Мать ветров (СИ)

На лекаря для Николь он выложил последние сбережения, но особо не переживал, ведь ему должны были заплатить в трактире. А день на остатках чечевицы и еще день на воде он как-нибудь продержится. Два дня превратились в три — хозяин, искренне рассыпаясь в извинениях, обещал отдать ему деньги чуть попозже, потому что пришлось срочно закупить посуды взамен побитой особо лихими клиентами. Но фён и не думал жаловаться. В конце концов, у него наклевывалась подработка в порту, а там и возобновятся уроки с дочерью бакалейщика.

Но, видно, двое суток впроголодь дали о себе знать. А ведь он успел позабыть о том, как терял сознание — единственный из троих братьев. В последний раз, кажется, еще до того, как его приняли в Призраки. Давно.

Очередная лужа блевотины на полу у трактирной стойки, которую он вытирал, вдруг поплыла перед глазами. Али медленно доделал работу, ополоснул тряпку в ведре и очень осторожно выпрямился. Кажется, прошло. Руки подрагивали от слабости, но и только. Ничего, через пару часов он получит честно заработанные монеты, и тогда уж...

… Тогда не случилось. Что-то произошло с его инстинктами самосохранения. Что-то такое, из-за чего он полез заступаться за робкую лесную эльфиечку и не слишком ласково побеседовал при этом с богатым завсегдатаем заведения. Нет, его бить не стали. Просто вышвырнули из трактира, отказав разом и в дальнейшей работе, и в оплате предыдущих дней.

И что делать?

В по-летнему теплом Пиране даже в сумерках бурлила жизнь, а он брел по улочкам, засматриваясь на булочные, приветливые окошки забегаловок, лотки с вяленой рыбой. Огни шумной столицы то вспыхивали перед глазами до боли ярко, то меркли до черноты. Дойти бы до дома... Нет, к соседям он и не думал соваться. Догадывался, что после непомерно дорогих родов и сами родители, и старик Жерар едва сводят концы с концами. А он — молодой, сильный. Потерпит. Отлежится до утра и пойдет в порт. Там уж заработает наверняка.

Так твердил его разум, но ватное, непослушное тело то и дело приваливалось к стенам, к деревьям, а мутный взгляд задерживался на столиках, выставленных на улице рядом с очередным трактиром.

— Красивый мальчик проголодался? — раздался вдруг где-то сбоку приветливый вкрадчивый голос. Али обернулся и увидел рядом с собой очень светлого ромалийца средних лет, северянина, а может, полукровку. Тот откровенно и похабно облизнул губы и промурлыкал: — Если красивый мальчик доставит мне удовольствие, я заплачу столько, что ты вдоволь поешь в этом чудесном месте. Поверь, готовят здесь — пальчики оближешь.

— Верю, — сухо кивнул Али. — Чего ты хочешь?

— У тебя симпатичная крепкая задница. Я ее оценил. И оценю недешево, если ты меня в нее пустишь, — сально ухмыляясь, ответил мужчина.

— А сколько будет стоить отсос?

— Подешевле, но тоже неплохо, — светловолосый чуть покривился и назвал цену. Художник снова кивнул и махнул рукой в сторону ближайшего темного переулка.

Не думать. Не думать сейчас ни о чем. Надо лишь потерпеть несколько минут, поесть и дотянуть до утра. И не думать о том, что первая в его жизни близость выйдет такой.

Короткий, но толстый член ромалийца на удивление вонял почти не отвратительно — чужой смазкой и мочой, зато не больше чем двухдневной давности. К горлу подкатила тошнота, но Али кое-как справился с собой и на пробу прикоснулся губами к твердой плоти. Не думать. И желательно — не чувствовать тоже.

— Неопытный, а какой старательный, — довольно пробормотал мужчина и даже не очень больно вжал лицо юноши в свой пах. — Давай, давай, сладкий, еще чуть-чуть... Сейчас...

Али дернулся в сторону, судорожно сплюнул вязкое семя и резко поднялся на ноги.

И провалился в черноту.

— Эй... Саориец... Эй, ты слышишь? — чья-то рука настойчиво трясла его за плечо. Али с трудом разлепил веки и сквозь противную пленку увидел перед собой не на шутку перепуганного ромалийца. Тот с облегчением выдохнул и улыбнулся: — Ну наконец-то очухался! Вставай, — и мужчина протянул ему руку.

Художник этот жест проигнорировал и мягко поднялся на ноги самостоятельно.

— И правда голодный. На вот, наешься как следует, — светловолосый развязал кошелек и протянул юноше монеты — в два раза больше условленного.

— Доплата за подлинность? — усмехнулся фён и взял деньги. Оставляя в ладони опешившего ромалийца ровно половину. — Пожалуй, я откажусь.

К середине ночи мама начала понемногу приходить в себя. Насколько к ней вообще подходили подобные слова. Но, по крайней мере, ей не мерещились в каждом углу ожившие трупы с почерневшей кожей и бледные духи с фосфоресцирующими синими глазами, которые норовили сжать полупрозрачные когтистые пальцы на шеях ее детей. Джордано в свои годы плохо переносил две бессонные ночи подряд, а потому Энцо и Марчелло осторожно отнесли задремавшего отца в свою комнату и до рассвета остались с мамой. Кажется, очередной кризис миновал.

Утром пришла сиделка, и братья оставили на нее обоих родителей, а сами отправились в университет. И выполнять отцовскую работу, и преподавать и учиться.

Первые две пары по древнему праву пролетели будто во сне. Марчелло машинально, бездумно записывал слова лектора, а сам не столько даже душой, сколько телом мечтал о следующем занятии у Алессандро. Там он встретит Али и просто привалится к нему. Ничего не объясняя, друг прекрасно знал о его беде. Просто почувствует плечом теплое плечо и слабо улыбнется в ответ на солнечную понимающую улыбку.

Но по закону подлости в аудитории гораздо раньше Али появились совсем другие студенты. Поутихшая было травля злополучного эльфа возобновилась с новой силой. К счастью, хотя бы Яри в этом кошмаре не участвовал. Гном молча сидел на первом ряду и хмуро сверкал антрацитовыми глазами, взирая на мрачное представление.

— Хорошо, что ты вовремя мне по голове дал, — вместо приветствия сказал он Марчелло и кивнул в сторону группы парней, окруживших темноволосого.

— Вам не надоело? — рявкнул переводчик, расталкивая товарищей. — Что на этот раз? Эльфы месят хлеб на крови человеческих младенцев?

— Почти угадал, — недобро осклабился рыжий студент. — Вчера разудалый эльфийский всадник случайно, заметь, совершенно случайно затоптал насмерть одного мальчишку, а второго — покалечил. Они считают, похоже, что им в Пиране закон не писан!

— А учебники по логике явно не для тебя написаны, — заметил Марчелло. — Да и зачем логика тому, кто пляшет под чужую дудку.

— Под какую это дудку? — возмутился рыжий.

— Марчелло, ты плохо думаешь о нашем товарище, — встрял подоспевший Али. — Он у нас совершенно самостоятельный и добровольный поборник справедливости. Которому совершенно случайно плевать на тех детей, которых на прошлой неделе угробили в порту. Кажется, совместными усилиями лимерийцев, ромалийцев и даже одного моего соплеменника. Кстати, напоминаю вам о том, что весь ваш праведный гнев вы можете обратить на Алессандро. Вон он как раз идет!

Аудитория заворчала, зашумела, но при появлении историка студенты разошлись по своим местам. До начала лекции оставалось около четверти часа.

— На два слова, — вполголоса сказал художник своему другу и, не оборачиваясь, вышел в коридор. У заколоченных дверей он припер переводчика к стене и зашипел на него: — Ты, блядь, чем думал, когда про чужую дудку завернул? Ты хочешь, чтобы нас заметили раньше, чем мы напишем одну-единственную листовку? У тебя есть гарантии, что среди наших сокурсников нет провокаторов? Профессор, кончай уже витать в облаках!

— Я постараюсь, — понуро опустив голову, пробубнил Марчелло. — Но я и правда плохо соображаю, две ночи не спал, мама же. Ты знаешь.

— Ох, прости, — Али отступил на полшага и мягко коснулся плеча приятеля. — Как Лаура, хоть чуть-чуть полегче?

— Да, приступ ночью прошел, — переводчик замер, наслаждаясь тем, ради чего он, собственно, так спешил на лекцию Алессандро. Но вдруг засмущался, засуетился и неловко, боком попытался обойти художника. Нервно передернулся и жалобно попросил: — Пойдем, а то опоздаем к началу.