Волшебная сказка Томми

Этого мальчика звали Томми, и вот его сказка.

1. К.С.С

Сказать, что я ненавижу больше всего на свете? Больше, чем тех, кто не дает себе труда сходить на избирательный участок, а потом начинает брюзжать про налоги и про политиков, которые всегда одинаковые? Больше, чем тех, кто уверен, что если ты бисексуал, то непременно сношаешь каждого встречного (и, конечно, при случае заправишь и им самим)? Гораздо больше, чем концепцию обрезания (как женского, так и мужского)? Больше всего на свете я ненавижу это ощущение. Когда просыпаешься после полудня, и твоя первая мысль — о том, что случилось вечером накануне. Потому что случилась крайне стремная ситуация. (Сокращенно — К. С. С. Так мы и будем ее называть, хорошо?

К. С. С. звучит лучше, я бы даже сказал — элегантнее. И выговаривать проще.) То есть полный абзац из серии «если наутро не стыдно, значит, вечер не удался». Причем со мной такое случается постоянно. Но эта конкретная К. С. С. — тут был уже не абзац, а значительно хуже. А ведь вчера все так хорошо начиналось.

Вечером накануне...

Перед входом в клуб собралась длинная очередь. Была пятница, так что вполне можно было бы догадаться, что так все и будет, — и тем не менее. Раньше мне нравились эти очереди, но с тех пор, как Чарли изложил мне свою теорию о клубных очередях, радость от предвкушения и чувство товарищества как-то сами собой испарились, и прежнее очарование исчезло. Теперь я себя чувствую беспомощной пешкой в циничной игре коммерсантов от ночной жизни — к тому же пешкой, которой бесцеремонно злоупотребили. И вот почему: Чарли уверен, что очереди перед клубами — это хитрый прием пиарщиков. Клубы отнюдь не забиты народом по самые потолочные балки, просто люди, которые проезжают мимо, видят огромные очереди и думают, что они пропускают что-то действительно увлекательное и захватывающее, потому что, смотрите, не зря же столько народу стоит на холоде и ждет своей очереди приобщиться?! Если бы там не было ничего интересного, их бы здесь не стояло, верно? И, знаете, Чарли прав. Сколько раз я томился в этих длиннющих промерзших очередях, которые, кажется, не продвигаются вовсе, и еще ни разу не случилось такого, чтобы клуб был заполнен настолько, чтобы оправдать все то время, которое меня заставляют прождать на улице.

Уроды.

И вчера вечером — все как всегда. Была ужасная холодрыга. Собственно, это такая примочка лондонской клубной жизни — абсолютно собачья погода. И я, как обычно, опять просчитался и надел только рубашку. В общем, я принялся уговаривать Чарли принять ешки прямо там, в очереди, и он неожиданно согласился. Обычно он предпочитает послоняться по клубу, проникнуться атмосферой, прислушаться к собственным ощущениям, и пока не освоится, не принимает вообще ничего крепче «Короны», но я привел довод, что при такой длинной очереди лучше принять ешки прямо сейчас, чтобы не тратить зря время потом, потому что, когда мы войдем и заплатим на входе непомерно завышенный «клубный взнос», нас как раз и накроет, и мы сразу же бросимся к бару за минералкой по непомерно завышенным ценам — чтобы снять обезвоживание. Плюс к тому, если мы скушаем кислоты, нам будет легче не думать о холоде. И мы ее скушали.

С ешками трудно заранее предугадать, до какой степени тебе вставит. Приход может быть самый разный, от «Ага, было забавно» до «Господи, что это было?!». Тот конкретный приход получился вполне неслабым. Как я и надеялся, нас растащило еще снаружи. Все началось с легкого звона в ушах и всеобъемлющего желания зевнуть и как следует потянуться. Потом окружающий мир как бы вышел из фокуса и немного расплылся, но я запомнил ощущение искрящегося опьянения — ощущение тепла и близящейся неминуемой эйфории. Да, ощущение было могучее. Когда мы вошли в клуб и отправились танцевать, я был уже благостный и довольный: волны химической благосклонности набегали из глубины живота и омывали все мое существо. Я был где-то не здесь, меня унесло далеко-далеко, но я по-прежнему оставался собой. Это был я — только более оживленный, улыбчивый и счастливый, чем тот же я час назад. Это был я в самом лучшем своем проявлении. Радостный, беззаботный и — да, я понимаю, что это банально, и все же — полный любви.

Люди, которые не принимают наркотики, считают, что это какая-то страшная, жуткая штука. Но они в корне не правы. Это то, ради чего было придумано слово «чувственный». Вчера вечером госпожа Чувственность спустилась с заоблачных высей и села мне на лицо, и я жадно пил ее соки.

В какой-то момент ощущения сделались чересчур сильными и насыщенными. Мы с Чарли решили, что надо бы передохнуть, ушли с танцпола и сели в холле, где было прохладно и свет мигал не так ярко. Мы упали на мягкий диван и принялись наблюдать за народом. Из-за принятых ешек у меня что-то замкнуло со зрением, и я сумел в полной мере насладиться стробоскопическим эффектом. Рядом с нами танцевала какая-то девочка, и каждое ее движение оставляло в воздухе бледный, но видимый след. Это было похоже на спецэффекты из видеоклипов начала восьмидесятых, и мне это нравилось. А потом я вдруг очнулся где-то на середине беседы с Чарли, причем совершенно не помнил, с чего начался разговор.

— Я не поверил, когда услышал, — прокричал он мне в правое ухо, обдав мою щеку мелкими брызгами пивной слюны. (На самом деле это было волшебное ощущение.) Я повернулся к нему лицом, и музыка вдруг словно сделалась громче децибелов на двадцать. Ух ты! Это было потрясно. Я отвернулся и... да, стало тише. Опять повернулся к нему... бу-бум! Обалдеть. Видимо, я сидел в таком месте по отношению к колонкам, что стоило лишь слегка повернуть голову, и я попадал в звуковой поток, идущий из второй ближайшей колонки, и два потока накладывались друг на друга, а потом расходились, когда я опять возвращал голову в прежнее положение. Или, может, все дело в принятых препаратах? Как бы там ни было, моя рассеянность, вызванная погружением в акустические эффекты, заставила Чарли кричать еще громче. У меня был могучий прилив эйфории, и я уже знал, что совсем скоро случится ДД. Это чуть ли не главное, что привлекает меня в экстази. ДД — сокращение от «дивная дефекация», и если ешка действительно хороша, то ДД происходит минут через сорок после приема — может, чуть раньше или чуть позже (в зависимости оттого, когда я в последний раз ел и ел ли вообще). Но я отвлекаюсь. Вернемся к Чарли...

— Я, как услышал, вообще охренел. Она зажала меня в углу, сразу полезла мне в рот языком, а потом вдруг сказала то самое.

— Что? — прокричал я, может быть, слишком громко. На самом деле мне было неинтересно, что она там сказала и кто вообще эта «она». Но мне нравилось, что Чарли сидит совсем рядом и дышит мне прямо в лицо. Мне нравился его запах, легкое прикосновение его щетины.

— Она сказала, — тут Чарли выдержал паузу для пущего драматизма, — прикинь, она мне сказала, что хочет заняться со мной любовью!

Йоооо-хо! Мы оба согнулись от смеха. Мы не перевариваем эту фразу. Нас с нее просто трясет. Заниматься любовью. Мерзь, страсть и ужасть. Мы никогда не займемся ни с кем любовью. А если кто-то из нас объявит, что он занимался любовью или думает этим заняться, у второго есть полное право казнить виновного на месте. Все равно жизнь будет кончена, если мы вдруг займемся любовью. Мы никогда не займемся любовью. Безусловно, мы будем любить — и любили уже много раз. И особенно в волшебные вечера наподобие вчерашнего. И мы будем вовсю заниматься сексом, трахаться, жарить, ебстись, сношаться — в общем, совершать действо, которое можно определить еще сотней слов, которые мне просто лень вспоминать. Да, мы будем делать то самое до полного изнеможения, а потом отдохнем и продолжим. Ведь мы крутые тусовочные ребята. Мы веселимся и наслаждаемся жизнью. Но никогда, ни при каких обстоятельствах, никогда в жизни мы не займемся любовью. Ни друг с другом, ни с кем-то еще. Нет, сэр. Большое спасибо.