Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— Но-о-о попрошу-у-у объяснить мне это сейчас же, това-а-арищ! Это не более чем тряпка, которую я нашел на заводе и взял для чистки обуви. Не понимаю, почему я не имею на это права? Верните неме-е-е-дленно!

— Это никакая не тряпка.

Тон разгневанного начальничка на вахтера не действует.

— А что же это, по-вашему? — возмущенно спрашивает Ван Стипхоут.

Вахтер разворачивает во всю ширь тряпку, вытянутую из портфеля Ван Стипхоута, и Рене видит, что тряпка может служить не только тряпкой, но и вполне удобным мешком. Ведь это не что иное, как фланелевая «рубашка», в каких привозят кинескопы из «Теслы Рожнов», чтобы не побились дорогой. Как известно Рене понаслышке, цена такой «рубашки» кроны две, но ему известно также и то, что в заводской газете не раз выносилось общественное порицание за попытки хищения даже малых ценностей. Стало быть, дело нешуточное! Ван Стипхоут и сам видит, что тряпка не столько тряпка, сколько мешок, и, конечно, искренне тому удивляется: найденную на заводе тряпку он и впрямь считал не более чем тряпкой.

— А для чего она?

— Для чего — это вы потом узнаете, — отвечает вахтер, оставляя тряпку-мешок у себя.

— А где узнаю?

Голос у вахтера сух до предела.

— Перед лицом дисциплинарной комиссии, — говорит он и с этого момента на Ван Стипхоута уже не обращает никакого внимания. Он не любит людей такого типа. Психолог действует ему на нервы своим вечным прекословием: то, опаздывая, не отдает табельного листка — часы, мол, спешат, а то, уходя с завода, не нажимает на рукоятку. Бравый вахтер на подобные вольности взирал с явным неудовольствием и про себя думал: ничего, придет и мой черед. И вот наконец он пришел. Вахтер обнаружил, что за таинственным названием «психолог» скрывается самый обыкновенный ворюга. Довольство его не имеет границ: такого, пожалуй, он в жизни еще никогда не испытывал. И люди, столпившиеся вокруг, тоже довольны. Еще бы! Психолог, уличенный в краже. Да ведь такое разве что в хорошем фильме увидишь!

Рене жалко Ван Стипхоута, но и он по-своему доволен: видать, передряги с законом ему и Ван Стипхоуту придется по-братски поделить — так уж судьбе угодно. Она каждому отвешивает до последнего грамма.

И лишь один Ван Стипхоут недоволен.

— Это дело я так не оставлю! — возмущенно кричит, он. — Чем мне теперь прикажете чистить ботинки?

К счастью, появляется начальник заводской охраны Фркач и подавляет инцидент в самом зародыше.

Однако с чего бы это Ван Стипхоуту уж так приспичило чистить ботинки? Ведь до сих пор такое и в голову ему не приходило. Но в общежитии все проясняется: у Ван Стипхоута — рандеву. С некой Таней из отдела измерительных приборов. Сперва он о ней только слышал — на вечере в честь Победного Февраля, на котором он и Рене по уважительной причине отсутствовали, эта Таня, дескать, спела потрясающим образом «Ночь в порту». Ван Стипхоут, прослышав об этом, тут же ее разыскал: как-никак, а всенародно поющая работница измерительных приборов — это ведь тоже психологическая проблема. Она угостила его кофе.

— Эта женщина не только краси-и-ива, но и мечтает обрести себя в иску-у-усстве. И я протяну ей руку помощи! Вот увидите, она состоится! — восторженно восклицает Ван Стипхоут в кухне, где, кроме Рене, топчется еще и Тршиска.

— А, Танечка! — догадывается Тршиска. — Еще до недавнего времени, насколько мне известно, она крутила любовь с инженером Панаком.

— Знаю, знаю, — говорит Ван Стипхоут печально, ибо ничего не знает, а узнаёт об этом только сейчас. — Но это великолепная женщина! Вырву, отниму!

Увлечение Ван Стипхоута «автостопом» заражает и Рене. В ружомберкскую типографию или из типографии назад в Нижнюю он попадает на попутке куда быстрее, чем если бы преодолевал этот сложный путь на автобусе в сочетании с поездом. Несколькими днями позже Рене также возвращается на попутке из Ружомберка, поскольку в Нижней в этот вечер спектакль, на который он не хотел бы опаздывать, — Жилинский театр дает «Женитьбу Фигаро». Подбирает Рене порожняя «скорая помощь», и он опережает свой дизелек на добрые полчаса. Дома Тршиска объявляет ему:

— Ван Стипхоут уехал с Танечкой в Трстеную. Поезжай за ним. Пришли вам какие-то гроши из «Люда»^[24] или откуда-то еще. Ван Стипхоут получил их.

Рене абсолютно уверен, что эти деньги его — недавно в «Люде» вышел один его перевод, тогда как у Ван Стипхоута не было там никакой публикации. Да, хотя бы часть гонорара нужно спасти! Времени хватит — спектакль начнется только в восемь, а дизелек, который он опередил на «скорой помощи», должен прийти только сейчас. Расчет Рене точен. Через двадцать минут он уже выходит в Трстеной и видит: в зале ожидания подвыпивший Ван Стипхоут пристально изучает расписание поездов на стене, а стоящая чуть поодаль обесцвеченная блондинка делает вид, что не имеет к нему никакого отношения. Но у Рене нет сомнений: это именно Танечка. Старушка, определяет он. Ван Стипхоут, заметив Рене, издает нечленораздельный возглас.

— Царь, я купил краски, будем рисовать! — кричит он и сует Рене в руку какую-то мелочь — остатки растраченного гонорара. Под мышкой у него большая черная коробка. Он в восторге:

— Чистая случайность, царь! Тут в магазине валяются краски фирмы «Манес». Абсурд! А знаменитые мастера в Братиславе избегались в поисках!

— Лучше подумай, друг, как мы отсюда выберемся! — приблизившись, говорит Танечка. Рене представляется.

— В Нижнюю уже ничего не идет? — касается и он этой животрепещущей темы.

— Ничего, ни единого поезда, товарищи! — восхищенно возвещает Ван Стипхоут. — Пошли, пошли обратно в гостиницу «Рогач», спустим все под завязку!

И хватает блондинку-старушку под руку. Блондинка-старушка вырывается и решительно говорит:

— Мне домой надо! У меня дети одни!

— Пошли на шоссе, — предлагает Рене, который все еще не теряет надежды попасть в театр. — Может, поймаем попутку.

Выйдя из зала ожидания на улицу, они видят стоящий прямо напротив вокзала автобус.

— Скажите, пожалуйста, вы случайно не в Нижнюю? — спрашивает Рене.

Да, в Нижнюю, и, конечно же, они с удовольствием их прихватят.

В Тврдошине автобус останавливается — на площади подсаживается группка улыбчивых девушек.

— Евочка, а мамуля в театр не едет? — спрашивает кто-то в автобусе.

— Подождите минутку, она сейчас придет, — говорит девушка.

Ждут, мамуля прибегает, автобус следует дальше. Выясняется, что это театральный автобус, свозящий зрителей предместья на спектакль. Значит, в театр Рене поспевает. Но Ван Стипхоут с Танечкой интереса к театру не проявляют — они отправляются к Танечке домой, и Рене, провожая их долгим взглядом, немножко завидует.

На следующий день Рене, правда, узнает, что дома Танечку поджидал инженер Панак и что Ван Стипхоут уже настроен влюбиться в кого-то другого.

Но не только мечта о любви — уже немалое время преследует Ван Стипхоута и мечта о чужедальних краях. Он поехал бы в любую командировку, лишь бы представился случай. А уж раз такой не представляется, Ван Стипхоут придумает его сам: ему необходимо посетить Университетскую библиотеку для изучения различных старых газет и журналов, дабы подобрать материалы о «Тесле Орава» за весь период ее существования — без использования подобных публикаций его хроника явно будет неполной. Просьбу Ван Стипхоута поддерживают, и он отбывает.

В Братиславе в Университетскую библиотеку он так и не заглядывает, хотя раза два проходит мимо. Но если в Нижней, пристав с ножом к горлу, попытаются выведать, был ли он в ней, то, конечно, Ван Стипхоут ответит: да! Ну не глупость была бы промотать служебное время где-то в читалке, когда он может шастать по улицам, представая пред светлы очи знакомых совсем в иной роли: в роли прозаика, уехавшего в глубинку, на производство. Целый день Ван Стипхоут рассказывает всем и каждому об ответственнейшей работе психолога, в сумерки его собственные обязанности переплетаются с обязанностями Рене, и он расписывает, как они вместе выпускают многотиражку, а уже поздним вечером двое унылых интеллигентов в кафе «Крым» узнают от него, сколько усилий приходится ему прилагать для выполнения плана по цеху ВЧ-блоков. И как наглядное тому доказательство он демонстрирует свою мозоль. По пути в Горный парк, где Ван Стипхоут рассчитывает переночевать, он забредает к крупному писателю среднего поколения и в деталях живописует ему многокилометровую дорогу, которую они с Рене дважды в день со всякими мучительствами пробегают, стремясь попасть на завод и обратно домой, и берет у него взаймы две тысячи крон на мотоцикл. Уже поздним-поздним вечером он случайно встречает друга-сверстника Мартина Кукучку и, изменив свой план, проводит ночь у него. Мартин Кукучка — ах, какая удача! — редактор молодежной газеты «Смена», и Ван Стипхоут не упускает случая убедить его приехать в Нижнюю, чтобы написать о нем и Рене небольшой репортаж «Молодые художники слова на производстве». Мартин Кукучка соглашается: конечно, ведь и его немалая заслуга в их теперешнем житье-бытье.