КонтрЭволюция

Наконец, пришел долгожданный третий день. В одиннадцать пятнадцать утра Софрончук был у Натальиной двери. Выждал еще полторы минуты. С удивлением понял, что волнуется. Даже сердце стучит как-то учащенно. Объяснил себе это явление так: он же не разведчик-нелегал, изображать других людей в реальности не приходилось. Когда учился, что-то похожее делали на занятиях, ну да это было так, понарошку. К тому же ремесло сантехническое подзабыл. Вдруг не справлюсь, думал он. А нахвастался перед коллегами из облуправления… Неловко будет…

Может, и другие какие-то причины для волнения были, Пушистая задевала за живое, интригующая дама все-таки, необычная, судя по всему… Но об этом думать не стоило. А надо было настроиться на роль.

Софрончук решительно позвонил в дверь.

Наташа открыла сразу. И воззрилась на него в упор с явным изумлением на лице. Он сказал очень серьезно (даже вроде как-то мрачно-загробно получилось):

– Сантехника вызывали?

Наташа почему-то прыснула, но тут же подавила смех. Сказала:

– Вы – сантехник? Надо же, не похожи совсем… А Пашка, Пашка-то наш где? Неужели запил опять? А мне говорили, он на просушке сейчас…

– Я не знаю… меня из соседнего района прислали на подкрепление, – воспроизвел заранее сделанную заготовку Софрончук.

А сам думал: «Никудышный я актер. Зачем полез в такие дебри? Если бы Ульянов узнал, то уволил бы, наверно, без пенсии».

– Никудышный вы актер, – сказала Наталья. – Какой вы сантехник! Вы – офицер КГБ.

2

Никогда в жизни Софрончук не испытывал такого шока. Но все-таки защитный механизм какой-то включился. Потому что даже помимо его воли лицо стало изображать недоумение. А голос сам собой негодующе загундосил:

– Ну что вы такое говорите, дамочка… как вам такое в голову пришло… Да Христофорченко я, из Дзержинского района, могу и паспорт вам принести… и справку с места работы… хотите, позвоните начальнику моему в ЖЭК, Потрохов его фамилия, Никодим Иваныч… вы думаете, гражданочка, если вы в университетах учились, то можно и оскорблять рабочего человека…

Наталья, кажется, не обратила ни малейшего внимания на его слова. Смерила взглядом, пробормотала:

– Не похож ничуть. А одежда, одежда… А впрочем, какая разница… лишь бы кран починил.

И обращаясь к Софрончуку:

– Пошли на кухню, что ли…

Что было делать? Софрончук побрел вслед за Натальей на кухню, где действительно громко, нахально, звонко лупила по раковине капающая из крана вода.

– Вот, полюбуйтесь, и это который раз уже… Павел наш свет Иванович возился, возился… а что толку… я даже, грешным делом, подумала: может, он это нарочно халтурит, чтобы почаще вызывать его приходилось… хотя вроде бы это у всех так, кого ни спросишь… Но в таком случае, может, это общий заговор сантехников, а? Вы бы там, в КГБ – НКВД своем, расследовали бы это дело, навели порядок, вот это была бы помощь народу настоящая, вас благодарили бы от всей души… А то сами знаете, какая репутация у вас в народе-то…

Софрончук опять принялся бубнить про путаницу, про оскорбление, про то, что рабочего человека каждый обидеть норовит…

Одновременно он принялся методично доставать инструменты из одолженного на самом деле в соседнем районе чемоданчика, параллельно прикидывая, как быстрее разобрать кран, и с ужасом увидел, что конструкция несколько изменилась со времени его работы на сантехническом поприще. Особенно его беспокоила главная шайба, крепившая кран, она казалась как бы литой – но этого не могло быть, она должна была сниматься обязательно! Но чем ее отвинчивать? Чем?

Набор инструментов тоже за последние тридцать лет претерпел некоторые изменения, Софрончук уселся без приглашения на табуретку и стал перебирать ключи и отвертки, примеривая их к крану.

Наталья подошла, заглянула через плечо. Ткнула пальцем в хитрый ключ с чем-то вроде колеса с шипами, сказала:

– Кажется, этот…

Она оказалась права. С некоторым усилием шайба отвинтилась.

– Везде у нас сплошная халтура, даже в КГБ, – сказала Наталья. – Что, трудно, что ли, было подготовиться, потренироваться? Попросить настоящего сантехника, чтобы он показал, что и как? Не такая, наверно, хитрая штука…

Софрончук возился с краном, а сам думал: «Какой позор, она совершенно права! Почему я был так самоуверен? Почему я не сомневался, что справлюсь? Но каким образом она так сразу меня расшифровала? Неужели у меня на роже написано? А ведь, наверно, так и есть. Вот что значит в кабинетах штаны протирать и комендатурами командовать. Всякие навыки утрачиваются без практики – хоть сантехнические, хоть разведывательные… И самое страшное – это самоуспокоенность».

А Наталья щебетала тем временем:

– Я вот думаю: может, пойти на курсы сантехников? Если не пить, можно бешеные башли рубить. Причем полдня трудиться, а остальное время притворяться, что пьянствуешь… Чтобы не выделяться… И тем временем, под видом запоя, можно что-то полезное делать. Например, цвет писать… Бабу, правда, в сантехники не допустят. Ну ни за что. Если только переодеться вьюношем… Помните сюжет «Гусарской баллады»? В те времена надо было женщине гусаром переодеваться, а в наше время – сантехником… А в КГБ хорошо платят?

– Хватит, гражданка, не смешно уже про КГБ это ваше… Ну не работал я долго по специальности… На Крайнем Севере служил, начальником склада… вот и потерял квалификацию слегка… Но ничего, сейчас, сейчас руки все вспомнят…

И ведь и правда, постепенно руки вспоминали.

– Я вас видела, вы за мной в машине ездили, в «Волге» черной, – сказала Наталья. – Один подбородок было хорошо видно и ухо левое, но я ведь художник. Запомнила. А потом… потом у всех у ваших на лице написано. Профессиональное такое свойство. Аура особая. Вот и у вас тоже. Ну как, с краном получается?

– Прокладка ни к черту, – сказал Софрончук. – Менять надо.

– Да ежу понятно, что прокладка, что же еще! – вскричала Наталья. – Только не говорите мне, что новой у вас с собой нет. Потому сантехник без прокладок уж точно не сантехник.

– Тем не менее, – сказал Софрончук, – нет как нет. Дефицит ведь.

О том, что прокладки большой дефицит даже в Москве, даже в Хозяйственном управлении КГБ, он знал точно. Правда, у него, как кремлевского сотрудника, были особые возможности и в этом смысле. Но от родственников и друзей знал – беда с прокладками.

– Слушайте, ну что вы, в самом деле! – негодовала Наталья. – Конечно, они дефицит, конечно, нигде не купишь. Так наш Пашка их сам научился делать. Равно как и эту штуку, как она, бишь, называется… ну такая, вроде мочалки или войлока какого-то… ну вы знаете, о чем я?

Софрончук похолодел. В его время обходились прокладками фабричными. Тоже бывали перебои, но в основном все же добывали как-то. Делать же прокладки самому не приходилось. Хотя принцип понятен, не боги горшки обжигают, и не боги прокладки резиновые вырезают. Можно и научиться, если что. Ну и вообще…

– Ну, нет у меня их, вот те крест… – сказал Софрончук (он это заранее планировал, проверить реакцию на дореволюционные выражения с религиозным душком).

Но Наталья никак на это не отреагировала. Сказала вдруг каким-то усталым голосом:

– Пашка тоже всегда так говорит, что нет прокладок. Но стоит трешку накинуть или бутылку лишнюю пообещать, как тут же выясняется, что одна заветная прокладочка, для мифического какого-нибудь Валентина Петровича, непременно заначена. Но Валентин Петрович в крайнем случае денек и подождать может… Раз уж такая срочность… Так что, как насчет трешки? А то бутылкой-то я не запаслась…

Софрончук хотел ответить что-то едкое, но в этот момент раздался телефонный звонок. Наталья пошла в комнату, взяла трубку. Звонил явно какой-то мужчина. Разговаривала Наталья с ним неприлично кокетливо, так, по крайней мере, показалось Софрончуку. А тот, на другом конце, все сыпал комплиментами, причем, судя по всему, просто безумными какими-то. Наталья смеялась и говорила:

– Ну что вы, это уж чересчур, и другие красавицы на свете есть.