Волшебная сказка Томми

— Мы все понимаем, мой сладкий, — сказала Сейди, отпивая вино. — Но пойми и нас тоже. Нам же хочется повеселиться.

— Во, кстати. Ты захватил презервативы? — Бобби никак не унимался.

— Нет, не захватил. Потому что они не понадобятся. — Я сел за стол и налил себе полный бокал. — Мы же договорились, что я не буду с ней трахаться.

Эта шутка была хитом всех выходных. При всяком удобном случае Сейди или Бобби подходили ко мне и говорили, строго хмуря брови: «Только не вздумай с ней трахаться». В первые три тысячи раз это было смешно, но потом стало уже утомлять.

— Кх-кх, — многозначительно кашлянул Бобби.

— Кх-кх-кх, — отозвалась эхом Сейди.

— Я не буду с ней трахаться, — повторил я решительно.

Но я ее трахнул. И это лишь половина проблемы.

Мы с Индией были забавной парой. Все так говорили. Она — высокая, стройная, изящная. Явно выше, стройней и изящнее меня. Плюс к тому она стильная и элегантная, а я, как, наверное, вы уже догадались, не успел занять очередь в первой сотне, когда проходила раздача вышеупомянутых качеств. Да, Индия — манекенщица и фотомодель, и ей положено выглядеть стильно и элегантно, но даже когда она не наряжается специально, даже в самой обычной футболке и джинсах, даже в моей старой домашней рубашке и потрепанных тапочках (которые на мне смотрятся именно так, как обычно и смотрятся старые вещи для дома, а на ней превращаются в произведения искусства дивной красоты) она все равно выглядит так, словно на ней надето что-то невообразимо модельное и шикарное. Как я уже говорил, она очень красивая. Ее красота — объективная данность. Она не нуждается во вспомогательных средствах типа дизайнерских тряпок или умело наложенного макияжа. Индия красива всегда: и утром, когда только-только встает с постели, и когда выходит из душа, и даже когда ковыряет в носу. Ее красота — это что-то почти сверхъестественное, запредельное.

Иными словами, внешне мы не подходили друг другу настолько, что всем было странно, как у нас с ней могло что-то быть. Я, конечно, стараюсь следить за собой, но все равно выгляжу так, как будто вот только сейчас встал с постели. А Индия всегда выглядела безупречно, словно сошла со страницы глянцевого журнала. Нередко так оно и было на самом деле. И все-таки мы были вместе. Нам было весело и интересно друг с другом. Мы много смеялись. Вопреки общепринятым представлениям о категорической несовместимости красоты и ума Индия была далеко не глупой. И это несоответствие делало ее еще более привлекательной, еще более красивой — если такое вообще возможно. В каком-то смысле мы с ней были очень похожи в наших взглядах на мир, отличных от взглядов большинства остальных людей. Мы никого не осуждали, мы ненавидели несправедливость, предубеждение, мелочность и ограниченность во всех проявлениях, и мы были просто без ума друг от друга. Как-то раз, еще в самом начале, я сказал Сейди, что меня в первый раз в жизни не тянет из дома по вечерам. Мы с Индией могли просидеть целый вечер дома и просто смотреть друг на друга. Нам было так хорошо вдвоем, нам никто не был нужен. И что касается секса... У нас был ослепительный секс. Нас тянуло друг к другу так сильно, что это граничило с одержимостью. Мы словно маньяки набрасывались друг на друга и давали волю своим порывам, полностью раскрепощаясь физически. Для нас не существовало никаких запретов.

И еще Индия умела поставить на место любого и никому не давала себя смутить. Однажды в баре к ней подкатился какой-то придурок, который весь вечер пытался строить ей глазки, и спросил достаточно громко, видимо, чтобы я гарантированно услышал: «А тебя не напрягает, что твой парень ниже тебя ростом?» Я уже собрался высказаться в том смысле, что: «А тебя не напрягает, что люди подумают, будто ты умственно неполноценный дебил, раз задаешь подобные вопросы?» Но Индия меня опередила. (И, наверное, оно и к лучшему, потому что товарищ был крупный: этакий мордоворот с явной склонностью к членовредительству.) Она совершенно невозмутимо проговорила: «А рост не имеет значения, когда лежишь». Индия — крутая девчонка. Ее ничем не прошибешь.

И что меня больше всего убило, когда мы с ней расстались — не считая боли разбитого сердца, безысходной тоски по потерянной великой любви и отчаяния от осознания горькой правды, что в этом мире нет ничего вечного, — больше всего меня убило, что Индия ушла от меня к человеку, с которым, по общему мнению, и следует быть такой женщине, а именно — с богатым, холеным, высоким и статным красавцем, при роскошной машине и квартире, словно взятой из рекламы кофе (где даже самые обыкновенные люди со средним достатком живут в светлых просторных пентхаусах с потрясающим видом из окон). Я имею в виду вышеупомянутого Карла, мальчика в безупречно отглаженных брючках, разъезжающего на «порше».

Это действительно грустно, когда людей замыкает на так называемом «своем» типе. Или на типе, который, по мнению всех остальных, подходит им лучше всего. Меня всегда раздражало упорное стремление окружающих навязать мне свои представления о себе. Мне казалось, что в этом мы с Индией солидарны, но она все-таки не смогла сломать устоявшиеся стереотипы. Это особенно грустно, потому что на самом деле Карл — не ее тип мужчины. Да, он ответственный, надежный, серьезный, высокий, ухоженный — пусть заурядный и скучный, но зато он никогда не опаздывает на свидания, и ей никогда не придется платить за него в ресторане, потому что его кредитная карточка временно не обслуживается, и ему даже в голову не придет предложить ей затеять секс на троих, и он не будет сношаться с мальчиками по выходным, когда ее не бывает в городе. Так что, наверное, у него есть свои плюсы.

Вот только его самого больше нет. Был и сплыл. И по странной иронии судьбы, я сейчас еду в его пафосную квартиру из кофейной рекламы, с консьержками в каждом подъезде, огороженной охраняемой территорией и изумительным видом на город — в его роскошные апартаменты, в эту нацистскую берлогу, где Индия почему-то живет до сих пор. Кстати, странно. В голове звякнул тревожный звоночек. Почему она все еще живет у него? Почему не переехала к себе? Может быть, они не расстались по-настоящему. Может быть, они просто решили какое-то время пожить отдельно — устроить себе что-то вроде проверки чувств. Может, она позвала меня лишь для того, чтобы понять, держит ее что-то в прошлом или уже нет. Она испытает себя на мне, и если это испытание пройдет успешно, она вернется к своему ненаглядному Карлу, побежит со всех ног и прямо с разбегу упадет в его крепкие бугорчато-мускулистые объятия. (Вернее, вспученно-раздутые. Готов поспорить, что, если бы на него вдруг напали грабители и закричали бы «Руки вверх!», он бы просто не смог поднять руки выше уровня локтей, и его пристрелили бы на месте, и это стало бы местью за всех нас, щупленьких и худосочных.) Рисуя в воображении эту счастливую картину, я позвонил в домофон, и, даже не спрашивая, кто пришел, Индия открыла мне дверь, и я вошел в святая святых — в подъезд шикарного дома, где у Карла была шикарная кофейно-рекламная квартира.

Там было два лифта. Один стоял на первом этаже, и можно было поехать сразу, но я решил подождать второго, потому что, когда я был здесь в последний раз, в ту судьбоносную Ночь Гая Фокса, когда Индия ударила меня по лицу, я на обратном пути со всей силы пнул стену лифта, и мне хотелось посмотреть, есть ли там до сих пор вмятина. Плюс к тому ожидание лифта добавляло к моему опозданию еще пару-тройку минут.

На самом деле я даже расстроился, когда обнаружилось, что вмятину убрали. Да, я все понимаю. Прошло почти полтора года. И все-таки... Все-таки стены лифта были ровными, гладкими и... безупречно отутюженными.

Она ждала меня на площадке у открытой двери в квартиру. Я увидел ее и застыл на месте. Просто стоял и смотрел, молча впивая ее в себя. Сегодня она была аи naturel*. Волосы рассыпались по плечам в их естественном вьющемся состоянии — без искусственного распрямления и разглаживания, как Индия ходила обычно. И она была в пижаме. Ой-ой-ой.