Волшебная сказка Томми

«Мы всю ночь трахались» (но не так, чтобы всю)

Они ложатся в постель и сношаются. Потом на них нападает сонливость, и уже в полусне они, может быть, затевают легкий frottage* (но почти наверняка не кончают)... и вырубаются до утра. Утром они просыпаются, возбуждаются друг на друга и сношаются еще раз перед завтраком.

* натирание, затирка (фр.). — Здесь и далее примеч. пер.

Мы всю ночь трахались с Паулиной

Мы ложимся в постель и сношаемся. Потом разговариваем и ласкаемся, причем разговоры и ласки постепенно съезжают на полное непотребство, что неизбежно приводит к тому... что мы снова сношаемся. Потом перерыв на сходить в туалет. Бурный оральный секс, каковой неизбежно приводит к тому... что мы сношаемся еще раз. Потом опять разговариваем, причем разговор плавно перетекает в оральную и пальцевую стимуляцию, которую я учиняю над Паулиной, что привело бы... к очередному сношению. Ну, вероятно. Но у меня была только одна упаковка презервативов.

Потом Паулина ушла, заебав меня в доску (в буквальном смысле), и у меня оставалось всего пять минут, чтобы вскочить на мотоцикл и доехать до студии Джулиана на Олд-стрит, где у нас были назначены съемки какой-то девицы из теленовостей, которая читает прогноз погоды. У меня даже не было времени сходить в душ, и в какой-то момент на сессии мне надо было поднять отражатель повыше, стоя чуть ли не вплотную к вышеупомянутой девице и благоухая ей в нос немытой потной подмышкой после ночи бурного секса. Даже мне самому казалось, что от меня пахнет убийственно. Но бедная девочка продолжала мужественно улыбаться.

В следующий раз мы с ней увиделись как раз на той достопамятной вечеринке в «Планете Голливуд». (С Паулиной, а не с девочкой из прогноза погоды. Хотя ту девочку из прогноза я тоже больше не видел. Быть может, она доросла до своего собственного ток-шоу на каком-нибудь кабельном канале, а у нас дома нет кабеля. Бобби категорически против — из моральных соображений.)

Она вынырнула из толпы рядом с нами, когда мы с Сейди смеялись по поводу странных товарищей, которые не вынимают соломинку из бокалов, хотя пьют без соломинки, и она постоянно втыкается им в нос или в глаз (особенно смешно это смотрится у очкариков), но они почему-то считают, что ее нельзя выкинуть в пепельницу, как будто соломинка — это тоже необходимый элемент коктейля наряду с лимоном и кубиком льда.

Да, я понимаю, что сейчас это звучит не смешно, но мы с Сейди постоянно прикалываемся над мелким бытовым абсурдом. Вокруг столько всего странного — надо только уметь подмечать эти странности. Иногда, даже если нам вовсе не хочется есть, мы идем в ресторан и потешаемся над меню. Если там есть что-то типа «хрустящего салата» или «овощной мозаики», значит, вечер уже удался. Больше всего нам понравился ресторанчик в одном отеле в Мальборо, где нам пришлось неожиданно заночевать, когда у нас сломалась машина, взятая напрокат. У них в меню было поистине грандиозное блюдо — «макароны на ложе из риса». А вы говорите об истощении угольных запасов.

Паулина тоже не поняла, в чем прикол, когда мы попытались ей объяснить, что нас так развеселило, но мы все равно замечательно поболтали, хотя поначалу немного неловко, как это бывает, когда вы провели с кем-то бурную ночь, а потом кто-то из вас (в данном случае я) не проявил никаких поползновений в плане продолжить интимное общение. Но после второго коктейля напряжение спало, и рука Паулины все чаще и чаще стала ложиться мне на бедро, и когда Паулина сказала, что идет в туалет, я сказал, что мне тоже надо туда заглянуть, и вот там все пошло не совсем так, как хотелось бы.

Что было не так

Я напоминаю, что мы с Паулиной были пьяны и что, когда мы с ней виделись в последний раз, у нас случился безудержный и ненасытный секс. Кабинка для инвалидов была свободна, и мы завалились туда вдвоем и принялись обниматься и трогать друг друга за все места, и как-то само собой получилось, что она села на унитаз, на крышку, а я встал перед ней, так что мои гениталии оказались как раз напротив ее лица. Короче говоря:

Она расстегнула молнию у меня на брюках и... ну, в общем, вы поняли... а я достал из кармана пакетик с коксом (у меня с собой было) и занялся выкладыванием дорожки на крышке бачка. Да, я понимаю, как это смотрелось со стороны: девушка делает мне минет, а я в это время готовлюсь занюхаться кокаином в сортире для инвалидов. (В свое оправдание могу сказать, что девушка работает сурдопереводчиком для глухих. Ну хорошо, хорошо. Не смешно.)

Честно признаюсь, меня заводила вся эта сомнительная ситуация. Меня всегда возбуждал секс в общественных туалетах и особенно — в кабинках для инвалидов. В этом есть что-то особо порочное. И кокаин... поскольку я потребляю его очень редко, для меня это как атрибут феерических семидесятых. «Студия 54»*, беспорядочные половые связи в положении стоя у стенки, разгул свободного секса. Так что я искренне удивился, когда Паулина, услышав, как я занюхиваю порошок, и, безусловно, почувствовав, как я резко подался вперед, чтобы дотянуться до крышки бачка (Господи, только теперь до меня дошло, что она могла бы подавиться), тут же выплюнула мой член, оттолкнула меня и сказала: «Томми, ты что, принимаешь наркотики?!» Представьте себе картину. У меня из левой ноздри высыпается кокс, в руке зажата свернутая в трубочку десятифунтовая бумажка, с моего члена, стремительно уменьшающегося в размерах, мне прямо на брюки (к несчастью, совсем светло-серые) стекает слюна Паулины, и в довершение всех радостей мне читают пространную лекцию о вреде наркотиков, причем не кто-нибудь, а разъяренная женщина с золотым крестиком на шее, и все это происходит в кабинке для инвалидов в сортире «Планеты Голливуд».

* Легендарный богемный ночной клуб в Нью-Йорке в конце 1970-х годов.

И тут кто-то стучится к нам в дверь.

Я смеюсь.

С тех пор я больше ни разу не виделся с Паулиной.

Она сказала, что никогда не принимает наркотиков и не хочет общаться с людьми, которые их принимают, на что я ответил, что в таком случае ей лучше сразу уйти домой, потому что большинство из присутствующих удолбаны по самое не хочу и ей будет трудно найти себе подходящего собеседника, и потом, алкоголь — это что, не наркотик?! А она очень даже охотно его потребляет. Но Паулина не стала вступать в дискуссию. Она просто ушла, а я подобрал с пола все, что вывалилось у меня из карманов (Во! Вероятно, тогда-то я и потерял зажигалку!), добил последние крупинки кокса, оставшиеся на бачке, и высушил влажные пятна на брюках под сушкой для рук. Через пару минут я вернулся в бар, совершенно убитый и Паулининой вспышкой, и потребленным продуктом. (Кокс оказался на редкость паршивый.)

И увидел, что Сейди беседует с красивым мужчиной: высоким, изящным и стройным, но при этом вполне даже мужественным. Сперва я подумал, что он индус, но оказалось, что грек. У него были блестящие черные волосы, короткая стрижка и удивительные руки. Я в жизни не видел, чтобы у мужчины были такие красивые руки: мускулистые, но длинные и элегантные. Чарли заметил, что я смотрю на его руки, но не смутился и не отвел взгляд. Собственно, поэтому я на него и запал. Потому что он не отвел взгляд. Мне показалось, что вид у него не то чтобы испуганный, но какой-то слегка растерянный и даже по-детски робкий, но потом он сказал эту фразу про спички, и я понял, что он никакой не растерянный и не робкий. Мы тут же принялись прикалываться, все втроем, и Чарли ткнул пальцем в меню и сказал, что его больше всего веселит «фруктовое попурри».

После клуба Чарли поехал к нам, и мы все втроем завалились в постель в спальне Сейди и добили мой кокс, выложив дорожки на «Николасе Никлби» Диккенса, которого Сейди тогда читала. Вернее, пыталась читать. Сейди, помнится, провела пальцем по глянцевой обложке, собирая остатки, потом втерла их в десны и сказала, что Диккенс сегодня вкусный, как никогда. Мы еще долго болтали и скрипели зубами. Ближе к пяти утра, когда стало совсем уже тяжко, мы с Чарли предприняли вылазку за жвачкой на ближайшую автозаправку на Аппер-стрит, а по дороге домой мы с ним зависли на улице и принялись целоваться. И вовсе не потому, что нам вставило коксом. Это были особенные поцелуи — мягкие, нежные, как обещание чего-то большего. Когда мы оторвались друг от друга, я посмотрел на него и увидел, что он опять очень внимательно смотрит на меня — не моргая, пристально и уверенно. Вернувшись домой со жвачкой, соком и леденцами, которые мы никогда есть не будем, но они выглядели так красиво и аппетитно под неоновой ракушкой «Shell’a», мы не пошли к Сейди. Мы пошли сразу ко мне. Мы жевали одну жвачку на двоих, передавали ее друг другу и целовались взасос. Так целовались, что у меня даже сводило челюсти. На следующий день у меня на лице высыпало раздражение от щетины, но мне было на это плевать.