Таежная богиня

Когда костер разгорелся и осветил все вокруг, стало еще страшнее. Кровь была на лавке и под лавкой, под столом и на стене, кровью была пропитана одежда Виктора, в крови был и он сам. На полу в черной луже валялся нож.

— Зачем? — устало спросил Никита, наклоняясь к Виктору. — Что за глупость, ты же такой сильный и смелый!

— Холодно, — едва слышно проговорил Виктор, не открывая глаз. Его била мелкая дрожь.

— Все будет нормально. Завтра мы с тобой отправимся на твой Хальмер, — Никита явственно представил, как понесет этого гиганта на себе, но это его не пугало. Пугало другое, дотянет ли сам Виктор.

— Они... все равно... от меня не отстанут, — снова почти шепотом проговорил Виктор.

— Кто они?! — Никита подсел к больному ближе.

— Тебе не понять... Ты их не видишь... — прошептал Виктор.

“Ну, это больное воображение!” — Никита поежился.

— Слышь, Столица... — еле слышно заговорил Виктор, — карта это... В районе Балбанты... тупик... — Он перевел дыхание и зашептал дальше: — Это... тайна, которую я... почти разгадал. Я один знаю... где Золотая баба! Сами вогулы... не знают, а я знаю, — Виктор задыхался. Было заметно, как силы его оставляют. — Я двадцать лет... ее искал. Шаг за шагом. Но взять... не мог. Туда, за тот тупик... не пускает Ее Сила. Это Она... преследует меня. Насылает своих... менквов...

— Виктор, молчи, береги силы! — Никита понял, что Виктор уже бредит. Он много потерял крови. Кроме того, часа через два надо снять жгуты.

— Кто... здесь? — Виктор открыл мутные глаза.

— Давай чайку горяченького, а? — предложил Никита. Он бросил в костерок остатки разломанного стула и, схватив котелок, выбежал из вагончика. Но когда набрал воды и повернул назад... вагончик уже пылал. Он был охвачен огнем, словно его облили бензином. Секунд пять Никита находился в столбняке. Потом сорвался с места и, натянув на голову куртку, ринулся в огонь. В вагончике тоже все пылало. К Виктору было не подойти. У самого проема дымилась сумка. Никита выбросил ее наружу и снова попытался дотянуться до Виктора, но тот уже горел, корчился и трещал, как большая промасленная тряпка.

Уставший, почерневший от копоти Никита опустошенно и почти равнодушно смотрел, как догорает вагончик, обнажая свой металлический каркас, похожий на ребра огромного животного.

— Все, господин Гердов, что ни происходит, к лучшему, — вдруг услышал Никита у себя за спиной.

Никита резко развернулся и застонал, как от зубной боли. На большом валуне в изящной позе сидел... Армянин. Несмотря на ночь и прохладу, он был в своем шикарном костюме-тройке, в одной руке шляпа, в другой трость.

— Давай помянем по христианскому обычаю твоего дружка, — с этими словами он отставил трость и полез во внутренний карман пиджака. Извлек плоскую бутылочку все того же “Арарата” и, кивнув Никите, стал откручивать колпачок.

Никита зарычал. Он вскочил, схватил похожий на дыню камень и с воплем и матом ринулся на ненавистного Армянина. Ему показалось, что камень ровнехонько обрушился на прилизанную, с идеальным пробором прическу злодея, однако “дыня” рассыпалась от столкновения с себе подобной, а Армянин сидел как ни в чем не бывало уже на другом камне и маленькими глотками попивал свой “Арарат” в три звезды.

— Глотните, милый Никита, не пожалеете, глотните, и вам станет лучше, честное слово.

Никита наклонился к ручью и стал плескать на себя воду. Его тут же обожгло холодом. Значит, он не спал! Он встал на колени и опустил лицо прямо в ледяной поток. Подержал немного, пока лицо не стало неметь. “Значит, я не сплю, а это глюки! — заключил Никита. — Но почему? Я что, тоже болен, как и Виктор?!”

Генерал Нагибин

До Воркуты Никита добрался с геологами и теперь ехал в московском поезде. Далеко не сразу он выбрался из того страшного места. Разбор пожарища, расспросы следователя, протоколы остались позади. Лишь одно Никита утаил от властей — карту. Он и сам не мог понять, как она оказалась в его сумке.

Поглощенный своими мыслями, он почти не замечал, что происходило вокруг него. За неполные три года он столько всего пережил, что хватило бы не на одну жизнь. Каждый раз, выходя на долгих остановках, он задумчиво шагал вдоль состава, и каждый раз слегка опаздывал с посадкой. Локомотив свистел, поезд трогался, Никита отстраненно смотрел, как колеса начинали разбег, и только тогда запрыгивал на площадку.

На одной из станций он запрыгнул на площадку вагона “СВ”, сориентировался и хотел было перебраться в свой вагон, как вежливый голос его остановил:

— Я прошу прощения, кажется, у вас я видел такой большой плоский ящик... вы не художник случайно? — Перед Никитой, приятно улыбаясь, стоял мужчина лет пятидесяти, в ярком спортивном костюме, с хорошей выправкой спортсмена или военного. “Скорее, тренер”, — подумал Никита.

— Этюдник, что ли? — с трудом сосредоточившись, переспросил Никита и сделал попытку открыть межвагонную дверь.

— Можно буквально два вопроса?

— Да, пожалуйста.

— Вы в Москву?

— Нет, в Свердловск, — угрюмо ответил Никита.

— Да вы что! Значит, земляки? — воскликнул мужчина и протянул руку. — Тогда будем знакомы, Нагибин Валерий Федорович.

В ответ Никита назвался и вдруг почувствовал, что ему отчего-то приятен этот человек.

— Понимаете, Никита, — быстро заговорил Нагибин, — почему я вас остановил. У меня дочь рисует, и, говорят, неплохо. Ей всего двенадцать, а работы уже были на выставках. Это от матери талант, сам я ничего в искусстве не понимаю. — Валерий Федорович говорил с каким-то веселым задором, который передался и Никите, и тот в ответ улыбнулся. — Искусно лепит из пластилина, ну там всяких зверей, природу, в доме целый музей. Слушайте, Никита, а может, нам по пятьдесят грамм, а, за знакомство? Дорога долгая, времени навалом! — неожиданно и как-то запросто предложил Нагибин. Никита, не колеблясь, принял приглашение, тем более что это обещало отвлечь его от тяжелых раздумий.

Войдя в купе, Никита замялся в нерешительности. Столик ломился от всевозможных закусок, из которых обелисками торчали невиданные доселе бутылки заморских вин и коньяков. Но больше всего его поразила генеральская форма с красными лампасами и золотыми погонами, что висела на плечиках.

— Это ваше?! — Никите стало неудобно, что он принял генерала за тренера.

— А, это моя рабочая одежда, — запросто проговорил тот и жестом пригласил нового знакомого к столу. — Видите, сколько мне ребята в дорогу наложили, и все это надо съесть! С ума сойти! — он быстро откупорил высокую, красивую бутылку, налил в маленькие водочные стопки янтарной жидкости и, грустно улыбаясь, добавил: — Не могу пить в одиночестве, а надо.

— Почему надо? — удивился Никита.

— А, это долгая история, — ответил генерал, чокнувшись с Никитой. — За знакомство! — и первым выпил. — Ешьте, Никита, ешьте, в дороге всегда хороший аппетит. Чем еще заниматься, если не читать да не есть, правда, мы забыли о беседах, собственно, чем мы с вами и занимаемся. Скажите, Никита, как нынче живется художникам?

— Ну-у, — Никита даже жевать перестал, — это смотря каких художников вы имеете в виду.

— То есть как каких? Самых обыкновенных. Таких, как вы.

— Такие, как я, тоже бывают разные. Да и постановка вопроса, извините, не совсем корректная.

— Ну-ка, ну-ка, — в глазах собеседника появился интерес, — поясните военному человеку.

— Вы уж меня извините, Валерий Федорович, но эта тема лично для меня очень болезненная. Рисую с самого детства, закончил сначала одно училище — Свердловское имени Шадра, затем другое — Московское имени Строгановых, а что такое художник, пока так и не разобрался.

— Вот как? Интересно, интересно, продолжайте, пожалуйста.

— Вот, например, вы говорите, что ваша дочь рисует и выставляется. Художник ли она? А вдруг в ней действительно такой талант, что ее уже сейчас можно назвать художником. И, наоборот, некий человек и отучился во всех училищах, и картин понарисовал уйму, и член Союза художников. А на самом деле просто неплохой рисовальщик, умелый копировальщик действительности, ремесленник, одним словом. Если для вас, скажем, Шишкин великий художник, то для меня нет. А например, Сезанн, Тулуз-Лотрек, Ван Гог, Врубель или Николай Рерих — для меня художники, гиганты.