Пятая печать

Ковач зашевелился и вышел из ряда. Сделав шаг, покачнулся и остановился. Потом направился к висящему человеку. Рот его раскрылся. Влажная кожа на вспухших губах лоснилась, с висков, из-под густых волос бежал пот и двумя широкими ручьями заливал лицо. Сделав еще шаг, он снова зашатался и вновь попытался сохранить равновесие. Словно зачарованный, он не мог оторвать глаз от лица умирающего. И сделал следующий шаг.

— Можно отворять дверь! — повысив голос, объявил штатский.

— Боже праведный… — прошептал Ковач. Он уже стоял напротив человека. Прямо перед его глазами на груди висевшего багровела и чернела окровавленная, лопнувшая от ударов кожа. Совсем близко слышалось непрерывное стенание, которое сопровождалось раскачиванием головы, выдававшим смертную муку. В нос ударило теплом испарины и приторным запахом крови. Ковач оказался ниже висевшего, который едва касался пола пальцами ног. Столяр поднял взгляд на его лицо. Размеренное раскачивание и жалобный стон постепенно затихали, пока наконец голова не застыла в неподвижности, снова упав на костлявую грудь. Медленно раскрылись глаза и уставились на Ковача. Их взгляды встретились. У человека шевельнулись губы, язык мучительно напрягался, пытаясь изобразить звук, из горла вырвалось прерывистое клокотание, наконец измученный язык бессильно вывалился из распухших губ, и длинной паутиной изо рта излилась кровавая слюна. А глаза по-прежнему спокойно смотрели в глаза Ковачу.

— Раз-два — и дело с концом! — раздался голос штатского.

— Боже милосердный… — прошептал Ковач.

Он медленно, на всю длину, занес было руку, но тут веки его смежились, и он рухнул на пол. Вытянутая для удара рука его раскрытой ладонью шлепнулась на паркет.

— Дурак! — выругался штатский. Потом крикнул одному из нилашистов:

— Унесите его отсюда и приведите в чувство!

Ковач заплакал:

— Нет!.. Нет… Боже… прости мне… мой грех!

Он разрыдался и, когда нилашист, наклонившись, схватил его за руку, завопил, как могут вопить лишь сошедшие с ума:

— Нет!.. Нет!!! Боже… Не надо!!!

— Уберите же его отсюда, скотина! — заорал на нилашиста штатский, — Заткните ему рот, осел вы этакий!

Потом он повернулся к остальным:

— Ну! Хватит раздумывать! Хотите наконец домой или нет?

Трактирщик смотрел на него, выставив вперед большею грузную голову.

— Ну! Кто следующий?

— Очень хорошо! — сказал блондин. — Можно отправляться в подвал.

Он сошел с лестницы:

— Очень хорошо!

Кирай, разинув рот, тяжело дыша, смотрел, как нилашист волочит Ковача по полу. Смотрел, как столяр, пытаясь подняться, вырывается из рук нилашиста и с зажатым ладонью ртом продолжает кричать:

— Нет!!! Боже милосердный… Нет!!!

Нилашист, вывернув ему руки за спину и толкая перед собой, направился в сторону коридора.

— Господи! — произнес Кирай. Лицо его исказилось, в глазах застыл смертельный ужас.

Из коридора послышались удары, звук падающего тела и подавленные рыдания столяра:

— Нет!.. Не могу!..

Кирай пошевелился и сделал шаг вперед. Глядя перед собой остановившимся взглядом, двинулся к подвешенному человеку. Сделал уже и второй шаг, когда почувствовал на плече тяжелую руку трактирщика. Вздрогнул и, пошатываясь, вернулся на свое место.

— Никуда вы не пойдете, господин Кирай! — услышал он рядом с собой хриплый, искаженный голос трактирщика. Закрыв глаза, Кирай покачнулся и уцепился за его руку.

— Отпустите меня, Христом-богом молю… — прошептал он.

— Вы останетесь здесь! — повторил трактирщик. Он уже не отрывал взгляда от человека в штатском. Отпустив Кирая, на подкашивающихся ногах двинулся на штатского:

— Подлые убийцы…

— Внимание! — крикнул блондин. — Мацак!

Трактирщик продолжал надвигаться на штатского, по-прежнему не сводя с него глаз, мучительно волоча подкашивающиеся ноги.

— Подлые… грязные убийцы!!

Мацак был уже за его спиной и, занеся револьвер, с силой обрушил его на голову трактирщика.

— Коллега Бела!.. — неистово закричал книготорговец. И потерянным взглядом уставился на неподвижное тело.

Прижав ладонь ко лбу, начал раскачиваться взад-вперед, как разыгравшийся ребенок:

— Боже всемогущий…

Все это время Дюрица, не шевелясь, смотрел на висящее тело.

Взгляд его был тверд, хотя в глазах стояли слезы. Словно закоченев, смотрел он перед собой на висевшего человека.

— Пора кончать! — сказал штатский.

Блондин убрал револьвер. Улыбнулся:

— Будто нельзя было кончить раньше?

Взглянув на штатского, добавил:

— Вы не находите?

Штатский повернулся к Мацаку:

— Кончайте с ними!

— Слушаюсь!

— И безо всякой педагогики! — сказал блондин.

Дюрица подал голос:

— Подождите… пожалуйста!

Штатский посмотрел на него:

— Неужели?

— Подождите немного! — сказал Дюрица.

Он по-прежнему не сводил глаз с подвешенного человека. Умирающий больше не стонал. Сделав неимоверное усилие, повернул голову набок. Приподняв веки, посмотрел на штатского, потом на распростертое тело трактирщика. Губы его раскрылись, окровавленный, вспухший язык его снова попытался вымучить какие-то слова, потом вяло вывалился изо рта. Услышав голос Дюрицы, человек медленно приподнял голову, потом уронил на грудь и, тяжело дыша, остановил взгляд на часовщике.

— Неужели? — повторил человек в штатском. — Оказывается, иногда попадаются среди вас и порядочные люди!

И сделал знак рукой:

— Прошу!

Дюрица шагнул вперед. Губы его были плотно сжаты, лицо окаменело. Кожа блестела от пота.

— Смелее, приятель, смелее! — подбадривал штатский. — Раз-два, и дело с концом! Зачем заставлять вашу жену мучиться сомнениями и тревогой? Теперь, я думаю, можно открыть дверь, — обратился он к блондину.

Дюрица сделал уже и второй шаг, когда книготорговец обернулся и в оцепенении уставился на часовщика. Ладони его, когда он отнял их ото лба, так раскрытыми и застыли в воздухе, губы разжались:

— Дюрица… Мастер Дюрица…

Всего несколько шагов отделяло Дюрицу от человека, тот дышал теперь уже тише и напряженно следил за подходившим. Изо рта его все еще сочились кровь и слюна, на беззубых, разбитых деснах чернела спекшаяся кровь.

— Мастер Дюрица… — шептал Кирай. — Мастер Дюрица… бога ради… что вы делаете?

Он посмотрел на распростертое тело трактирщика, цепляясь за него испуганным взглядом, словно пытаясь окликнуть и его.

Дюрица дошел до человека. Поднял глаза на его лицо и, как прежде Ковач, встретился взглядом с умирающим. Дюрица посмотрел сначала на окровавленный рот, на вспухшие, разбитые губы, беззубые десны, рваные ноздри, из которых капала кровь, потом глянул выше — в самые глаза. И впился в них остановившимся взглядом. В нос ему ударило зловонием из хрипящего рта, запахом крови и пота, острыми испарениями подмышек, вонью паленой кожи и мяса.

Кирай, шатаясь, сделал шаг в его сторону:

— Ради господа бога… Мастер Дюрица!.. Нет… нет… не делайте этого!..

Лицо его исказилось, губы дрожали:

— Нет… вы не хотите этого… нет, конечно же, не хотите!..

С испуганным, бессмысленным выраженьем Кирай поглядел вокруг. Взгляд его упал на человека в штатском:

— Нельзя!.. Не позволяйте ему этого!..

Потом, повернувшись обратно, закричал:

— Нельзя!.. Не позволяйте ему!.. Коллега Бела, не позволяйте ему этого!.. Ради бога… коллега Бела!!!

Он бросился к Дюрице и вцепился в его руку:

— Нельзя! Отойдите отсюда!! Отойдите отсюда! Немедленно отойдите!..

Дюрица не глянул в его сторону. Взгляд его был по-прежнему прикован к глазам висевшего.

— Ну же, смелее, врежьте этой скотине! — сказал штатский.

— Нет! — выкрикнул Кирай и, продолжая одной рукой удерживать часовщика, повернулся в ту сторону, где лежал трактирщик. — Нельзя!.. Правда, нельзя… Ведь нельзя! Белушка!..

Под ударами револьверной рукоятки он выставил вверх руку, сделал несколько неверных шагов в ту сторону, где лежал труп трактирщика. Потом качнулся назад и от следующего удара рухнул под ноги мастеру Дюрице.