Спасатель (СИ)

И мы поехали. И оказалось, что первого сентября в бассейне как раз - набор в спортивное плавание. И людей много. Мама не знала, где припарковаться. А машины всё приезжали и приезжали, кто-то стал нам бибикать, кто-то матюгнулся - Михайло Иванович тут же отозвался; он жуткий матершинник в детстве был и так крыл матом, что взрослые завидовали. Кто-то уже шёл к нашей машине. Мама испугалась, что нас побьют из-за Михайло Иваныча, сказала своё дежурное "нормально", поскорее вырулила, и поехала обратно. Мама припарковала машину далеко: там, где стопроцентно в машину не залезли бы: при въёзде в Военный городок, около шлагбаума, точнее того, что от него осталось. Там была площадка для вождения, а напротив - остановка, и люди, ждущие автобус, всё время смотрели - вроде как постоянное наблюдение. Шлагбаум был спилен, торчал полосатый облупленный обрубок. Бассейн-то и Дворец спорта были в Военном городке. Но городок давно уже не военный, расформирован был, а название осталось. Военный городок стоял сразу за Мирошевым, вот поэтому и шлагбаум, и будка КПП, в которой теперь автошкола. Дворец спорта и бассейн были ухоженные, а на стадион неподалёку невозможно было смотреть. Он оказался никому не нужен, вот и загнулся без военных: дорожки потрескались и поросли зеленью, поле даже не косили, оно заросло тимофеевкой, трибуны обваливались, напоминая раскопки археологов - у нас копают в мирошевских лесах, культурные пласты, как говорится.

Мы пересели на автобус и поехали в бассейн. В автобусе Михайло Иваныч стал каким-то пришибленным, не похожим на себя. Он дико испугался, увидев столько машин и людей.

Людей в здании бассейна по-прежнему было пропасть. Мама пошла узнавать, а меня оставила у гардеробщика. Гардеробщиком дядя Костя оказался, наш поселковый, местный. Возвращается мама расстроенная и говорит:

-- Там оказывается проплыть нужно.

-- Я не пойду, -- вдруг сказал Михайло Иваныч, он ещё больше перепугался, больше даже, чем в автобусе.

Мама тяжело посмотрела на Миху, а мне говорит:

-- Сможешь в трусах? Шапочку резиновую сказали в гардеробе взять.

Я кивнул: в трусах, так в трусах, неприятно конечно, но уж очень мне хотелось бассейн внутри увидеть.

Дядя Костя выдал мне шапочку из коробки, там много шапочек было. А в другой коробке валялись шлёпки, дядя Костя подобрал мне два правых разного цвета.

-- Большеваты, -- вроде извинялся.

-- Нормально, -- сказала мама.

В третьей коробке были одни девчачьи купальники.

-- Пришли б пораньше. Теперь - тю. Плавки последние забрали, -- переживал дядя Костя. - Это всё забытые вещи, забывают и не спрашивают. Очки только спрашивают, но очки до нас не доходят, их в раздевалках крадут, а шапочки и шлёпки - брезгуют.

Потом дядя Костя и мама стали уговаривать Михайло Иваныча пойти со мной, а он - опять ни в какую. Упёрся. Чего Михайло видел за свою семилетнюю жизнь? Наш посёлок, нашу улицу и всё. Он в Мирошеве в сознательном возрасте ни разу не был, он всем только врал, что на городских аттракционах катался, а ещё гордился, что никакие прививки не делал.

Я пробрался сквозь толпу людей. Оказывается, все они стояли в очереди к столу администратора. Уборщица провела меня в раздевалку. Я разделся у шкафчика. Ко мне подбежал пацан, старше меня и повыше. Он внимательно наблюдал, пока я складывал вещи в шкафчик: аккуратно, как мама учила. Я тоже посмотрел на него в упор: пусть не думает, что он тут основной. Он был светленький, сероглазый, в лице не было угрозы, но была надменность.

-- Здорово, -- сказал он, картавя. - Ты к Анне Владимировне?

Я кивнул. Я не хотел с ним общаться, я думал о бассейне: какой он? Пацан мне мешал думать.

-- Давай скорей. Через пять минут -- всё. А плавки где твои?

-- Нету.

И пацан начал смеяться надо мной:

-- Нетути?! Ха-ха! Моя мама тебя в трусняке не пропустит.

Я расстроился, вышел в трусах и шлёпках, обеих правых, в дверь, а там был не бассейн, а души. Один душ, самый дальний, хлестал кипятком, в душевой стоял пар. Двое пацанов стояли в ближних кабинках и плескали друг на друга из резиновых шапочек. На меня попали холодные брызги - я вздрогнул, дёрнулся. Противный пацан заржал, он преследовал меня, шёл за мной по пятам, но я не решался его прогнать. Я шёл мимо стены с висящими на крючках полотенцами. Многие полотенца были со знакомыми глазастыми уродцами: щенками, кошечками, тигрятами. Я открыл дверь из этой "душегубки", меня обдало холодом. Всё сверкало белыми клетками и зелёной голубизной. Вот он цвет морской волны - это цвет бассейна. А на дне - кафель, как будто двигается. Ко мне подошла женщина не намного выше меня, симпатичная, с большими глазами, как у моего преследователя, на шее у неё висел свисток:

-- Ты что это?

-- На просмотр.

-- А здороваться тебя не учили?

Я кивнул. Я ненавижу здороваться, и разговаривать по телефону ненавижу.

-- Почему в трусах?

-- Плавок не досталось, -- вздохнул я.

-- Безобразие, -- подошла тётка в белом халате, я подумал, что врач и испугался, я ненавидел врачей. - В трусах вонючих прутся. А потом энтеробиоз, глисты и плазмы. Справку-то принёс?

Я помотал головой: какая справка?

-- Что делать, Белла Эдуардовна, что делать, -- сказала женщина со свистком на шее. - Надо группу набрать.

-- Но даже не помылся, Анна Владимировна!

-- Да это да. Но мальчик, смотрите, хороший.

-- Сними шапку! - приказала Белла Эдуардовна.

Я снял. Стрижка у меня всегда короткая, спортивная, "двойкой"-насадкой мама стрижёт, у неё страсть нас с папой стричь. Белла Эдуардовна посмотрела на мои ноги.

-- Откуда? С Иголки что ли?

Иголка - самый неблагополучный район в городе. Там раньше был завод оптических приборов, а теперь только иголки штампуют, многие остались без работы, все обнищали: кто спился, а кто ещё хуже.

-- С Семенного я.

-- А-аа, -- удовлетворённо кивнула Белла Эдуардовна. - Где там живёшь?

-- На Первой Заречной.

-- А дом?

-- Толянов.

--А-аа. Плотника? - Белла Эдуардовна заулыбалась. - Я с мамой твоей в одном классе училась. На свадьбе у вас в доме гуляла, когда тебя ещё и в помине не было. Грибка-то нет? А лишая? -- она попросила показать руки, внимательно осмотрела шею. -- Да вижу: вроде нет! Но мыться иди! Почему не помылся?

Между тем Анна Владимировна пронзительно свистнула в свисток и крикнула куда-то наверх, запрокинув голову.

-- Стё-оп!

И ещё раз крикнула, и засвистела, засвистела.

-- Куда запропастился-то? - и она пошла в другой конец бассейна.

Мы остались стоять со Беллой Эдуардовной. К нам подошёл молодой мужчина тоже со свистком, ярко-красным на белой футболке:

-- Привет! На просмотр?

Я кивнул.

-- Его Анна Владимировна уже просматривает, -- сказала Белла Эдуардовна и поджала губы, от этого щёки у неё стали похожи на хомячьи.

-- Плаваешь? - обратился ко мне мужчина.

Я кивнул. Раздался свист. Мы обернулись.

-- Максим Владимирович! Этого я просматриваю! - к нам быстро возвращалась Анна Владимировна. Она дала мне мочалку, мыло и плавки.

-- Спасибо! - я так обрадовался, что готов был их всех обнять, особенно толстую Беллу Эдуардовну. Я сказал Максиму Владимировичу:

-- Я с другом приехал. Он в гардеробе сидит, боится просматриваться.

-- А плавать умеет?

-- У нас в Семенном все умеют. У нас и тарзанка пятиметровая.

-- Да что ты! От дерева пять?

-- Нет. Пять метров до воды, когда раскачиваешься.

-- Ну ты не завирай, -улыбнулась Анна Владимировна. - Иди. Мойся.

-- Там горячо, -- сказал я.

-- Опять кипяток включили! - закричала Белла Эдуардовна. - Сумасшедший день. Вшивые, грибковые, прутся и прутся с Иголки.

-- Это уж точно, -- сказала Анна Владимировна, опять подняла голову и крикнула: -- Стё-ооп!

-- Ну чего? - отозвался сверху голос противного пацана. (Наверху были трибуны, но я тогда этого не знал.)