Мужчина и женщина. Книга первая (сборник)

Постепенно я стал раскручивать в своем воображении ее жизнь, придумывал какие-то сюжеты, эпизоды – начал как бы жить ее жизнью.

Так мы и проводили вечера: она танцевала, а я сидел и пил пиво.

В один из вечеров, насмотревшись вдоволь на ее вздрагивающее в танце тело, я уже отвернулся от площадки и полез за бумажником, чтобы рассчитаться за пиво. Но бумажник так и не вынул: мне на плечо легла рука – тяжелая, крепкая, серьезная.

Я обернулся. Молодой мужчина, помладше меня лет на десять, в строгом сером костюме в крупную черную полосочку радушно смотрел мне прямо в глаза.

– Понравилась девочка? – кивнул он на танцующую фею.

Я посмотрел на него, на ту, которую он, очевидно, имел в виду, и спросил в свою очередь:

– А что?

– Могу продать. Но только на одну ночь.

Мы договорились о цене, и я ее забрал.

Она оказалась не такой высокой, какой казалась на площадке, в танце, даже наоборот – чуть ниже среднего росточка.

Брюки она сменила на юбочку, и открылись стройненькие ножки, носочки до щиколотки и туфли на низком каблуке, Больше похожие на спортивные тапочки подростка, чем на обувь гетеры.

За спиной рюкзачок, за щекой жвачка.

Намного моложе, чем казалась издалека.

Со мной она пошла легко и просто, как будто была со мной уже долгие годы.

Характер у нее был легкий, волосы мягкие, голосок еще детский.

Дом мой был недалеко, и я предложил пройтись пешком.

Она согласилась.

Шла, пинала камушки.

Я свистел, украдкой поглядывая на это милое и странное существо.

Мы проходили мимо какого-то ночного кафе. Там, за большим витринным стеклом, на нескольких бильярдных столах гоняли шары два-три игрока.

Она остановилась у огромного окна и стала следить за игрой.

Я в начале прошел чуть вперед, но потом вернулся и тоже стал смотреть на игроков – любил эту точную игру и сам немного играл.

Мы постояли, посмотрели.

Она наклонилась и стала перевязывать шнурок на правом ботинке.

Я немного задумался о своем и не срачу понял, о чем она говорит.

– Чудики, совсем играть не умеют, – казалось, что она это говорит себе самой, но так, чтобы слышал и я.

Я удивленно посмотрел на нее и осторожно спросил:

– А ты что, умеешь играть?

Она разогнулась, поправила юбочку, рюкзачок и тоже спросила меня:

– А ты что, тоже умеешь играть?

Я улыбнулся и ответил, что играю весьма прилично и любого из этих, что стучат шарами в кафе, обыграю запросто.

Она приложила ладонь ко лбу и, упершись так в окно, опять сказала как бы окну:

– Но не меня.

Мне показалось, что я ослышался.

– Кого я не обыграю?

Она повернулась ко мне и совершенно серьезно ответила:

– Меня.

На этот раз я хорошо ее расслышал и здорово удивился.

– Тебя? – сказал я и смерил ее взглядом сверху вниз и обратно.

– Меня! – ответила она и, заложив руки за спину, тоже смерила меня взглядом, только снизу вверх и обратно.

Я посмотрел на нее, пошаркал подошвой по асфальту и сказал, отвернувшись:

– Пойдем-ка, милая. – И пошел, не оборачиваясь, дальше по улице.

Чувствую – не идет.

Остановился, повернулся.

Она стояла все в той же позе, заложив руки за спину, и ехидно так улыбалась.

– Что, испугался?

– Чего испугался? – не понял я.

– Испугался играть со мной!

– А чего мне пугаться? – машинально ответил я, еще не до конца сообразив, о чем она.

– Понятно, чего: проиграть боишься.

– Я-то?!

– Ты-то!

До меня дошел, наконец, смысл нашего странного ночного диалога. Я понял, что надо мною издеваются. Меня заело.

– Пойдем, – сказал я. – Пойдем сыграем. – И пошел к дверям заведения.

Уже в дверях я услышал за спиной:

– На что играть будем?

Я опешил. Повернулся. От злости у меня просто скулы сводило, но я сдержался и умудрился ответить спокойно:

– На что хочешь…

– Тогда давай на усы.

– На усы? – Я потрогал единственное украшение своего невзрачного лица.

– Да! Если проиграешь, сбреешь усы. Если выиграешь, я усы отращу.

– Отрастишь… – машинально повторил я. Наконец, поняв всю нелепость такого предложения, от нервной злости, наверное, согласился:

– Хорошо! Идет! – И уже от какого-то бессилия показал ей свой кулак, волосатый и сухощавый. – Смотри, если не отрастишь… – задохнувшись, я не смог закончить, повернулся от нее и с шумом пошел в кафе.

Она прошмыгнула следом.

Когда я взял кий, руки у меня тряслись от злости и нетерпения как можно быстрее влепить проигрыш этой бестии.

Пирамиду я разбил плохо. «Ну ничего,

– решил, – пусть немного потешится, постучит по шарикам. Даже если попадет, все равно я ее прихлопну!

Она не спешила. А я буквально трясся, дожидаясь своего удара.

Она долго выбирала кий.

Наконец выбрала.

Намелила его, очень тщательно.

Сняла рюкзачок. Обошла бильярдный стол.

Как ни странно, выбрала очень правильную позицию и примерилась, присев к краю биллиарда. Потом не спеша нацелилась на многообещающую комбинацию шаров.

Ударила.

Изабила.

Потом еще, и так – пять шаров подряд. Понятно, что я испытывал, когда она дала маза.

Я резко подбросил кий, ударил и промазал.

От досады даже вскрикнул и чуть не переломил кий о колено.

Она же, не обращая никакого внимания на мои эмоции, забила еще три шара, чем и закончила партию.

Стараясь не замечать ее торжествующего взгляда, я лихорадочно начал собирать шары в новую пирамиду.

Составил. Быстро намелил кий и повернулся к ней, предложил новую партию.

– Одну минуточку. А усы?

– Какие усы? – не въехав в вопрос, ответил я.

– Обыкновенные, рыжие твои.

Я опять машинально потрогал мою гордость.

– Но у меня же бритвы нет. Потом сбрею.

– Договаривались – сейчас!

– Сейчас, сейчас… бритвы нет! Так ты будешь играть или нет?

– Буду, конечно. Но сперва ты сбреешь усы, как договаривались.

– Чем сбрею? Что ты думаешь, я с собой бритву, как бумажник, в кармане ношу?

– Зато я ношу.

Она взяла свой рюкзачок, развязала его и вытряхнула прямо на пол: тапочки, презервативы, жвачка, тампоны, помада, тени, мыло, полотенце, салфетки, зубная щетка, паста и пачка одноразовых бритвочек.

Поковырявшись в этой кучке, она взяла хрустящую упаковку с лезвиями и бросила мне.

– Туалет там, – показала она мне в глубь кафе.

Я поймал пакетик. Повертел его в руках и молча поплелся в туалет.

Вт уалете открыл горячую воду, поискал взглядом, чем бы намылить усы.

Взял в руки кусочек мыла, посмотрел на себя в зеркало и сказал отражению:

– Идиот!

Намылил усы. «Отрастут еще. А вот как она будет отращивать, когда проиграет?» Тешась этой мыслью, сбрил свою мужскую гордость быстро и решительно.

Побрившись и рассмотрев себя в зеркале, я остался вполне доволен: я даже помолодел, что немаловажно в моем возрасте.

Когда я вышел в зал, сразу же получил комплимент:

– А ты выглядишь гораздо моложе, чем раньше, – она запнулась и добавила: – До того, как проиграл.

Я смолчал. Как ни странно, после этой парикмахерской интермедии я сразу успокоился.

Подошел к бильярду, поправил пирамиду и жестом пригласил ее начать.

Она разбила плотно ставшие шары, и через несколько минут все было кончено она проиграла.

Забив последний шар, я, не разгибаясь, посмотрел из-под руки на интриганку.

Она спокойно поставила кий и, подхватив свой рюкзачок, направилась в сторону туалетов.

Я стряхнул мел с ладоней и пошел к бару. Заказал себе водки и томатного сока. Выпил. Злость куда-то ушла. Разбирало любопытство: каким же образом она отрастит усы?

Я не сводил глаз с дверей женского туалета.

Наконец дверь открылась, и она вышла.

С усами.

Уменя челюсть отвисла.

Она приближалась. Я весь напрягся.

У нее были усы! Маленькие, аккуратненькие, правда, нарисованные. Но нарисованные классически. Похоже, тушью для ресниц.