Волшебная сказка Томми

Бобби

Бобби, я думаю, лет тридцать пять. (Он упорно скрывает свой возраст.) У него светлые волосы, очень короткая стрижка. Он много качается, ходит в спортзал. С виду он самый нормальный из нас троих, потому что работает в собственной маленькой фирме, делает дизайнерские абажуры, но это действительно только видимость, потому что Бобби реально без башни. Мы с Сейди нашли его в клубе. Он танцевал как сумасшедший и рассказывал всякие смешные штуки, и мы с Сейди к нему подошли и сказали, что он замечательный и мы хотим с ним дружить. Да, все было просто. Иногда так бывает: смотришь на человека, вы еще даже не познакомились, а ты уже понимаешь, что все-все знаешь. Знаешь, что он удивительно сексуальный или по-настоящему умный, но самое главное, ты знаешь, что он очень добрый. Бобби — он добрый. Самый добрый на свете. Может быть, есть и другие, но мы с Сейди таких не встречали. Он — из тех редких людей, которые искренне получают больше удовольствия, когда отдают, а не когда забирают (но не будем вдаваться в подробности его интимной жизни, ха-ха), и с тех пор, как мы с ним познакомились, нам с Сейди стало как-то спокойнее. Вообще по жизни. Как будто теперь, когда с нами Бобби, мы стали более цельными и защищенными. Если что-то пойдет не так, Бобби будет рядом, и все сразу же станет лучше — от одного только его присутствия. Есть у него такой дар.

Вскоре после того, как мы с ним познакомились, его попросили освободить квартиру, которую он снимал, а у нас как раз образовалась свободная комната — от нас съехала Пахучая Ева Браун (наша бывшая соседка по имени Хейди, нудная девица унылого вида, которую мы нашли по объявлению в «Time Out» и у которой, как выяснилось, был фетиш на уборку в квартире, причем она искренне полагала, что мы должны разделять ее страсть, и плюс к тому она постоянно потела, и пахло от нее соответствующе — совершенно кошмарная комбинация, поскольку всякая польза от первого прискорбного обстоятельства напрочь нейтрализовалась практически невыносимыми неудобствами от второго. В конце концов мы все-таки выжили ее из квартиры посредством поддержания непреходящего бардака, так что Хейди в буквальном смысле чуть ли не падала с сердечным приступом всякий раз, когда возвращалась домой. И при этом потела еще обильнее. В общем, нам было весело.)

Но с Бобби мы сразу ужились и живем уже два года. Он вполне самостоятельный человек. Его можно взять с собой куда угодно и не переживать, что он будет скучать и не найдет никого, с кем можно было бы поговорить. Мне это нравится. Это очень удобно, когда твои лучшие друзья способны сами себя развлечь и, как говорится, просты в эксплуатации и не требуют постоянной технической поддержки. Бобби родился в семье военного, они с родителями часто переезжали с места на место, и он с детства привык быть везде новеньким и заводить себе новых друзей, а иногда и учить иностранный язык — так что наш Бобби вообще никогда не теряется среди незнакомых людей. Бобби, кстати сказать, совершенно несентиментален по отношению к вещам — еще одно наследие «бродячего детства». Однажды он мне сказал, что в процессе этих переездов с одной военной базы на другую его самые ценные «сокровища» вечно куда-то девались, причем с концами. Поначалу он очень расстраивался, а потом понял, что они не такие уж ценные, чтобы по ним убиваться, и ему сразу стало гораздо легче. В его комнате, не считая мебели, нет ничего, кроме одежды и книг. Никаких безделушек, никаких Барби-Русалочек и уж точно никаких тонн милого сердцу хлама, которым завалена моя комната. Сейди даже сделала ему шарф типа орденской ленты с надписью «Идеальный сосед», и как сосед Бобби действительно безупречен. Мы его обожаем. Правда, пришлось учредить одно строгое правило: если он водит к себе мужиков и занимается с ними извращенным сексом, пусть никогда больше не оставляет их в ванной связанными. Сейди однажды чуть не обосралась со страху, когда пошла ночью пописать. Бобби спустился в гостиную за соком, оставив бедного мальчика в темной ванной. Он говорит, что в этом-то вся и приятность: связать человека и бросить его одного ненадолго, чтобы он мучился и не знал, что будет дальше. На самом деле я не понимаю, какой в этом кайф. Прийти в дом к незнакомому человеку с намерением хорошо провести вечер и оказаться привязанным к батарее, причем упомянутый незнакомец бросает тебя одного и идет освежиться соком — меня это не возбуждает.

Впрочем, у каждого свои задвиги.

Что еще рассказать о Бобби? Он классно целуется. Да, мы с ним целуемся. Иногда. По пьяни. Просто так: от избытка чувств. Мы не лезем друг другу в штаны. Мы только целуемся — ничего больше. И чтобы вы окончательно прониклись, какое он чудо, я расскажу про его абажуры. Он придумал одну потрясающую модель. Это даже не совсем абажур. Бобби обходит телефонные будки в Сохо, собирает там карточки с телефонами проституток, а потом прикрепляет их скрепками к металлической раме. Собственно, все — абажур готов. Получается классно, мне очень нравится. Мне кажется, это здорово, когда у тебя рядом с кроватью стоит такая вот штука, и ты просыпаешься утром, открываешь глаза и видишь: «На колени. В пяти минутах ходьбы отсюда» или «Ты был плохим мальчиком? Тебя надо отшлепать».

Что еще?

А, ну да. Я работаю помощником фотографа. Всем нужны деньги, и мне в том числе.

Ну что, более-менее разобрались? Тогда вернемся в постель...

Я почувствовал, как Чарли потянулся. Слегка приоткрыв один глаз, я увидел, как его нога высунулась из-под одеяла, и услышал, как его руки легонько ударились о деревянное изголовье. А потом он повернулся ко мне, и я почувствовал, как его щетина щекочет мне ухо. (В смысле волосяного покрова он настоящий неандерталец — если судить по тому, сколько раз в день ему приходится бриться.)

А потом он шепнул:

— У тебя спички есть?

Я хотел притвориться, что сплю и не слышу, но рассмеялся и все испортил. Открыв глаза, я повернулся к нему:

— Есть. Но я все равно люблю мальчиков.

Теперь мы смеялись оба. Это наша коронная фраза. Мы повторяем ее постоянно. И дело не в том, что нам обоим ужасно нравится тот анекдот про спички. Просто это первое, что мы сказали друг другу в плане вербального взаимодействия на той вечеринке в «Планете Голливуд». Я вышел из туалета, и мне ужасно хотелось курить, но зажигалка куда-то делась, и я уже отчаялся ее найти, и тут я вижу, что Сейди беседует с каким-то парнем, и подхожу к ним и спрашиваю у него: «У тебя есть спички?» А он смотрит на меня, такой весь серьезный, красивый и интересный, и говорит: «Есть. Но я все равно люблю мальчиков».

Вот тогда я и понял, что он мне нравится.

Он мне понравился сразу — и нравится до сих пор. Он улыбнулся и принялся меня щекотать, и я подумал: какого черта?! Что я пытаюсь себе доказать?! Он потрясающий, Чарли. Он самый лучший.

И я вдруг осознал, что, несмотря на все устрашающие размышления, о которых я говорил раньше, на самом деле все не так страшно. И не надо преувеличивать. Все хорошо. Надо расслабиться и получать удовольствие. Тем более что у меня выходной.

Да.

Замечательно.

Все именно так, как должно быть.

Однако меня все равно угнетал вопрос о принадлежности члена. Рука Чарли скользнула по вышеназванному предмету, а потом он убрал руку из-под одеяла и принялся снова тереть глаза. Но сперва посмотрел на меня и спросил:

— Ты вчера на какой был планете? Имени Джеки Коллинз?

Мы опять рассмеялись. Я покраснел от смущения. Я люблю Чарли. Он привстал, опираясь на локоть, и поцеловал меня в макушку. Я на секунду закрыл глаза, а когда открыл снова, Чарли смотрел на меня. Его взгляд был внимательным и печальным, губы — слегка приоткрыты, как будто он собирался сказать что-то важное.

— Мне бы очень хотелось, чтобы он был моим, Томми.

Это у Чарли такая привычка: заводить разговор о вещах, на которые я обязательно отреагирую неадекватно, и он это знает. Хотя, может быть, и не знает. Может, поэтому он и заводит подобные разговоры. Мне так не хотелось его обижать. Но ведь он должен был догадаться, что мой ответ явно ему не понравится. Я тяжело сглотнул, лихорадочно подбирая слова, но Чарли меня спас. Он сказал: