Трапеция (ЛП)

Но Марио хмыкнул.

- С нее станется! Нет, малыш, не так все это всплывает. Просто она тебе не

подходила, вот и все. Вот если бы ты встречался с другими девушками – теми, которые в самом деле нравятся, – но все равно хотел бы мужчину, тогда да.

Которые в самом деле нравятся.

Томми вдруг подумал о Стелле – в тот день, когда они поехали кататься. Как

она, мокрая, хохотала у него в руках, и как он обнимал ее, обнаженную под

халатом. С неожиданным наплывом чувственной памяти он понял, чего хотел

тогда. Томми начал говорить, потом умолк. Подобное нельзя было выразить так, чтобы не возникло ложное впечатление. Марио мог подумать, что Стелла такая

же, как Роза Джейн. А она не такая. Совсем не такая.

Даже если они с Джонни спали… Она не такая…

Но Марио не нравились женщины. Он бы не понял.

- Некоторые мужчины, – тихо сказал Марио, – их немного, но они есть, ложатся с

другими мужчинами, когда не могут найти женщину. Моряки, например. Или

заключенные. Но нельзя сказать, что они… по-настоящему гомосексуальны.

Затем снова наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым металлическим

грохотом дождя.

- Том… я поступил грязно. Тогда, в машине.

- Я бы остановил тебя, если бы был против. И ты это знал. Как в ту ночь, когда…

ты ночевал у меня в комнате. Ты же не спал, верно?

- Да, – согласился Марио. – Просто хотел, чтобы ты так думал.

- Как я уже говорил… я, наверное, тоже этого хотел.

- Знаешь, – мягко сказал Марио, – ты мог бы устроить мне жуткие проблемы. Ты

даже еще не совершеннолетний.

- С какой стати мне устраивать тебе проблемы?

- Ну, если бы я навредил тебе. Или напугал.

- Ты все повторяешь про эти испуги. Чего здесь бояться?

Марио, потянувшись, сжал его руку. И снова наступила пауза.

Наконец Томми сказал:

- Тебе совсем нет дела до девушек? Или ты не можешь…

- Могу, – сухо ответил Марио. – И делал. Просто они меня не особенно

интересуют. Я ничего не имею против девушек… некоторые мне очень даже

нравятся… но заниматься с ними сексом мне неохота. Есть множество вещей, которые я люблю больше, вот и все.

Томми начал было спрашивать, какие и как, но вдруг понял, что не горит

желанием знать. По его меркам разговор и так зашел немножко чересчур далеко.

Он хотел знать и в то же время опасался и стыдился того, что последует дальше.

Воображение тревожило неясными образами. Хотелось сменить тему, но не

хотелось ее бросать.

- Ты всегда таким был, Марио? Или я слишком любопытен?

- Я расскажу все, что ты пожелаешь. Вот бы… Господи, вот бы со мной кто-

нибудь поговорил, когда я был примерно в твоем возрасте. Я просто пытаюсь

сообразить, как сказать, чтобы ты понял. Это словно объяснять, как падать в

сетку. Надо испытать на своей шкуре.

- Это начал тот… кто тебе сильно нравился?

На самом деле Томми имел в виду «как ты со мной», но не осмелился сказать.

Марио коротко и горько рассмеялся.

- Нет. В моем случае это был человек, который мне вовсе не нравился.

Расстроенный, Томми гадал, как можно заниматься подобными вещами с людьми, которые тебе несимпатичны. Подумав немного, он так и спросил.

Голос Марио вдруг задрожал.

- А вот это одна из загадок Вселенной, малыш. Мудрость затонувшей Атлантиды.

Зачем трахаться с теми, на кого потом и смотреть противно.

- Но… – Томми вдруг ощутил себя так, будто на середине падения обнаружил, что сетка порвана.

- В чем дело, Том? Тот еще разговорчик для парня твоего возраста. Намудрил я, наверное. Что случилось? Я тебя чем-то огорчил?

Томми промямлил:

- Я бы… не делал этого… если бы человек мне не нравился.

- Тогда тебе чертовски повезло, – пробормотал Марио. А потом громко охнул: –

Господи! Что я за дурак! Полоумный идиот! Томми, слушай… Нет, иди сюда и

послушай.

Он попытался притянуть мальчика к себе, но тот сторонился.

- Том, боже мой, ты что, решил, будто я говорю про тебя? Пытаюсь окружными

путями сказать, что ты мне не нравишься? Ты разве не понимаешь… Ах, да брось

ты, перестань!

Он силой заставил Томми сесть ближе и сказал напряженным шепотом.

- Знаешь, что больше всего огорчило меня, когда я понял, что я… гей? Я

расстроился, что у меня, скорее всего, никогда не будет детей. С братьями я

особо не водился. С Джонни мы вечно грызлись, а Марк… мы друг друга

потеряли. Но с первого дня, когда я начал работать с тобой, это было, как… Ну, будто у меня вдруг появился брат, о котором я всегда мечтал. Близкий человек, который любит меня. Знаешь, что? Когда я понял, что ты мне нравишься… в

определенном смысле… я твердил себе, что слишком люблю тебя, чтобы все это

затевать… секс и все такое… Говорил себе, что уж лучше ты будешь мне как

младший брат. Братишка, которого я мог бы… – он запнулся и выговорил почти

беззвучно: – любить.

Томми протянул руки и обнял его. Признался, уткнувшись Марио в плечо:

- У меня никогда не было брата. Я притворялся, будто ты на самом деле мой

старший брат. Как говорил Папаша Тони.

- Да?

Они сидели в обнимку в темноте, и Томми радовался, что Марио не видит его

лица. Сквозь комок в горле он сказал:

- Я боялся, тебе наскучит, что я болтаюсь следом, как… как щенок.

- И я боялся, – пробормотал Марио. – Ты был такой маленький, и я опасался, что… распущу руки. Как тогда, когда мы ехали с пляжа. Господи, я кровью потел!

Думал, сейчас выскочишь из машины, кинешься в дом и скажешь первому

попавшемуся, что я тебя домогаюсь.

- Вовсе нет. Никогда. Если бы я злился на тебя, то сказал бы тебе. И никому

больше, – Томми помедлил. – Марио, можно спросить кое-что? Как ты узнал, что

ты такой? Что ты гомосексуал?

Парень молчал так долго, что Томми успел пожалеть о вопросе, но в конце

концов ответил:

- Ладно. Я был чуть старше тебя. Где-то лет шестнадцати. Ты помнишь, что меня

воспитали в католической вере, и всякий раз, когда у нас появлялись такие

мысли... про секс… надо было идти на исповедь. «Греховные помыслы» – вот как

это называлось. Священник нас исповедовал, давал четки, наказывал молиться, чтобы очиститься от скверны, и все такое. Ну, я пробовал перепихнуться с парой

девчонок, и в результате – большой круглый ноль. То есть, им вроде

понравилось, все прошло, как положено, но это было то же самое, что выпить

пива или не спать всю ночь. Звучит круто, пока из этого не вырастаешь. А потом –

ничего особенного. В результате я решил, что у меня слабый темперамент, и

забил.

Помолчав, Марио хохотнул.

- Все случилось в тот год, когда я сломал запястье. Вот это самое, с которым

сейчас столько возни. Кстати, напомни, что завтра мне надо прокатиться к

доктору. Так вот, начало сезона – а я на шесть недель в гипсе. Шатался вокруг, страдал ерундой и выводил Люсию из себя. Она тогда снова с нами ездила: присматривала за Лисс, но, конечно, не летала – двигаться ей еще было

тяжеловато. Просто заведовала реквизитом и гардеробом. Она предложила мне

на время вернуться в Лос-Анджелес, но я хотел остаться с цирком. А еще с нами

ездил один коммивояжер… не помню, как его звали. Гарри как-там-его. Беннет.

Нет, Беннике. Да, Гарри Беннике. Он спросил, не желаю ли я недельку

покататься с ним. Разведать площадки, собрать бумажки, подыскать полезных

людей и так далее. Что ж, я согласился. Мы поселились в одном номере

гостиницы. К тому времени он успел сказать достаточно, чтобы я сообразил, откуда ветер дует. Он угостил меня выпивкой – но сказать, что напоил, было бы

нечестно. Короче, я понял, что с моим темпераментом все в порядке. Просто я

играл не за ту команду, – Марио задумчиво потер запястье. – Он не был плохим