КонтрЭволюция

Только она положила трубку, как раздался звонок в дверь. Это был, судя по всему, участковый милиционер. Но вел он себя странно, краснел, бледнел, смотрел на Наталью, как показалось Софрончуку, с тихим обожанием, просто черт знает что такое.

На Софрончука уставился с нескрываемым подозрением.

– Это еще кто такой?

– Сантехник новый, вместо Пашки.

– Сантехник? Что-то не знаю такого.

– Вообще-то он слесарем притворяется, а на самом деле он из КГБ, – беспечно, как о чем-то совершенно заурядном и обычном, сообщила Наталья.

– А вы документы у него проверили? А то в наше время каждый норовит к КГБ примазаться, – строго сказал участковый. Он вошел в тесную кухню и воззрился на Софрончука.

Тот немедленно запел ту же песню – про Дзержинский район, про ЖЭК, про начальника Потрохова, Никодима Алексеевича. При чем тут какой-то КГБ? У гражданочки воображение слишком сильное.

Милиционер достал бумажку, карандаш, все записал, сказал:

– Проверим.

Но только он ушел, как раздался новый звонок. Пришел какой-то мальчишка, посыльный, типа. Принес букет цветов и торт «Киевский» – даже в Москве большой дефицит, между прочим. «Откуда его в Рязани взяли?» – удивлялся Софрончук.

Наталья пыталась добиться, от кого цветы и торт, но мальчишка молчал, как партизан.

«Вот ведь сколько поклонников, даже не знает, от кого», – подумал Софрончук и вдруг поймал себя на том, что эта мысль ему крайне неприятна. Что прямо злоба его какая-то разбирает. Ну и ну!

Он тем временем сумел привести кран в прежнее состояние, чем немало был горд.

– Завтра принесу вам прокладку и все сделаю в лучшем виде, – сказал он Наталье. – Особенно если перестанете меня обижать, кагэбэшником обзывать.

– Да мне все равно, – отвечала Наталья. – Хоть горшком назову, да в печь не поставлю… Лишь бы кран починили.

И стала совать ему трешку.

Софрончук еле отбился. Говорил: благодарности по завершении работы, а сейчас пока не за что.

Он выходил из квартиры, когда на этаже остановился лифт. Из него вышел высокий мрачный, но импозантный мужчина в костюме и при галстуке, сразу видно, начальник какой-то. В руках он держал коробку конфет.

«Да, разработаешь ее тут, как же», – думал Софрончук, спускаясь по лестнице.

Новый гость позвонил в Натальину дверь. И Софрончук успел расслышать, как Наталья холодно, даже неприязненно сказала:

– А, это вы… Я же просила не приходить ко мне без звонка… И вообще я занята сегодня, мне не до посетителей.

Что говорил в ответ незваный гость, Софрончук уже не расслышал. Как-то там оправдывался, зудел что-то такое.

Выйдя во двор, он расположился на скамейке, сделав вид, что сидит и заполняет наряд. Через минуту какую-нибудь появился давешний мрачный начальник. На улице за аркой его поджидала черная «Волга».

«Ага, от ворот поворот!» – злорадно думал Софрончук. И тут же осадил себя: чего ему, собственно, так уж радоваться по этому поводу.

3

Сны все-таки совершенно непредсказуемая вещь. Той ночью в гостинице Рязанского обкома Софрончуку приснился невероятный сон – нечто вроде вариации на любимый с детства сюжет гоголевского «Вия». Он вообще-то в школе по литературе так себе успевал, еле-еле на троечку. Хотя читать любил – приключения всякие, особенно про разведчиков. Классика не увлекала, может, потому, что преподавали ее скучно и казенно. Но сидевший с ним рядом на парте Вовка Паклин приволок из дома «Вия», про который ему сестра напела, и стал читать под партой на биологии. И так увлекся, что забыл, где находится. Подскакивать стал, восклицать: ух ты! Учителка как раз про однодольных и двудольных толковала. А Вовка вдруг так переживает – как-то не в лад, чего так возбуждаться из-за двудольных? Скандал с биологичкой вышел, родителей Вовкиных вызывали. Дома ему попало крепко…

«Неужели не хуже, чем «Щит и меч»?» – удивился юный Софрончук.

– Лучше в сто раз! – отвечал Паклин.

Насчет «лучше» он, конечно, не поверил, но впервые в жизни взял книгу в библиотеке, и действительно – оторваться не мог. И потом перечитывал в разные периоды жизни несколько раз, даже со счету сбился, сколько.

Но сниться ему никогда ничего подобного не снилось, такое случилось впервые. Причем неожиданный поворот: Вием оказался он сам, Софрончук. Привели его какие-то ведьмы в залу. И говорят: посмотри на панночку, ужас, как хороша! Он приказал: поднимите мне веки! Тут кто-то прижался к его уху, зашептал жарко: не смотри, не смотри! Пропадешь! Но он упрямо повторил: кому сказано, поднимайте веки! Я – полковник госбезопасности! Выше вас по званию. Делайте, что приказано. И как только подняли веки, что-то произошло, музыка ударила по ушам, свет зажегся, ведьмы завопили. И вроде что-то такое он разглядел удивительное в центре зала.

Но что именно – не запомнил. Проснулся от того, что репродуктор на всю катушку играл гимн СССР. Глуховатая уборщица имела привычку слушать радио, а потом выключать забывала. А он возвращался в номер после полуночи, когда трансляция уже прекращалась и репродуктор молчал. Но зато в шесть утра – во всю мощь – «Союз нерушимый республик свободных…».

Выключив радиоточку, Софрончук еще несколько минут очумело сидел на кровати и думал. Что означает приснившийся сюжет? Что не надо особенно в Пушистую вглядываться? Но по службе-то как раз надо присмотреться. Иначе зачем всю эту катавасию было затевать? Да и не верил он нисколько в вещие сны.

Накануне он был настолько поражен внезапным разоблачением, что и не рассмотрел толком объект. Теперь у него был второй шанс.

С самого утра поехал в управление. Ему надо было убедиться, что подслушка в квартире Пушистой действительно отключена, как ему докладывал полковник Жудров. Софрончук при этом сделал вид, что разочарован тем, что техника подводит.

– Ничего не можем сделать, – разводил Жудров руками. – Техника же наша собственная, нашего НИИ разработка… Но аккумулятор-то японский, когда садится, приходится Центр запрашивать и терпеливо ждать… Я вчера звонил, говорят, раньше января не будет, и не мечтайте. Может, вы, товарищ полковник, поспособствуете как-нибудь?

«Ну, кажется, пронесло! – радовался про себя Софрончук. – Не знают о моем позоре вчерашнем… И не надо их просвещать – все равно это ничего не даст, если только идиот участковый не пойдет болтать… и еще Оловянная может прослышать… Но посмотрим, как дело пойдет, может, через несколько дней можно будет, сделав дело, в Москву вернуться. А пока что посмотрю все же на Пушистую поближе».

К тому же странное чувство его подталкивало – зависти, не зависти, ревности, не ревности… он не мог никак сформулировать, что это было. Но мысль мелькала примерно такая: почему всяким другим можно. И смотреть, и даже ухлестывать, любезничать. И дураку участковому, и этому надутому начальнику с «Волгой». И разным другим. Только ему – нет, нельзя, поглазеть даже всласть не разрешается. Должна же быть в жизни справедливость.

Нет уж, ведьмы, поднимите мне веки!

– Ну хоть прокладку мне добыли? Не японское производство, чай, – ворчал Софрончук.

– Добыли, добыли, – радовался Жудров.

– А сальниковую набивку?

– Все, все есть, в лучшем виде!

Правда, и то и другое оказалось самоделкой. Но так, может, оно и лучше, думал Софрончук, так правдоподобней.

Наташа открыла дверь в каком-то задумчивом, печальном, кажется, настроении. Никаких смешков и прочего. И про КГБ больше ни слова. Молча посторонилась, дала ему пройти на кухню. И какое-то новое совсем для него щемящее чувство вдруг он ощутил – что-то вроде неожиданной жалости какой-то, острого желания утешить. Попытался вспомнить, когда испытывал еще что-то подобное. Пришел в голову давний эпизод из детства, когда он нашел в траве желтого, очень симпатичного лягушонка. И так он ему понравился, что решил юный Софрончук ему помочь – отнести в реку. Осторожно опустил его в воду, но лягушонок не поплыл, а тут же утонул. Софрончук попытался его спасти, но не смог найти на дне. И даже если бы нашел: что, искусственное дыхание ему делать, что ли? Оказалось, это был травяной лягушонок, не умевший плавать.