Здравствуй, грусть

любовник, - весело сказала я.

- Вы совсем пьяны. К счастью, пора домой!

Мы с облегчением распрощались с Уэббами. Состроив самую серьезную мину, я назвала мадам Уэбб "дорогая сударыня". Отец сел за руль, я уронила голову на плечо Анны.

Я думала о том, что она мне милее Уэббов и всех наших обыч-ных знакомых. Что она лучше, достойнее, умнее их. Отец говорил мало. Наверняка вспоминал появление Эльзы.

- Она спит? - спросил он Анну.

- Как дитя. Она вела себя довольно сносно. Если не считать несколько слишком прямолинейного намека на котов...

Отец рассмеялся. Воцарилось молчание. И потом снова раз-дался голос отца:

- Анна, я люблю вас, люблю вас одну. Вы мне верите?

- Не повторяйте мне этого так часто, я начинаю бояться...

- Дайте мне руку.

Я хотела было выпрямиться и предостеречь: "Нет, только не сейчас, когда машина идет над пропастью". Но я была навеселе. Запах духов Анны, морской ветер в моих волосах, на плече цара-пинка - след нашей с Сирилом любви. Достаточно причин, чтобы быть счастливой и молчать. Меня клонило в сон. Эльза и бед-няжка Сирил, наверное, трясутся на мотоцикле, который мать подарила ему в прошлый день рождения. Эта мысль почему-то растрогала меня до слез. Машина Анны была такая уютная, с та-ким мягким ходом, в ней так хорошо спалось... А вот кому, должно быть, сейчас не спится, так это мадам Уэбб! Быть может, в ее годы я тоже буду платить мальчишкам, чтобы они меня любили, потому что любовь самая приятная, самая настоящая, самая правильная вещь на свете. И неважно, чем ты за нее платишь. Важно другое-не озлобиться, не завидовать, как она завидует Эльзе и Анне. Я тихонько засмеялась. Анна чуть согнула руку в плече. "Спите", - повелительно сказала она. И я уснула.

Глава восьмая

Наутро я проснулась в прекрасном настроении, чувствуя только небольшую усталость и легкую тяжесть в затылке от вчерашних излишеств. Как всегда по утрам, солнечный свет заливал мою кровать; я сбросила одеяло, скинула пижамную куртку и подставила голую спину солнечным лучам. Положив щеку на согнутую руку, я видела прямо перед собой крупное плетение простыни, а подальше на плитках пола неуверенно копошившуюся мушку. Лучи были теплыми и ласковыми, казалось, они проникают до самых костей и прилагают особые старания, чтобы меня согреть. Я решила, что все утро пролежу вот так, не шевелясь.

Мало-помалу вчерашний вечер все отчетливей оживал в моей памяти. Я вспомнила, как сказала Анне, что Сирил мой любовник, и рассмеялась: если ты пьян, можешь говорить правду - никто не поверит. Вспомнила я и мадам Уэбб и мою стычку с ней; я привыкла к женщинам подобного сорта: в этой среде в таком возрасте они зачастую бывали отвратительны из-за своего без-делья и стремления взять от жизни побольше. Рядом со сдержан-ной Анной она показалась мне еще более убогой и надоедливой, чем всегда. Впрочем, этого и следовало ожидать: я не представ-ляла себе, какая из приятельниц отца способна была долго вы-держивать сравнение с Анной. В обществе