Мать ветров (СИ)

Дурак. Круглый дурак, растяпа и тупица. Ведь грызло же его, и на лекциях, и весь вечер не отпускало! А дошло только сейчас, когда мама, светлая, умиротворенная, ласково поцеловала в макушку задумавшегося над переводом сына и поставила рядом с ним чашку с жасминовым чаем.

Постепенно молодой саориец, казавшийся в первые недели знакомства простым и наивным, раскрывался перед ним будто чудесный связанный чай, который он однажды, с год назад, попробовал в чайхане. Тугой душистый шарик постепенно распускался в воде подобно сказочному цветку. Так и Али. Мягкий, приветливый, покладистый, стойко сносивший все выверты характера своего друга — а Марчелло прекрасно знал, что становится невыносимым, когда с головой уходит в очередную проблему, — вполне мог и характер показать, и чего-то потребовать не терпящим возражений тоном. В конце концов, он был у себя на родине подпольщиком. Вряд ли его руки уверенно держали только кисть.

Но художник неизменно держал себя в руках. Уставший, замотанный работой, с красными от недосыпа глазами, он не позволял себе срываться. Никогда.

А сегодня — позволил. Да, конечно, Марчелло сам дал повод и ничуть не сердился на друга. Но вот перепугался за него не на шутку. Вдруг у Али что-то стряслось? Вдруг у него серьезные неприятности или, того хлеще, беда?

Как ужаленный, юноша подорвался, рассыпал бумаги и кое-как сгреб их в одну беспорядочную стопку. Пересчитал жалкие остатки денег и вылетел на кухню, где у очага собрались и мама с папой, и брат.

— Родная, могу я тебя попросить об одолжении? — торопливо проговорил Марчелло и опустился рядом с мамой на колени.

— Да, золотой? — живо отозвалась женщина и склонилась к своему ребенку.

— Мамочка, ты отпустишь меня ночевать к моему другу? Али, я тебе о нем рассказывал. Он здесь совсем один — и, кажется, серьезно приболел. А ухаживать за ним некому.

— Ты такой добрый, мой маленький, — растроганно улыбнулась Лаура. — Конечно, ступай к нему! И непременно возьми пирожков. Ведь остались после ужина?

— Остались. Спасибо тебе, — Марчелло поцеловал руки мамы, прихватил со стола два пирожка с яблоками и, чуть помедлив, остатки чая с жасмином, который он покупал с неделю назад.

У двери его задержал отец. Брат, видимо, благоразумно решил не выходить, чтобы не тревожить маму.

— С твоим Али все в порядке, сын, Энцо видел его сегодня в университете. Скажи, что такого случилось, что ты солгал маме и уходишь на ночь глядя через сутки после ее кошмаров?

— Я не очень-то солгал, папа. Али действительно плохо, только не физически, и у него нет здесь родных, в отличие от мамы.

— Вот как? Тебе не стыдно? — с горечью прошептал Джордано.

— Я почти шесть лет намертво прикован к дому и к маме, — жестко отрезал Марчелло. — Нет, папа, прости, но мне не стыдно.

Вот и знакомое зловоние свалки. Грозящаяся провалиться лестница. Плач маленькой Вивьен за дверью. Еще одна лестница под самую крышу, нервный стук в дверь и бешеный стук сердца у самого горла.

— Ты? — зеленые глаза сделались огромными и встревоженными. — Что-то случилось, Марчелло?

— Вот это я и хочу узнать, — Марчелло скинул башмаки, прошел в комнатку и дождался, пока друг повернет ключ в замке. Требовательно глянул ему в лицо: — Ты ни разу не срывался так, как сегодня. Что у тебя случилось?

— Погоди, — Али покрутил головой и взволнованно воскликнул: — Совсем стемнело! Как ты домой вернешься? Извозчика не поймать!

— Я попросил у мамы разрешения заночевать у тебя. Сказал, что ты заболел. Она позволила.

Али сжал руками виски и сдавленно застонал, оседая на лавку. Закусил губу, бросил на друга совершенно убитый взгляд — а после опустил голову и заговорил.

Нет, Марчелло не солгал родителям. Лишь назвал не того человека. Потому что плохо, до дрожи в руках, до дурноты, до острой невыносимой боли в груди, было ему. Художник рассказывал сухо, лаконично, но проклятое воображение будущего историка прекрасно дорисовывало недостающие детали картины.

— Ладно, у твоих соседей у самих в карманах пусто. Хельги нет в городе. Почему не обратился ко мне? — глухо, не узнавая собственного голоса, спросил переводчик.

— Твоей маме плохо было, куда уж мне соваться?

— А Яри? Другие студенты? Ладно, ты мало с кем серьезно дружишь, но, чтобы попросить в долг, дружить не обязательно!

— Ну... Я не очень-то умею просить в долг, — неловко и виновато улыбнулся Али.

— А отсасывать за деньги, значит, умеешь? — зло поинтересовался Марчелло. Шагнул вперед, сдернул друга с лавки. Тот лишь затравленно посмотрел на него и вновь опустил ресницы. Переводчик скрипнул зубами. Надо же, несчастный ангелок — да и только! Боль сменилась неудержимой яростью, и юноша изо всех сил врезал увесистым кулаком по нежному смуглому лицу. — Это тебе за то, как ты обошелся с нашей дружбой. А о том, что блядствовать нехорошо, я тебе рассказывать не буду. Сам все знаешь.

Художник, несмотря на неслабый удар, не упал, а лишь пошатнулся. Молча кивнул — и замер, будто не понимая, куда себя девать.

— Ты в порту сегодня заработал? Деньги есть? Ужинал?

— Да. И то, и другое. Может быть, завтра на стройку в верхнем городе возьмут. Утром видно будет, — очень тихо отозвался Али.

— Ну, хоть и ужинал, а чай не лишний, — и Марчелло уверенно направился к очагу.

В полной тишине, нарушаемой лишь голоском Вивьен внизу, он вскипятил воду, заварил чай, разлил его по кружкам. Выложил в миску пирожки. Не проронив ни слова, они перекусили и приговорили по три чашки чая. Переводчик отстраненно рассматривал уже явно обозначившийся кровоподтек на скуле друга и вдруг очень холодно объявил:

— Али, если еще раз ты, вместо того, чтобы пойти ко мне, выкинешь нечто подобное, то я одним ударом не ограничусь. Бить буду от души и постараюсь что-нибудь тебе сломать. Ясно?

— Нет, не ясно, — неожиданно со знакомой сталью в голосе ответил художник. Вскинул голову, и зеленые глаза опасно сверкнули, отражая отблески огня в очаге. — И давай договоримся, Марчелло. Это был первый и последний раз, когда ты мне угрожал.

Оба вымотанные до предела событиями последних дней, они отрубились мгновенно, когда добрались до узкой кровати и нырнули под ветхое одеяло. Но Марчелло проснулся, когда едва начало светать, и прислушался к ровному дыханию друга. Осторожно повернул голову, чтобы рассмотреть спокойное лицо спящего, прекрасное даже с жутковатым синяком в полщеки. Али улыбался во сне, а черные спутанные локоны рассыпались по подушке. Совсем близко. Слишком близко, и юноша не устоял. Бережно дотронулся до мягкого шелка и сам улыбнулся неведомо чему.

Сизый сумрак в комнатке постепенно таял, а Марчелло ясно и легко осознавал то, что хотел бы так просыпаться каждое утро. День за днем. Всю жизнь. Рядом с человеком, имя которому отныне было, — habibi *.

Комментарий к Глава 21. Али. Раскрывая цветы * habibi (араб.) — любимый.

====== Глава 22. Милош. Открывая мир ======

Легкая лодка, сделанная из шкур морских коров, бесшумно скользила по гладкой, словно не морской, а озерной глади. На веслах остался только бывший циркач Гай. Он ловко и тихо управлял суденышком, которое по мере приближения к странным берегам казалось все меньше и беззащитнее. Рой осторожно осматривался и время от времени шепотом отдавал указания Гаю, бывший городской стражник Стив не убирал руки с арбалета, Шеннон и Дик сжимали в руках ножи, а Милош — древко гарпуна. Они понятия не имели, что ждет их там, за туманом, и готовились к самому худшему.

Вскоре плотные белые клубы стали будто бы развеиваться, и над головами матросов сквозь дымку чуть проглянуло солнце, далекое и тусклое, несмотря на то, что оно подобралось к зениту.

— Эй, — негромко окликнул товарищей Милош и махнул правой рукой в сторону. Из воды на границе тумана и условно прозрачного воздуха вилась тонкая мерцающая струйка серебристой пыли.