Мужчина и женщина. Книга первая (сборник)

Я снова посмотрел ей в глаза, но уже смело и решительно.

– Дело в том, что я вас люблю.

Ее рука с фужером дрогнула.

Она, очевидно, ожидала всего, но только не этого. От неожиданности даже залпом выпила шампанское. И поперхнулась. Отвернулась от меня и стала кашлять.

Я вскочил и стал стучать ей по спине, помогая избавиться от кашля. Стучал ладошкой осторожно, ненадолго задерживая ее на спине.

Она прокашлялась и повернулась ко мне. Заглянула глубоко в мои глаза и спросила:

– Это правда?

После того, что у нас с ней произошло, я понял, что до этого вообще не жил.

Я понял, что жизнь – это любовь.

А любовь – это жизнь.

Все обиды, упреки по отношению к маме и Андрюхе исчезли, как ненужная шелуха.

Мне стало легко и свободно.

Я извинился перед Андреем, и мы опять стали дружить, как прежде.

Потом помирился с мамой, чем заслужил рукопожатие отца.

Тема, которая совсем недавно так взбудоражила нашу семью, перестала быть предметом обсуждений или даже намеков. Мы все стали жить как всегда тихо и спокойно.

Мама по-прежнему куда-то звонила. Отец курил трубку.

Но моя личная жизнь изменилась очень резко.

Она стала делиться на «до» и «после», имеется в виду – свиданий с Ниной. И стала похожа на жизнь разведчика с конспиративными звонками и тщательно подготовленными встречами. Для всех я как бы был прежним, а на самом деле я стал другим. Я знал о себе то, что не знал обо мне никто.

Хотя мама иногда подолгу смотрела на меня и время от времени спрашивала: «А ты случаем не влюбился ли, мой голубчик?» Да и Андрей иногда как-то с ехидцей улыбался краешками губ.

Когда я рассказал о своих наблюдениях Нине, она страшно испугалась и стала умолять меня ни в коем случае не раскрывать нашей тайны.

Я успокоил ее и заверил, что никогда в жизни никто в мире не узнает о нашей любви.

Встречались мы у нее на квартире. Но только тогда, когда на тысячу процентов были уверены, что Андрюха в это время не заявится домой.

Но все же я учился не на разведчика, и поэтому в один из майских дней нас застукали.

Застукал Андрей. Вернее даже, не застукал, а просто пришел домой в «это самое время».

Когда в дверь стали звонить, мы оба чуть не умерли от страха. Замерли. Может, позвонили случайно. Нет, опять звонят. Затем в замке зашебуршали ключом.

– Это Андрей, – прошептала она сразу побелевшими губами.

Но это продолжалось только несколько секунд. В отличие от меня, она быстро сориентировалась, моментально выскользнула из-под одеяла, накинула на себя халат, мои вещи засунула в шифоньер и меня туда же.

– Сиди тихо, – наказала шепотом.

«Ха-ха, разведчик в шифоньере», – поздравил я себя.

Из шифоньера я слышал, как она сыграла спектакль в прихожей об усталости и сне, как потом готовила моему другу еду на кухне.

А я сидел голый в шифоньере и думал: «Да, вот она судьба. Совсем недавно я его застукал с моей матерью; теперь он меня со своей. А интересно, он тоже сидел тогда в шифоньере? Хотя вряд ли. У меня же не было ключей от квартиры. А может и сидел, когда мать мне дверь открыла. Сидел, не сидел, но чувствовал он себя наверняка не совсем уютно. Даже, я думаю, совсем не уютно. Я все же иду по проторенной дорожке. А он был первопроходцем в нашей компании. А первопроходцам всегда труднее. Да… А мама, бедная? Она наверняка тогда чуть с ума не сошла, когда узнала, что за дверью я. Да… „Весело“ им тогда было. А теперь „весело“ мне. Интересно, если он меня найдет, даст мне в морду или нет? А мне что тогда делать, отвечать ему или нет? Он-то мне не ответил. И я, значит, не отвечу на его удар. Но если ударит, то я должен устроить с его мамашей то же, что и он сделал с моей. Его мать тоже должна заставить его извиниться передо мной. И он извинится, как и я. Хотя я извинился не того, что меня об этом просила моя мама, а от того, что я совратил его маму. А он, если пойдет моим путем, должен совратить мою маму, чтобы извиниться передо мной по просьбе своей мамы. Но он уже давно живет с моей мамой, значит он не будет извиняться. А почему же извинился я? Кажется, я совсем запутался».

За этими мыслями и от нервных переживаний я совсем сомлел и задремал.

Разбудил меня знакомый шепот:

– Одевайся быстрее, Он в ванной.

Ясразу въехал в ситуацию, быстро оделся и мышкой вышмыгнул за дверь. Пулей слетел по лестнице и помчался по улицам, причем дворами. Наконец успокоился и остановился. Присел в каком-то скверике на лавочку и спросил себя: «Чего бежал? От кого бежал? Он не бегал, а я побежал. Почему?» И, не найдя ответа, я поплелся в свой любимый спорт-бар снимать напряжение неудачного свидания.

Прошло несколько дней.

На душе у меня почему-то было муторно. Вроде все прекрасно, а стало как-то неудобно жить. Будто неожиданный приход Андрея и мой побег назвали вещи своими именами – нехорошими именами. И я, помучившись, помучившись, прервал свою неожиданную связь.

А Андрей общался со мной, как ни в чем не бывало. Видимо, он так ничего и не узнал.

И я почему-то был страшно рад этому.

Андрей, как и раньше, стал бывать у нас дома и на даче. И со временем мне стало казаться, что вся эта история забылась, и все успокоились, что Андрей порвал с моей! мамой, как и я с его.

И все же иногда я замечал, что между! мамой и им протягивается невидимая ниточка: то взгляды их встретятся, то руки соприкоснутся. Но делалось все это незаметно, как бы невзначай.

И у меня снова возникли сомнения.

А что, если Андрей с мамой просто всех обманывают?

Что, если они по-прежнему встречаются?

Сначала я хотел поделиться этими мыслями с отцом. Но, вспомнив наши с ним беседы на эту тему, решил не делать этого.

И, немного помучившись, я спросил саму маму, что у них с Андреем.

– С Андреем? Ничего, – легко ответила она мне, – просто мы любим друг друга.

И, щелкнув меня по носу, пошла звонить своему парикмахеру. Но, не дойдя до телефона, повернулась ко мне и добавила:

А любовь – это жизнь, мой мальчик. А мне ой, как жить хочется.

Вот так ответила мне моя мама.

Самая умная, красивая и к тому же самая влюбленная женщина на всем Белом Свете.

33. Предложение

Мне нравилось приходить в этот ночной клуб поздними вечерами.

Его открыли неподалеку от моего дома.

Клуб нравился не мне одному – всегда был битком набит.

Возраст у меня был для мужчины критический: под сорок.

Поэтому я там особенно не блистал и даже не напивался.

Скромненько сидел у стойки и потягивал пиво – не пьянки ради, а чтобы убить время.

Громкая музыка. Красивые девушки. Обходящие тебя, непонятного, юнцы.

Иногда по всем танцующим и сидящим словно волна прокатывалась – это значит, пришла какая-нибудь знаменитость.

Почему меня тянуло туда? Может, недотанцевал в молодости, а может, от того, что это был тот мир, куда я уже не войду на равных, а только гостем – поглядеть со стороны.

Вот я и глядел. Впитывал. Наслаждался.

Словом, нравились мне эти вечера.

И еще мне там нравилась одна девушка. Стройная, издалека, казалось, высокая, всегда в черных брюках, черной же блузке и вечно танцующая, как заведенная – все время в движении, в ритме. Необычайно пластичная. Не сказал бы, что очень красивая. Но музыка, в которой она буквально купалась с отрешенным видом, делала ее лицо прекрасным.

Поначалу я никак не мог понять, что ее заставляет все время биться в этом бешеном ритме.

Но потом понял: это ее работа.

Она была в этом клубе что-то вроде подсадной утки: ее задачей было заводить публику – она заводила. И хорошо заводила. Отлично даже.

Вот я и наблюдал за ней, и вот и было мне интересно наблюдать за ней, благо, она была все время перед глазами.

Потягивал я пиво, покуривал и думал: «Кто она, что она и зачем она здесь пляшет каждый день – или денег много надо, или так музыку любит, что жить без нее не может?»