Трапеция (ЛП)

знал, что я не сделаю ничего такого, чего ты сам не пожелаешь. Я хотел, чтобы

ты знал… – он запнулся. – Все, забудь, забудь, не надо было мне затевать этот

разговор…

- Я рад, что ты сказал, – тихо проговорил Томми. – Мне было… интересно.

- Что ж, теперь ты знаешь, – Марио отвернулся. – И можешь назвать меня любым

грязным словом. Гей. Гомик. Извращенец. Или еще как-нибудь похлеще.

- Зачем так сразу? – голос задрожал, и Томми отчаянно попытался взять себя в

руки. – Я хотел поговорить об этом… я собирался сказать… я… Выходит, раз я

сам этого хотел, и раз ты тот, кем себя назвал, я, должно быть, тоже такой, да?

Марио метнулся к Томми.

- Ради бога, не говори так, малыш!

Его пальцы отчаянно сомкнулись у Томми на обгоревших плечах, и мальчик

взвизгнул.

- Ай, больно!

Руки Марио соскользнули ему на предплечья.

- Прости, малыш. Ты задел меня за живое – вот и все. О чем ты хочешь

поговорить? Я явно задолжал тебе этот разговор.

- Не знаю. Ни о чем особенном. О многом. Тебе не нравятся… женщины?

- Не особенно. Не в этом смысле. О Господи… – голос Марио звучал сдавленно. –

Я не знаю, что сказать, а Анжело или Папаша могут войти в любую минуту. Я не

пытаюсь увильнуть от твоих вопросов… Клянусь, мы поговорим обо всем, о чем

попросишь. Только не здесь и не сейчас. Но… но ты не сердишься? Я знал, что

ты на меня не настучишь… Но я так себя ненавижу.

Томми, сам не зная почему, снова отвернулся.

- Нет, не сержусь. Просто не понимаю. Мне действительно иногда хочется все

обсудить. И я рад, что это случилось, потому что теперь мы можем поговорить. Я

думал, может, ты… ты хотел, чтобы я притворился, будто ничего не было. Как в

прошлый раз.

Теперь настал черед Марио отворачиваться, и Томми увидел, как щеки его опять

заливаются краской.

- Проклятье, Томми! Я… я снова не знаю, что сказать.

- Марио, ты злился на меня этим утром? Поэтому ничего не получалось?

- Злился на тебя? Господи, нет, малыш, – Марио секунду подумал и добавил: –

Скорее, мне было стыдно. И я вымещал все на тебе.

Он осторожно повернул Томми к себе лицом.

- Все нормально? Ты точно на меня не сердишься? Мы по-прежнему друзья?

Первым порывом Томми было обнять его, но мальчик откуда-то знал, что этого

делать не стоит. Поэтому он просто сказал:

- Конечно. Ты же знаешь.

- Сегодня утром я… я пытался выключить все внутри. Не знаю, наверное, это

каким-то образом оказалось частями одного и того же. Ты понимаешь, о чем я?

Томми медленно кивнул. Он и раньше ловил себя на смутной мысли, что их работа

на аппарате и близость, которую он ощущал с Марио, происходят из одного

внутреннего источника.

- Да, кажется, понимаю.

- Я оплошал, не ты. Ты как раз был в порядке. Что бы ни помогало нам хорошо

работать вместе, а я этому сопротивлялся. Что-то в этом духе. Том… малыш, пообещай мне одну вещь.

- Никому не говорить? И без тебя знаю, глупый!

Марио снова вспыхнул и опустил голову.

- Нет, не то. Другое. Слушай, Том, что бы ни случилось, давай… никогда не

позволим этому мешать нашей работе. Давай… оставлять все чувства внизу. Не

давать им сказываться на полетах. Обещаешь?

Томми не совсем понимал, о чем речь, но взволнованный голос Марио пробирал

до глубины души.

- Конечно, Марио. Я обещаю.

Он не знал, что это короткое, толком не осмысленное обещание уверенно

проведет их через бесчисленные бури.

Их единственное данное друг другу обещание, которое они ни разу не нарушили.

Премьера состоялась в Браунсвилле, штат Техас, в душный влажный жаркий

день. В первом отделении у Томми было с десяток мелких обязанностей: стоя у

подножия лестницы, он придерживал канат для женщины из воздушного балета, уносил с манежа реквизит после номера с дрессированными собаками, держал

кольца и мячи для жонглера... Не обошлось без накладок и ошибок. Двое

клоунов, столкнувшись, наградили друг друга синяками (публика, разумеется, решила, что это очень забавно, и весело смеялась), а новый униформист позабыл

закрепить два троса. Воздушный номер задержали на четверть часа: клоуны, сыпля проклятиями, импровизировали, пока злые и разгоряченные Марио и

Анжело лазили наверх исправлять промашку.

Весь вечер собирались тучи. Пришло распоряжение давать короткую программу, но актеры, толпясь у входа, все равно щурились на небо и мрачно предсказывали, что гроза разразится аккурат в середине шоу. Так или иначе, а добрая часть

зрителей исчезла за время антракта.

Когда они готовились к номеру, Анжело подошел к дверям грузовика и

попробовал ветер пальцем.

- Боже всемогущий, – пробормотал он. – Томми, следи за стропами как ястреб. На

таком ветру им только дай шанс – тут же переплетутся. Двойную трапецию

придется отменить. Кому-то надо все время стоять на мостике и подавать

перекладину.

- Хорошо, – Томми пытался выглядеть беззаботным, но чувствовал комок в горле

– страх.

Ему не приходилось работать на сильном ветру, но он знал, как ненавидят такую

погоду гимнасты – и не без причины.

- Не самый лучший сезон для полетов, – заметил Анжело. – Плечи болят?

- Немножко, – Томми покрывал пудрой ярко-розовый лоб.

Анжело ухмыльнулся:

- Какая жалость, что приходится прятать эти сексуальные веснушки.

- Чегоооо? – поперхнулся Томми.

- Так говорила новая девочка из балета – я слышал на репетиции. Она сказала:

«Этот мальчик с ожогами, рыженький из воздушного номера… ты не находишь, что у него очень сексуальные веснушки?»

- Да ну тебя, – пробормотал Томми.

Его немало поддразнивали насчет того, как хорошо он выглядит в трико. И он

начал понимать, что воздушные гимнасты притягивают женщин, как магнитом – и

цирковых, и зрительниц. Даже седовласый Папаша Тони вечно ходил по колено в

поклонницах.

Марио одной рукой сражался с завязками защиты.

- Запястье все еще беспокоит тебя, Мэтти? – подошел к нему Папаша Тони.

- Нет, нормально, только пластырь натирает. Том, передай спирт.

Томми протянул ему бутылочку.

- Помочь?

Марио позволил Томми обработать потертые места спиртом и обернуть запястье

тонким слоем бинта, прежде чем замотать его клейкой лентой и тканью.

Папаша Тони, нахмурившись, наблюдал.

- Нельзя работать с такой рукой, Мэтт. Завтра же ты отправишься в город и

найдешь доктора.

- Когда оно перевязано, то совсем не мешает, Папаша.

- Все равно. Ты не будешь бегать весь сезон с воспалением из-за того, что

поленился в начале, ты слышишь меня?

- Да, Папаша! Как скажете, – Марио выглядел злым и встревоженным. – Господи!

Ну и ветрище!

- Если погода ухудшится, полеты придется отменить. И не пробуй пируэт.

Закончим двойным. А теперь, дети, дайте мне послушать, что мы будем делать на

короткой программе.

Укрыв плечи тяжелой накидкой, Томми почувствовал, как внутри шевельнулась

слабая тошнота. Последние минуты перед выходом всегда были для него

тяжелыми.

Стоя у форганга, Анжело глянул на север.

- Гроза, – сказал он.

- А что если дождь пойдет, когда мы будем наверху? – спросил Томми.

- Тогда мы постараемся как можно изящнее спуститься, пока перекладины не

стали чересчур скользкими. И будем надеяться, что публика слишком увлечется

поисками укрытия, чтобы это заметить, – откликнулся Марио.

- Что хорошего в выступлениях на открытом воздухе, – заметил Анжело, – так это

что можно все свернуть, если начнет сильно лить. А в шапито приходится

продолжать, даже если трапеций толком не видно из-за дождя и ветра. Под