Волшебная сказка Томми

* натуральный, естественный (фр.).

— Ты чего встал? Давай проходи. А то я почти не одета, — сказала она.

— Я вижу. — Я прошел по короткому коридорчику и встал перед ней. — Ждешь кого-то из старых любовников или чего?

Она ничего не сказала. Лишь улыбнулась и заключила меня в объятия. Блин, она и вправду такая высокая. Мой нос оказался как раз над ее плечом, и первое, что меня ошеломило, был запах. Ее запах. У каждого человека есть свой собственный запах, а ее запах я помнил на уровне рефлексов. Он навсегда отпечатался у меня в мозгу. И я сейчас говорю не про духи или какой-нибудь ароматический гель для душа. Я говорю про ее собственный запах. Через несколько месяцев после того, как мы с ней разошлись, я нашел у себя в шкафу ее старую рубашку, и она все еще пахла ею. Эта рубашка хранится у меня до сих пор. А еще у меня остались ее трусики, две пары, но сейчас мы не будем вдаваться в подробности. Для меня запах имеет большое значение. Первое, что я делаю с новыми партнерами, — хорошенько обнюхиваю.

— Как я рада, что ты пришел, Томми. Я так по тебе соскучилась. — Она чуть отстранилась и посмотрела на меня взглядом, направленным сверху вниз. Ее руки так и остались лежать у меня на плечах. Я себя чувствовал примерно так же, как в тот раз, когда был совсем маленьким и меня привезли в гости к тетке, с которой я не виделся несколько лет. Теперь Индия должна была сказать что-то вроде: «Какой ты большой! Дай-ка я на тебя посмотрю». Но вместо этого заговорил я.

— Я соскучился по твоему запаху.

Мы вошли в квартиру, и Индия спросила, не хочу ли я пива. На самом деле мне совсем не хотелось пива. Но мне хотелось, чтобы его выпила Индия. Еще одна вещь, по которой я страшно соскучился: наблюдать, как роскошная фотомодель пьет «Корону» из горлышка. Разумеется, на этот раз вместо «Короны» был «Хейнекен». Еще одно напоминание о Карле, которое испортило мне настрой на невинную реминисценцию. Я вдруг испугался, что Германия пойдет основным лейтмотивом сегодняшнего вечера: жареные колбаски, яблочный штрудель, пиво, Штраус (Рихард, а не Иоганн), тихонько шуршащий в колонках, и кульминацией всего этого станет стаканчик шнапса и пение хором под Курта Вайля.

Она отпила пива, вытерла рот рукавом пижамы и смачно причмокнула губами.

— Хорошо, — сказала она и рыгнула.

— Ja, — сказал я, все еще пребывая в кошмарной фантазии на немецкую тематику. — Das ist gut*

* Да... Хорошо (нем.).

Она нахмурилась.

— Очень смешно. Наверное, нам надо сразу поговорить, и прояснить все насчет Карла, и больше к этому не возвращаться. Потому что я позвала тебя не для того, чтобы весь вечер выслушивать ехидные замечания с претензией на остроумие. — Она смотрела мне прямо в глаза.

— Ладно, увидимся как-нибудь. — Я направился к двери.

— Томми, не надо все портить. Я понимаю, тебе тяжело. Но мне тоже сейчас нелегко. Давай хотя бы попробуем поговорить. Как взрослые люди. Хорошо?

Вот сука.

— Так с каких это пор ты пьешь «Хейнекен»? — спросил я сердито.

— Господи, Томми! Может быть, уже хватит?! Почему нельзя просто забыть все, что было?

Ну вот, снова это «забудь все, что было». Где-то я это уже слышал. Внезапно я перенесся назад во времени, в ту же самую комнату, но полтора года назад, и за окном только что отгорел фейерверк.

— То же самое ты мне сказала, когда мы виделись в последний раз. Это были твои последние слова, — сказал я очень спокойно. — Я все забыл, можешь не сомневаться. Пережил и превозмог. Если бы я ничего не забыл, если бы что-то осталось, я бы сегодня сюда не пришел. — Я сделал паузу, но Индия молчала, и я продолжил: — Раньше ты пила «Корону», а теперь пьешь «Хейнекен». Я просто не знал, что твоя любовь ко всему немецкому простирается и на пиво тоже, вот и все.

Да, я еще только пришел, а все уже было не так.

— Ну, ебать тебя в жопу.

Ничего себе. Индия ругается матом! Индия теперь ругается матом! Сейди охренеет, когда узнает.

— Меня не получится. Тебе нечем. Давай лучше тебя. — Интересно, и как она отреагирует? Я сам не верил, что я это сказал! Я не хотел никаких непристойностей. Во всяком случае, вот так сразу. Когда я выходил из дома, Бобби с Сейди хором пропели мне вслед: «Только не вздумай с ней трахаться!», и я прилежно повторил, что не буду. И действительно не собирался. У меня просто вырвалось.

Ее губы дрогнули, она отвернулась, а потом вдруг покраснела. Вот тогда я и понял, что мы с ней трахнемся. Она покраснела, а потом вновь повернулась ко мне и улыбнулась:

— Садись, животное.

После этого мы оба расслабились. Слова, которые вырвались под обратным ударом боли, могли бы испортить все разом и навсегда, и вечер мог бы закончиться уже тогда, не успев толком начаться, но все получилось наоборот. Для кого-то это, наверное, дико и странно, но если нам для того, чтобы расслабиться, нужно обидеть друг друга и признать факт наличия сексуального напряжения, значит, быть по сему. Как говорится, прежде чем осуждать, ты хотя бы попробуй.

Я сел на диван — низкий, широкий и очень удобный. Индия села в кресло, так что нас разделял деревянный журнальный столик (не иначе, как из дремучего леса со склонов Шварцвальда). На самом деле квартира была очень славной: сплошное темное дерево, книги и мягкие кресла, в которые просто проваливаешься, когда садишься. У одного из окон стоял телескоп, приоткрывавший, как мне показалось, весьма интересный аспект Карловой психики.

— Значит, вы разошлись? — начал я. Типа я добрый доктор-психотерапевт.

— Ага, — сказала она, сделав большой глоток «Хейнекена». — Просто это не мой мужчина.

Я удивленно приподнял брови.

— Ну, ты знаешь, как это бывает. — Она улыбнулась.

— Да, знаю.

Она сидела такая грустная, глядя в пол и кусая губы.

— Не хочешь мне рассказать, что случилось?

Она подняла глаза. Одинокая слезинка медленно стекла по ее щеке.

— Случилась жопа.

Я встал, подошел, встал перед ней на колени. Положил руку ей на бедро — да, я понимаю, что этот жест не очень подходит для утешения, но я просто не знал, что делать. Все было как-то неловко и несуразно. Мне хотелось погладить ее по лицу, смахнуть слезинку, которая остановилась в уголке ее губ. Хотелось прижать ее к себе и укачивать, как ребенка, пока она не успокоится. Но я не стал этого делать. Мне показалось, что это будет неправильно. Вроде как я ей навязываюсь. Типа: «Ты не расстраивайся. Подумаешь, разбежались с бойфрендом. Когда-то мы тоже с тобой разошлись, но теперь я с тобой, я тебе помогу и утешу».

Нет, мне хотелось, чтобы она сама обратилась ко мне за помощью и утешением. И дело не в том, кто сильнее, а кто слабее. Дело не в противостоянии, кто — кого. Просто есть гордость, есть чувство собственного достоинства... В общем, вы понимаете, что я пытаюсь сказать.

Она положила ладонь мне на руку, всхлипнула и сказала:

— Есть хочу — умираю. А ты?

Ужин не поражал кулинарными изысками. Индия приготовила что-то типа сборной солянки. Она никогда не умела готовить. Видимо, это было остаточное проявление патологического страха набрать лишний вес, который развился у нее, когда она лишь начинала работать моделью. Сейчас она стала старше, она стала женщиной, и ей уже незачем было доводить себя до скелетообразного состояния, чтобы получить работу в модельном бизнесе. Прошли те времена, когда Индия бледнела при одном только упоминании о жареной картошке. Также она открыла для себя радости лестничного тренажера и прочих (в равной степени скучных и отупляющих, на мой взгляд) приспособлений для поддержания физической формы и по этому поводу иногда позволяла себе съесть что-нибудь, кроме сельдерея. Кстати, вы знаете, что сельдерей — это один из немногих продуктов, который на самом деле снижает вес? Да-да. При жевании этого растения сжигается больше калорий, чем содержится в нем. Индия однажды меня просветила.

Сельдерей тоже присутствовал в приготовленном Индией блюде. Это было что-то типа овощного рагу, которое у нормальных людей предполагается жарить в масле, постоянно помешивая. А вот в данном конкретном случае помешивание явно преобладало над маслом. Видимо, масло по-прежнему считалось врагом номер один. Также присутствовал шелушеный рис (ну естественно), который всегда неизменно слипается в комья, и их надо глотать целиком, потому что они в принципе не жуются.