Знаменитость

Мы тоже бежали что есть мочи, к третьему рамочному пути, расталкивая скопившихся на платформе людей. Прямо перед нами стояла электричка с табличкой «Гатчина», и я с каждым шагом молился, чтобы только двери не закрылись перед нашим носом.

Я на ходу успел рвануть за ручку тележку носильщика, попавшуюся навстречу. Тележка перегородила платформу, люди недовольно заголосили. Но Бес перемахнул через тележку, прыгая прямо по багажу.

Он уже настигал нас, когда у самых дверей электрички, Маша выронила только что купленную пластинку Высоцкого. Черный виниловый диск вылетел из конверта и по траектории дуги покатился по платформе. Разогнавшийся Бес не смог увернуться, наступил на него и заскользил ногой, не в силах удержать равновесие. По инерции, он пролетел мимо дверей электрички, в которые мы успели заскочить, упал на колено, тут же поднялся. Но именно этой секундной заминки хватило, чтобы нас спасти.

Поезд тронулся. Двери захлопнулись перед самым носом Беса. Он даже ударил кулаком в стекло – но не разбил, а только ушиб костяшки пальцев. Тогда он попытался разбить стекло иначе – ударив в него согнутым локтем, в кожаном рукаве. Если бы поезд остановился – он разбил бы стекло и достал нас. Но электричка уже набирала скорость, и его последний удар прошел вскользь.

А я, наблюдая бессильную ярость своего врага, ощутил, наверное, что-то вроде торжества. Я снова вытащил из кармана украденный в Одессе нож, и показал в окно. Держал нож двумя пальцами за колечко в рукоятке, и покачивал, демонстрируя Бесу, отстающему от нас на ленинградском перроне.

– Зачем тебе это? Зачем ты его дразнил?! – спросила Старкова, в ужасе глядя на мои манипуляции с ножом.

Если бы я знал, действительно – зачем? Мне нечего было ответить.

– Какой ты безрассудный мальчишка! – простонала Старкова.

Мы ввалились в вагон, плюхнулись на желтые деревянные сиденья и еще какое-то время просто старались отдышаться. В поздней электричке до Гатчины пассажиров сидело немного. В нашем, последнем вагоне человек десять или двенадцать расположились парами на сиденьях. К зиме поток дачников в пригородных электричках иссякает, и нет необходимости тесниться.

– Может лучше выйти на следующей станции? – спросила Старкова. – Он за нами не погонится?

На глазах ее были слезы. Все-таки Маша сильно испугалась. Но в трудный момент не подавала виду. А сейчас, когда опасность осталась позади, страх навалился на нее всей своей мощью. Старкова тихо смахнула  пару слезинок. Руки ее дрожали.

– Это было бы уже слишком. Он же не батька Махно, а обычный уголовник, и сейчас не гражданская война. Ну, какие у простого бандита могут быть средства, чтобы догнать электропоезд, который уже далеко ушел?  – привел я доводы, не очень убедившие меня самого. – К тому же нам надо в Гатчину успеть как можно быстрее. Там Алеша и Витька, и они еще толком не понимают опасности. А значит, нет времени на пересадки, – и это был главный аргумент.   

Маша крепче прижалась к моему плечу. Еще какое-то время я чувствовал ее дрожь. Мы расслабились только минут через сорок. Когда электричка проехала полпути и успела отсчитать добрый десяток остановок. А мы успели согреться.  Старкова даже задремала, положив голову мне на плечо. А у меня первое чувство избавления от опасности понемногу прошло и уступило место беспокойству.   

Снова все рушилось. Еще вчера у меня имелось твердое убеждение, что Зяблик закончит свой магнитофон и все у нас наконец-то получится. Я уже прикидывал самый минимумом инструментов для будущей записи акустического альбома. Стоило мне начать рассуждать вслух, как Витька завопил, что у него в соседнем доме знакомый – отличный аккордеонист. Правда, пьющий. Его звали Жорка-инвалид. И, будучи в ударе, этот Жорка-аккордеонист играл виртуозно.

– Ты только послушай – аккордеон! – толкнул я тогда в бок Алешу, напоминая про его мечту. – Все как ты хотел – складывается одно к одному!

Алеша с Витькой за пару дней как-то моментально и накрепко сдружились. Два разноплановых гения сразу нашли общий язык. Алеша все подкалывал Витька шуточками. А тот счастливо улыбался.

Я вспомнил, каких жестоких вещей только что наговорил Зяблику по телефону, и мне стало не по себе. Нельзя было так жестко с другом. Он, конечно, чудак и сильно подвел. Но все же, по доброте душевной…

Я заставил себя отбросить эти мысли. Когда будем все в безопасности, я поговорю с ним, чтобы не обижался. А пока нет возможностей для сантиментов. Снова начинается бегство. Я чуть не застонал от одной этой мысли.

К тому же меня беспокоило, что Алеша с Витькой не только подружились. Они еще начали вместе выпивать. Вчера Алеша выпросил у Витька денег, и сбегал за бутылкой. И к вечеру оба были навеселе. Из-за этого Витька не закончил вчера магнитофон. Но тогда я смотрел на это сквозь пальцы. Витька пообещал, что все доделает сегодня, пока я езжу в Питер. Вот только утром, когда я уезжал, они весело перемигивались с Алешей. И спорили, насчет традиции подогревать пиво зимой. Она существует только в пивных ларьках Ленинграда и его окрестностей, или так принято везде по стране?

И сейчас мне стало тревожно – не напились ли они там снова, воспользовавшись моим отсутствием? И доделал ли Витька аппарат, как обещал? А ведь, после того, как я наорал на него, у Зяблика наверняка затрястись руки. И если он не спаял магнитофон с утра, как собирался, а отложил дело на вечер, то после моей отповеди… Черт! Все придется забирать с собой и быстро. А если магнитофон до сих пор представляет собой груду разрозненных деталей? Это катастрофа.

25.

– Смотри, какая странная машина! – перебила мои мысли Старкова, пристально вглядываясь в темноту за окном электрички. – Мчится, как на пожар…

Я посмотрел в окно, куда она указывала. На этом участке железнодорожные пути шли параллельно автомагистрали и очень близко. Так, что было хорошо видно, как на плохо освещенном шоссе черная «Волга» пытается обойти огромный грузовик – фуру на которой перевозят грузы водители-дальнобойщики. «Волга» виляла на бешеной скорости. И даже в вагоне было приглушенно слышно, что она при этом еще и яростно сигналит.

– Не только сам нарушает, а еще требует, чтобы пропустили! Точно, какой-то псих, – посмотрела мне в глаза Маша. – Хорошо, что дорога пустая.

Тем временем, подозрительная «Волга» резким маневром обогнала грузовик и умчалась вперед. До Гатчины оставалось всего несколько остановок. И мне захотелось, чтобы эти остановки проскочили, как можно быстрее. Но тут электричка вдруг оглушительно засвистела отчаянным сигналом и начала резко тормозить. Немногих оставшихся в вагоне пассажиров бросило вперед. Так, что те, кто ехал лицом по направлению движения невольно плюхнулись на передние скамейки.

У всех хором вырвался один и тот же возглас:

– Это что такое?!

А тормозные колодки уже с противным скрипом прижались к стальным колесам вагонов. Поезд экстренно тормозил.

Я бросился вперед по останавливающемуся вагону.

– Что такое? – спросил я мужчину, пытающегося выглянуть подальше, высовывая голову в окно.

– На переезде остановились, – ответил тот. – Ни черта отсюда не видно. Но там впереди переезд. Может что-то случилось?

– Это ведь не из-за нас? – испуганно схватила меня за локоть Старкова. 

– Не знаю, – ответил я, уже не будучи, ни в чем уверен.

– Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие, – объявил по вагону громкоговоритель. – На переезде ДТП. Как только уберут машину – поедем дальше…

Поезд окончательно остановился. Я еще надеялся, что это не Бес, а просто какое-то совпадение. Но уже стало страшно. Если это бандиты – они помнят, как мы заскочили в последний вагон и первым делом сунутся суда. И я решил пробраться ближе к середине поезда. Схватил Машу за руку и потащил в тамбур.

– Я говорила – надо было сойти! – выпалила мне Старкова.

Вместо ответа я только открывал одну за другой неудобные двери.