Герои остаются в сердце (СИ)

Я звоню отцу на дачу, чтобы попросить у него денег, но начинаю разговор издалека.  Это так унизительно – одалживать у родителей в сорок шесть лет!

– У нас все нормально, – докладывает мне отец, не дождавшись вопроса. – Два дня назад молния попала в клён, и у него отломилась большая ветка. А тополь мы вчера спилили. Решили не рисковать, а то еще свалится на соседей. Альпинистов вызывали, они его по частям пилили. Да, сегодня пылесосил и нашел твою золотую браслетку. Стал выбивать пылесос и нашел ее.  Она порвалась, но починить можно.

У нас тоже все нормально. Мы живы-здоровы. Попросить пять тысяч на прожиточный минимум у меня не поворачивается язык, но отец уже понял цель звонка. Он обещает заехать на днях, как только справится с деревьями.

– А знаешь, как по-английски будет «лох»? – снова пристаю я к дочери, убирая в сумку мобильник.

– Ну? – равнодушно спрашивает любительница десертов.

– Лузер или дауншифтер, – решительно встаю я из-за стола и тащу ее к метро.

Единственный  предмет, по которому пока не нужно рабочих тетрадей – «Основы религиозных культур и светской этики», сокращенно ОРКСЭ. Их еще почему-то не напечатали.

Дома меня ждет новое письмо от Саши. Он пишет, что был занят всю неделю, потому что возил детей на тренировки. Я отвечаю, что хорошо его понимаю, и спрашиваю про его собственные успехи в спорте. Он присылает свою фотографию с очередного пробега и специальную music for running. Я пытаюсь ее скачать, но мой завирусованный ящик отказывается.

«Купи себе i-pod», пишет Саша в очередном письме. Он еще не знает, что i-pod пишется по-русски «айпод». Отвечаю, что пока на это нет финансовых возможностей. Он пишет, что готов подарить его мне. «У Apple бесплатная доставка», – уточняет он. «Я не могу получить от тебя такой дорогой сувенир», – отшучиваюсь я. «Считай, что это гонорар за твои рассказы», –  настаивает он.

В конце концов, я соглашаюсь. Уж если тридцать лет назад я списывала у своего одноклассника физику, то почему бы сейчас мне не получить от него высокотехнологичный и совершенно бесполезный сувенир? Я пишу по-английски свой адрес. Улица, на которой я живу, названа в честь ученого, который остался в России после революции.

Через полчаса звонит Клёнов и диктует адрес училища, где будет присяга.

Я предлагаю ему сменить имидж, а для начала – купить другие очки. Вместо черных солнечных ему больше подойдут серые дымчатые. Так он будет выглядеть более представительно, а его детский взгляд не будет контрастировать с брутальной внешностью.

Дымчатые очки в тонкой оправе носят серьезные люди. Пойди, разбери, что у них за затененными стеклами – живые глаза или индикаторы роботов. Оптика – она и в Австралии меняет людей. А.В. обещает подумать.

Передаю ему содержание нашего разговора с врачом и прошу у него прощения, что напрасно воодушевляла. Я, честное слово,  не знала, что зрительный нерв не восстанавливается!

Он вздыхает:

– Ну что ж! Будем работать.

Я чуть не плачу:

– Прости меня, Л.! Я просто дурочка, которая хочет всех осчастливить.

– Да ладно, не парься! – отвечает он. – Давайте, приезжайте на присягу. Там видно будет.

Я слушаю длинные гудки, уставившись в окно. В маленьком палисадничке растет белая сирень, которую отец когда-то привез с дачи. Куст так разросся, что теперь за ним не видно двора. Здесь темная сторона и плохая почва, но сирень так цепляется корнями за землю, что просто так ее не выдрать и не спилить никаким гастарбайтерам.

– Мам, хочешь зефир? – предлагает Лиза.

Я отрицательно качаю головой и плетусь в коридор надевать кроссовки. Жизнь бьет ключом. Вот-вот начнется бабье лето.

Вечером Владимир Ильич присылает файлы с фотографиями.

– Ты хорошо выглядишь, – отмечает Лиза, глядя в монитор. – Пять лет назад было гораздо хуже.

Я это и сама отмечаю – на мониторе  какое-то осмысленное, еще не очень старое лицо. Обещаю дочери в ближайшее время помолодеть еще на пять лет и гоню ее спать. На улице уже совсем темно, и под окном опять  слышна узбекская ночная серенада.

В пятницу иду на родительское собрание в школу. Один из главных вопросов – как отмечать окончание четвертого класса. До этого радостного события еще целых девять месяцев, но классная руководительница настаивает, чтобы мы определились как можно скорее, а то все хорошие места будут заняты. Родители начинают мозговой штурм.

– Давайте свозим детей в роллердром, – предлагает одна мамочка.

– Нет, давайте лучше в панда-парк, – возражает  другая.

– А мне понравилось  в экстрим-парке на Минском шоссе, – сообщает  третья. – Там и развлечения, и пиццу можно заказать.

Учительнице тоже нравится этот вариант. Детей, по новым правилам, нельзя возить на экскурсии во время учебного дня, а после уроков все уже как выжатые лимоны.  По новым правилам, детей также не рекомендуется возить на метро. Если уж ехать общественным транспортом, то на троих школьников должен быть один взрослый. Это все в целях безопасности, поясняет классная.

Я хочу, чтобы наш класс как можно скорее посетил  Галерею Славы и музей Беслана на Верхних Полях. Чтобы дети увидели пластиковые бутылки с водой – самую большую роскошь, которую могли представить себе их ровесники. Террористы не давали тысяче человек  пить трое суток, а жара была под тридцать.  Я хочу, чтобы ученики четвертого класса вгляделись в лица тех, кто шел под пули и ложился на мины. Я хочу, чтобы мальчики выросли  настоящими мужчинами.

Но я молчу, соблюдая политкорректность. Родительское собрание – это не тот формат, где надо говорить о нравственности и патриотизме. В нашем классе учатся дети разных народов. Некоторые из них еще совсем недавно воевали между собой.

Я предлагаю никуда не ездить, а организовать в конце года концерт в честь учителей и чаепитие.

– Ну, тогда надо клоунов приглашать, – растягивая слова, говорит молодой папаша за соседней партой. – Вы же сами не будете аниматором?

А вот это уж нет, извините! Аниматором я, точно, не буду. Я готова быть сценаристом, педагогом, даже графоманом. А вот аниматором, который развлекает недорослей, я не буду ни за что! Хотя, чего уж там кокетничать – я уже  давно сама себе клоун – одновременно и рыжий, и белый: хожу в пальто рыжего цвета и больше не парюсь насчет белого платья.

Вопрос стравится на голосование. С перевесом в один голос выигрывает вариант «экстрим-парк». Один папа, по виду, уроженец Северного Кавказа, обещает съездить туда на днях и привезти прайс-лист.

Утром в субботу мы с Лизаветой встаем в полседьмого.  Она любезно согласилась поехать со мной на присягу в училище, а потом на праздник  в Лужники. Ей интересно, как снимают кино. Тренировка по гимнастике отменяется.

– Мама, ты не находишь странным, – говорит она, когда мы подъезжаем к «Братиславской», – что мы именно здесь были с тобой всего неделю назад?

Я отрицательно качаю головой. Мне уже не кажется странным, что мы едем в то самое училище, где учились люди с портретов, и откуда их посмертно выставили в сарай.

Вчера на семинаре одна умненькая студентка призналась, что стала писать  роман, но никак не может его закончить.

– Вы не знаете, что мне делать? – спросила она, прямо как в анекдоте.

– Не волнуйся, –  успокоила я ее. – События сами тебя найдут, если ты захочешь о них рассказать. Для того чтобы начать писать, надо научиться видеть в жизни такие совпадения, которые, на первый взгляд, кажутся невероятными. Именно цепь таких событий и есть настоящий сюжет.

Неделю назад Лиза потащила меня на «Братиславскую», чтобы встретиться со своей новой подружкой, с которой познакомилась в летнем лагере. Та, естественно, тоже пришла со своей мамой – в таких же очках и такой же куртке, как и я. Оценивающе поглядев друг на дружку, мы выяснили, что обе работаем в одном и том же университете. Мы даже пару раз пересекались – она заставляла меня писать объяснительную, когда у нас сдох первый хомяк.