Знаменитость

– Ева только полчаса назад звонила, тобой интересовалась, спрашивала, когда и как ты обратно поедешь, – убито признался начавший прозревать Витька.

– И ты сказал?!.. – опешил я. –– Ну, с такими друзьями мне врагов не надо. Ладно, ждите меня и осторожнее там! – велел я. И, повесил трубку, не прощаясь.

Когда мы вывалились из душной кабины, присутствовавшие на почте люди, смотрели на нас во все глаза. Я пожалел, что кричал так громко, наверное, они все слышали. Но исправить уже ничего было нельзя. Теперь главное было срочно добраться на вокзал, пока еще можно успеть на электричку.

– Тебе пообещали, что посадят, там – в конторе? – спросила вполголоса Старкова, когда мы втиснулись в переполненный автобус, направлявшийся к вокзалу.

Я кивнул. И она прижалась еще крепче, хотя, казалось бы, в набитом телами автобусе и так невозможно быть ближе к женщине.

Маша все-таки удивительно умела понимать. Потому что всю дорогу простояла тихо, как мышка. Не говоря ни слова, только прижимаясь ко мне животом. И изредка «клюя» носом мне в шею – когда нас толкали выходившие на остановках или прорывавшиеся в салон пассажиры.

И только за сто метров до вокзала она потормошила меня, чтобы сказать:

– Смотри, новый радиомагазин открыли!

Действительно, яркими огнями светила вывеска магазина «Электрон», которого раньше я здесь не видел.

В первом же зале этого нового магазина на полке стояли в несколько рядов коробочки с магнитофонной лентой. Причем эти ряды таяли на глазах. Покупатели расхватывали пленку, кто по пять, а кто и по десять бобин. Коробочки были какие-то новые, незнакомые, но это была презренная казанская «Тасма».

– Покупай скорее, пока не разобрали! – подтолкнула меня Старкова.

Но мало того, что это была никудышная «Тасма», так еще и коробочки оказались маленькие. Видимо, по 375 метров – на полчаса записи, целиком концерт на такую не войдет – что я и объяснял Старковой, стоя перед прилавком.

– Зря вы так считаете молодой человек! – возразил отпускавший пленку продавец. – Это особо тонкая пленка повышенной чувствительности – новая разработка. Потому на небольшую бобину входит уже не триста, а пятьсот метров! Современный технический прогресс дошел и до Казани! – пошутил жизнерадостный продавец. – Так что берите, пока народ не прочухал и все не расхватал…

– Вот, единственное, в чем хоть немного повезло, – пожаловался я Старковой, показывая купленную бобину. – Съездил в Питер, называется!

– И все? А я? – лукаво сощурилась Маша. – Ой! Ты же к родителям обещал вечером зайти рассказать, – вспомнила она.

Но я понимал, что не смогу рассказывать отцу, как меня вербовал и шантажировал друг, которому он так опрометчиво верил. Это станет настоящей пыткой. И как бы я не старался уговаривать себя, что отец не виноват – все равно будет казаться, что он меня подставил. И раз обстоятельства не позволяют мне вернуться сегодня домой – выходило к лучшему.

– Я знаю, как поднять тебе настроение! – решила Старкова. – Пойдем, я сделаю тебе подарок. Хочу купить тебе новую рубашку.

– На электричку не успеем. Она уже вот-вот, – возразил я.

– А мы быстро! Прямо тут и возьмем, у фарцовщиков рядом с вокзалом, – Старкова смотрела умоляющими глазами. – Доставь мне такое удовольствие. Я давно хотела одеть тебя в какую-нибудь красивую вещь, и самой прижаться рядом. И чтобы бабы вокруг завидовали и шипели: «Присосалась к парню»…

Я усмехнулся, представив эту картину. А Старкова, не говоря ни слова, потянула меня на площадь перед Витебским вокзалом.

На привокзальной площади, в густеющих сумерках, еще маячило несколько припозднившихся фарцовщиков. Умело показывающих тайную, деловую озабоченность, но к вечеру уже ссутулившихся и замерзших. В отличие от шикарных королей Невского проспекта это были третьесортные спекулянты, впаривавшие подделки под «фирму», пользуясь неразборчивостью провинциалов. Поток которых, выплескивался с вокзала на улицы Ленинграда.

– Чем интересуетесь? – мгновенно вычислил в нас потенциальных покупателей самый шустрый из этих парней в джинсовой куртке с меховой оторочкой.

И пока Старкова объясняла про рубашку, к нам, словно молчаливые привидения, приблизились и остальные спекулянты, прислушиваясь вполуха к разговору.

– Что так долго сегодня стоите? – спросил я, подавая зажигалку тому из них, который никак не мог прикурить сигарету из яркой фирменной пачки.

– Надо «крыше» деньги отдать. А они не едут, разборки какие-то… Бардак, короче, как повсюду в стране, – ухмыльнулся фарцовщик замерзшими губами.   

– А я никому платить не собираюсь, – пробурчал второй, тщедушный. – На той неделе я все отдал. А то, что у них что-то меняется – это их, бандитские дела… меня это не касается.

– Ну-ну, – с сомнением кивнул второй. – Там говорят, какие-то отморозки появились. Нашим обычным бандитам пасть порвали…

– Завтра будут отличные польские рубашки, хлопок-вискоза, – пообещал Старковой фарцовщик, с которым она пыталась торговаться. – А сегодня могу предложить отличные джинсы «Монтана» за двести… Коттон сто процентов…

– У меня только сотня, – вздохнула Маша.

– Электропоезд до станции Гатчина отправляется с третьего рамочного пути! – дважды объявил диктор по громкоговорителю.

Я, красноречиво кивнул в сторону электричек, глядя на Машу.

– Купите Высоцкого? «Парижский концерт», уникальный альбом! – цепляясь за последний шанс, предложил замерзший фарцовщик. – За сотню отдам…

– Ух, ты! – Загорелась Старкова. – Хоть в руках подержать! Никогда не видела – такая редкость…

– Отойдем в сторонку, – торопился зазвать обрадованный спекулянт.

Мы отошли к небольшому бордюрчику поближе к платформам вокзала. Парень воровато огляделся налево и направо, и достал из большой сумки грампластинку в неновом картонном футляре.

– Так он уже запиленный, твой диск… – разочарованно оценила Старкова, вынув пластинку из конверта. – И называется не «Парижский», а «Натянутый канат»…

– Ладно, за девяносто отдам! – сделал скидку фарцовщик. – Смотри, тут и «Банька по белому», и «На большом каретном»!.. А такой же «нулевый» диск ты нигде не найдешь, дешевле четырехсот…

Маша взялась отсчитывать купюры.

– Игорь, беги! – раздался вопль у нас за спиной. 

Прямо на нас во все лопатки убегал тщедушный фарцовщик, который грозился не платить бандитам. Куртка его развевалась на ветру, а сзади моталась заброшенная за спину холщовая сумка. За ним гнались двое. И это были не милиционеры.

– Ой, дурак-то! – простонал наш спекулянт, глядя, как догоняют его коллегу.

Я понял, что пока мы рассматривали пластинку, «крыша» все-таки приехала собирать дань на новых условиях. Поэтому отвел глаза от безнадежной для жертвы погони в сторону площади – туда, где мы только что общались с фарцовщиками. Те из них, кто оставался на месте, сгрудились около черной «Волги». Видимо, в машине и сидел новый бандит, с которым они теперь должны рассчитываться за право торговать здесь из-под полы.

Фарцовщики немного расступились, давая возможность хозяину машины увидеть результаты погони. И я, словно в замедленной съемке увидел, как с заднего сиденья «Волги», в шикарном длинном кожаном плаще, словно только что купленном где-то по невероятному блату, встает Бес.

Это выглядело, как сбывающийся ночной кошмар. Весь день в моем подсознании сидело – лишь бы не нарваться! И вот, за считанные минуты до отъезда, в таком месте, где я вообще не должен был оказаться, Бес выходил из машины. Медленно разворачиваясь в нашу сторону.

Бандит оценил, как его подручные скрутили несчастного спекулянта, и ведут на разборку. И перевел взгляд в нашу сторону. Еще секунду он осознавал – что видит. Потому что для него увидеть меня на расстоянии какой-то сотни метров тоже стало полной неожиданностью. Но я не стал дожидаться, когда он все поймет.

– Бежим! – я схватил Старкову за руку и потащил, что есть силы.

Нам удалось немного оторваться, потому что в первый момент подручные Беса держали провинившегося фарцовщика, а сам бандит не поспевал в длиннющем кожаном плаще. Но оглянувшись, я увидел, как бросившись в погоню, они быстро наверстывают упущенное.