Спасатель (СИ)

-- Василь! Это он выкинул. Я ему всё высказал, а он говорит...

-- Ё-не твоё, место моё, -- сказал пацан.

Я промолчал, поднял мыло, ополоснул мочалку, стал мыться в другой кабинке - почти все души к этому времени освободились. Ну, думаю, придурок, фиг с ним.

Вышли с Михой из душа. В раздевалке ревёт мелкий. Оказывается, тот же пацан закинул нарукавники мелкого (они на абонементе плавали в нарукавниках) за шкафчики. Я был первоклассник, но жёстко сказал:

-- Достань малышу обратно, понял?

-- Чё надо? - пошёл на меня этот дебил, взял мои трусы (я их как раз из рюкзака достал и на скамейку положил) и закинул зашкафчики. Михайло Иваныч, тихо и неожиданно для врага, накинулся сзади. А я накинулся спереди.

Парень сделал мне подсечку - я больно упал на спину.

-- Голову лечите, клопы, -- парень теперь пошёл на Михайло Иваныча.

Я ещё не очухался от падения, но вскочил, и ударил парня пяткой в копчик - меня так папа учил. Парень взвизгнул, заскулил, схватился за крестец, присел на банкетку, тут же вскочил как ужаленный, начал нас оскорблять. Михайло Иваныч ответил как всегда предельно ясно. Мы стали отодвигать шкафчик, чтобы достать нарукавники мальцу и отыскать мои трусы, а парень побежал жаловаться уборщице тёте Рае. Она появилась со шваброй, держа её наподобие штыка, но тут же убрала, увидев, что обидчики - мы с Михайлой. Уборщица всегда без всяких там стеснений заявлялась в мужскую раздевалку - следила за дисциплиной, разруливала драки. Уборщица-то ладно. Мамы некоторых хлюпиков тоже заходили в раздевалку. Дяденьки сразу начинали прикрываться, Михайло Иваныча это очень удивляло. Он говорил:

-- Она припирается, а они ещё прикрываются. Да пошла бы она... Баба - существо неразумное.

Мелкий объяснил уборщице, что произошло. Он стоял зарёванный и напуганный. А наш и его обидчик, быстро переоделся, пока мы всё рассказывали, и прошмыгнул на выход.

Я говорю "мелкий", "малец с нарукавниками", но на самом деле плавать в бассейне учили с шести лет. Нам с Михайло было по семи, но мы считали себя настоящими пловцами - не чета этим "окорочкам" барахтающихся в нарукавниках. Пацан-то с абонемента был сытенький, выше Михайло Иваныча, а плавать не умел. Но это совсем не значит, что надо его нарукавники за шкаф закидывать.

Больше мы того нахала в бассейне не видели. Мама сказала:

-- Абонементники постоянно меняются. Могут месяц походить, потом не ходить. Может, его Белла не пропустила: грибок, лишай, может он с Иголки, этот парень, из неблагополучной семьи.

Мы с Михайло его прозвали Перелом-Копчика и иногда вспоминали, но думали, что не встретим его больше.

Мы нормально тренировались с Михайло Иванычем, ругались с пацанами из группы, не без этого. Ростик Дубинский на дорожке хватал нас за ноги и обвинял, что мы не доплываем задание. Михайло Иваныч всегда начинал спорить. А я просто плыл ещё два бассейна. Пока Мих ругался, пока Максим Владимирович приводил спорщиков в чувство и объяснял ошибки, я как раз успевал проплыть ещё сто метров. " Ну вот, -- думал. - Теперь девятьсот. Нормально". Я обожал считать бассейны, я и в жизни любил считать. Я считал строчки в букваре и буквы в слове. Я считал гласные и согласные. Мягкий и твёрдый знаки я выделил в особую категорию "несогласных" -- твёрдых и знаковых как мы с Мишаней.

5 В лагере

Новогодние соревнования я выиграл, а на весенних занял два первых и одно второе место. Я никак не мог научиться делать сальто на триста шестьдесят у бортика. Максим Владимирович ругался и обзывал "всадником без головы". Я и сам понимал, что сплоховал. Вот Михайло Иваныч быстро научился поворот делать. Но у Михайло Иваныча не заладилось с техникой. Особенно с батом. Максим Владимирович сказал, что Мих - прирожденный брассист. А брассисты - они только по брассу хорошо, им больше ничего не даётся. И как назло именно в брассе никакие сальто у бортика не нужны. Максим Владимирович после соревнований ругался на меня и из-за сотки на спине. Я вообще поворот не сделал, впечатался башкой со всего маха и обратно поплыл, оттолкнувшись ногами. А все плыли, кувырок рассчитывали, оборачивались: скоро ль поворот, боялись впечататься и тоже теряли секунды...

До сих пор "спина" - мой любимый вид, плывёшь себе по Тужилову озерцу, гребок, гребок, думаешь о своём, о жизни, да много о чём, хоть пять километров можно намотать.

Летом мы поехали в лагерь. Это стоило дорого. Но родители увлеклись моим плаванием, и очень обрадовались. Проникся плаванием и дядя Ваня. Мама рассказывает: он так болел за всех поцаков на соревнованиях, так свистел, что все, кто сидел рядом, разошлись. Так и сидели наши родители гордой одинокой тройкой: мама, папа и дядя Ваня.

Дядя Ваня денег для Михи тоже не пожалел, и мы покатили в лагерь к морю. Наш тренер почему-то не поехал. В лагере заправляла Анна Владимировна. Она превратилась в фурию, будила нас в шесть утра. И мы бегали вдоль моря по песку. А по песку бегать очень тяжело, доложу я вам. Потом у нас была первая тренировка. В семь утра. Вода в бассейне ледяная - он же под открытым небом. Дальше после завтрака, когда припекало, шли на море. Некоторые ребята тихонечко сбегали с пляжа и шли в магазин. Анна Владимировна почти никогда не замечала этого. На пляже она занималась своей грудной дочкой, а за нами следил её муж - Никник. Он был странный, этот Никник, всё говорил, что мы избалованные, и нас надо бить розгами как раньше испокон веку было. Никник иногда рассказывал нам о подводном плавании, о клубе "Динамо", где он занимался и даже был призёром в юниорах. А вообще Никник был военным на пенсии, отслужил где-то далеко, рядом с Монголией, а во Дворце спорта заведовал тиром.

Ребята, старшие, сбегали в магазин из-за дикого голода. Кормили нас не очень хорошо, но мы с Михой были довольны, нам хватало, мы ж были мелкие. Комнаты были на четверых. Иногда случались тёрки и драки. Мы жили с братьями Демьяном и Ростиславом Дубинскими. Ростик был наш ровесник. Демьян был старше тремя годами, но роста они были одного и вообще очень похожи - как близнецы. Демьян бесился, когда спрашивали про близнецов. Братья ненавидели друг друга. Демьян был странный. На тренировках всё время жаловался, что болит голова (и она у него действительно болела!), а на пляже Дёма лепил из песка потрясающие скульптуры: волшебных рыб и драконов. Вечером он не бежал на дискотеку, а ходил по аллее и бормотал. Я спрашивал: чего это он? (Я тоже не ходил на дискотеку.) А Дёма отвечал:

-- Не мешай. Я думаю, что завтра слепить.

Ростик, полная противоположность Дёмы, вообще никогда не думал, он был компанейский и общительный. Он был помешан на всём американском: на звёздных войнах, боевиках, мультиках. Ещё Ростик был попрошайкой и ненавидел Стёпу, сына тренера. Стёпу в лагере все возненавидели: он дразнился едой - конфетами, которые ему давала мама. А мы с Михой наоборот сдружились в лагере со Стёпой, не без драк конечно, но общались. Ни я, ни Мишаня не любили обычный шоколад. Мы любили мороженое и белый шоколад. Мороженое Анна Владимировна запрещала всем, включая Никника. А конфеты, которые Стёпа развёртывал напоказ, были из обычного шоколада и с тёмной начинкой.

Стёпа иногда приходил к нам в комнату, он во все комнаты заходил и потом докладывал маме. Как-то Стёпа увидел, что Ростик собирает конструктор. (На территории лагеря можно было купить игрушки.) Это был какой-то американский самолёт. Я лежал уставший после второй воды, отключился и не сразу разобрал, что идёт спор.

Ростик кричал:

-- Американцы самые сильные.

А Стёпа орал:

-- Русские самые сильные.

Дёма умолял замолкнуть - у него болела голова.

Тогда Ростик стал шептать: