Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— Материа-а-ал собира-а-а-ется, — привирает Ван Стипхоут. Он еще и не думал приступать к делу.

— Сходите в деревню, ознакомьтесь с деревенской хроникой. Там немало и о заводе найдется, правда лишь до начала прошлого года, потом товарищ, который писал деревенскую хронику, женился, начал строиться и работу над хроникой забросил.

— Это что-то уму-у-у непостижимое! — восклицает Ван Стипхоут. Но затем, из опасения, что сболтнул лишнее, хотя опасение это излишне, молвит: — Я о ней знаю.

Жилье Ван Стипхоут получает в том же общежитии, что и Рене. Завхоз поселяет его даже в той же квартире, в соседней комнате, вместе с новым инженером, низеньким заикающимся человечком по имени Годковицкий.

— А хотите, поменяйтесь с Тршиской, — советует завхоз.

Но с инженером Годковицким в первый же день — он в общежитии еще, верно, и часа не пробыл — приключилась такая история: он чистил ботинки в общей передней, а тут из своей комнаты вылетел Тршиска и выставил его на лестницу! С тех самых пор между ними неприязнь, Рене, зная о ней, чувствует, что переход Годковицкого к Тршиске или Тршиски к Годковицкому — дело нешуточное, надо подойти к нему деликатно, а то и вовсе повременить. В общем-то, Рене с Ван Стипхоутом, разве что за вычетом ночных часов, и так неразлучны. Вместе на работу, вместе с работы, и многие, даже не знающие их имени, уже издали улыбкой привечают вышагивающую по улице шапку-ушанку, а рядом с ней — французский берет. Обеденным перерывом друзья не пользуются — Ван Стипхоут убедил Рене в том, в чем тот уже давно не сомневается: заводская кухня ни к черту не годится. В 14.10 они уходят с завода, по дороге домой покупают консервы, всегда одни и те же — китайскую свинину за 9.20. Рене, открывая их, сразу же чуть отъедает.

— Нечистая работа! — возглашает Ван Стипхоут, поймав Рене на месте преступления, но, если Рене не видит, тоже отъедает малость, а уж потом начинает что-то варганить. — Спокойно, царь, учись, учись! В армии я был поваром!

Рене, конечно, трудно в это поверить. В армии Ван Стипхоут был всего лишь недели две, потом получил белый билет. Однако приготовленные им консервы вполне съедобны; перемешанное с двумя яйцами мясо они едят из одной кастрюли, одной ложкой по очереди: раз один, раз — другой, им обоим это противно, но что поделаешь, коль у них нет больше ни кастрюль, ни ложек.

На заводе Ван Стипхоут занят меньше, чем Рене, — ведь никто никакого дела ему не поручает, каждый лишь с любопытством ждет, на чем же Ван Стипхоут остановит свой выбор. А Ван Стипхоут, в общем-то, ни на чем его не останавливает, предпочитая целыми днями разговаривать с разным народом — а в конце-то концов, чем занимаются психологи? Беседуют. Чаще всего Ван Стипхоут отправляется побеседовать в редакцию, к Рене. У Рене меньше свободного времени, чем у Ван Стипхоута, друг-психолог частенько отрывает его от работы, которая должна быть готова к сроку, и товарищ Пандулова нет-нет да и обронит:

— Ван Стипхоут только мешает вам.

Но Рене любит, когда Ван Стипхоут мешает ему, и обычно ждет его с нетерпением.

И особенно тогда ждет, когда предстоит идти за материалом в цех. Рене до сих пор мало что смыслит в телевизионных делах — в производственных условиях он чувствует себя по-прежнему неуверенно. А Ван Стипхоуту вроде бы все нипочем — рядом с ним ты и сам молодец! Придут они, к примеру, в цех ВЧ-блоков — Рене до сих пор не знает, что такое ВЧ-блоки, Ван Стипхоут и подавно не знает, но вида не показывает. Он психолог.

— Какие у вас проблемы, товарищ? — спрашивает психолог мастера, входя в цех, — нынче здесь один Райнога.

— Мы хотели бы осветить в заводской газете проблемы вашего цеха, — быстро вставляет и Рене.

— Ну, есть проблемы, проблемы можно найти, — говорит Райнога. — Простои, к примеру.

Издалека доносится мягкий шорох — тридцать женщин в цеху хихикают.

— Простои, так-так, — поддакивает Ван Стипхоут, догадываясь, что такое простои.

Райнога: — Не хватает держателей. Нам должны поставлять ежедневно 3000 штук, а мы их и в глаза не видим.

Рене понятия не имеет, что такое держатели, но заносит в блокнот — те, что прочтут, те-то уж будут иметь понятие.

— Держатели? Серье-е-езное дело! — восклицает Ван Стипхоут. Даже он не знает, что такое держатели. — А в чем еще испытываете нужду, товарищ? Попробуем, займемся.

Райнога: — Ну, еще не хватает нам монтажных плат, контактных пружин… А потом еще требуют, чтоб план выполняли.

«Монтажные платы… контактные пружины…» — строчит Рене. Ни он, ни Ван Стипхоут не имеют о том даже отдаленного представления.

— А как на это смотрят товарищи женщины? — спрашивает на сей раз Рене, чтобы хоть о чем-то спросить — ведь рядом с Ван Стипхоутом он чувствует себя круглым дураком.

Райнога: — Пожалуйста, сами спросите! Девушки! Тут товарищи из газеты хотят потолковать с вами. Вам одну или двух позвать? А лучше — ступайте к ним сами.

Наши герои устремляются к столикам девушек. Рене обводит их беглым взглядом — Баниковой нет среди них, это опять не ее смена, — господи, и о чем же их спросить?

Но Ван Стипхоут уже нашелся: — Так как, товарищи девушки, работа кипит?

Девушки ухмыляются. Вопрос без адреса, ни одна не чувствует себя обязанной отвечать.

— Товарищ мастер говорит, что у вас простои, — помогает спасти положение Рене. — Какое на этот счет у вас мнение?

Но и этот вопрос без адреса. К счастью, одна отвечает:

— Пускай нас деталями обеспечивают.

— А то и работать-то не с чем, — добавляет еще чей-то голос.

Рене быстро записывает, ситуация, в которой они очутились, кажется ему совершенно дурацкой.

— Да-а-а, да-а-а, пра-а-авильно, пра-а-а-авильно! — поддакивает Ван Стипхоут и внезапно выкрикивает: — Товарищи женщины! А жизнь ведете культурную?

А это уже предел глупости, думает Рене, краснея за Ван Стипхоута. Но что происходит? Девушек вдруг так и понесло: оказывается, пятеро из этого цеха поют и танцуют в ансамбле «Ораван». Итак, у Рене уже в кармане заметка о простоях — то-то товарищ Пандулова порадуется, что в номере будет нечто о производстве, — да и еще парочка других тем.

— Царь! — Рене дома тоже стал уже частенько говаривать «царь». — Ты, царь, пожалуй, все-таки психолог!

А Ван Стипхоут, в благодарность за признание, наклоняется над консервной банкой китайского мяса и шепчет Рене:

— Хочешь, скажу тебе кое-что, царь? Завод идет к производственной катастрофе. Меня ввели в курс!

Ну это уж позвольте! Теперь не так-то просто подцепить Рене на удочку.

[13]

В ПЕЧАТЬ, НЕПРЕМЕННО В ПЕЧАТЬ!

— Что же натворил этот Тршиска? — спрашивает товарищ Пандулова Рене, когда тот явился в редакцию на следующее утро после истории с детьми.

— Да ничего особенного, — отвечает Рене, тут же смекая, что он пока вне подозрений. — Я тоже с ним был. Ну, была у нас бутылка вина… еще мальчики Фркача там возились, попросили дать попробовать…

— Гм-гм. Фркач сразу изо всего бучу поднимает. И с Вавреком тогда. А потом ходит и поливает людей грязью. Надо будет с ним побеседовать.

Товарищ Пандулова уходит, приходит Ван Стипхоут.

— Абсурд, царь! Фркач расхаживает по заводу и повсюду треплет, что Тршиска его детей развращал? Вчера мальчикам делали анализ крови — нашли в крови алкоголь!

— Кто тебе это сказал? — удивляется Рене.

— Ну кто — сам Фркач, познакомился я с ним у доктора Сикоры, человек симпатичный, вооруженный.

Рене передает Ван Стипхоуту утренний разговор с товарищем Пандуловой, и тот припоминает, что Фркач обвинял только Тршиску. А в общем-то, пожалуй, и для Тршиски лучше, если его одного будут считать причастным к этой истории — тогда Рене мог бы свидетелем выступить.

Приходит Рене с работы — Тршиска уже дома. Он и на заводе был. В милиции составили протокол, разрешили переночевать там, а утром он прямо пошел на завод. Но явился с двухчасовым опозданием.