Гера

         Сашка жив – и это главное. Они увидятся… и обязательно будут вместе. Она родит ребенка… Только когда это случится? Где искать его?

         Снова снится вода. Но теперь она уходит куда-то, и Аня ступает босыми ногами по острым камням. Одежда мешает, волосы прилипают к лицу, но она, забыв о боли, упорно идет вслед за водой, за ее журчанием.     

         Просыпается и подходит к окну. Это дождь… Дождь… И нелегкий путь, который лежит перед нею. Она прижимается лбом к стеклу и чувствует, как осенний холод проникает в ее тело. Мысли остывают.     

         Еще вчера все было чудесно. Они собирались с Владом в театр на какую-то комедию. Но жизнь преподнесла такой сюрприз. Откуда-то возник этот Шубин. И этот дождь. Словно из ее снов…

         Осенняя любовь окончилась. И в то же время она чувствует, что Влад ей дорог еще больше… что все, чего она не знала в других мужчинах, нашла в нем и – была бы ее воля – ни за что бы не потеряла…

         Нет, осенняя любовь не закончилась! Просто ее сердце попало в паутину этой осени. И растерялось. Обычная женщина не решила бы так сгоряча, а она поторопилась…

         Аня вспоминает, что оставила машину у парка и вызывает такси. В дождь пациентов меньше… Начинается обычный день с его заботами. И она, глядя на потоки дождя за окном, думает о том, чем сейчас занят Герасимов. Чувствует ли он этот дождь?

6. СТАРЫЕ ПРИЯТЕЛИ

– Все равно, что после бури, – говорит Сашка. – Не могу поверить, что уже не штормит. Что все, что происходит – так, мелочи жизни…

– Считай, что ушел на заслуженный отдых. Хотел бы я выйти на пенсию в тридцать лет. А мне еще.., – Шубин подсчитывает, – еще прилично осталось.

         О том, что было, уже все сказано. И Шубин не возвращается…

– Приехал в ваш Киев, и погода испортилась. А я вчера, кстати, Аню видел… Рассказал ей, что пациент скорее жив, чем мертв… 

– Зря…

– Зря? Да брось! Пусть… это самое… пострадает немного. Женщинам очень полезно. Это омолаживает. А ты потом как-то утрясешь…  

– Не надо было говорить, – мотает головой Сашка.

– Я и про серба этого хотел ей рассказать, но подумал – слишком уж красиво получается с моей стороны. Благородно!

         Шубин опрокидывает стопку и смеется.

– Не понял я, что за серб, – говорит Герасимов. – Откуда он взялся?

– А черт его знает. Прилетел к ней из Мельбурна – серб какой-то. Зовут Дарко.

– Дарко?

– Ну. И, короче, думаю, сгодится этот Дарко для дела. Мой шеф распорядился к ней хвост нехилый привесить: мол, все, кто входят в контакт, – на подозрении. За пациентами даже следили! Ну, думаю, надо это как-то прекращать. А тут – этот Дарко. Мы и устроили захват по полной. Серб в непонятках, на английском что-то бормочет. Я его прямо к Шефу – говорю вот, так сказать, результат нашего бдительного наблюдения. Это что ж, всех, кто в контакт с Полетаевой вступает, вот так теперь отлавливать? Так и на международный скандал нарваться недолго. А он скандалов только и боится – больше ничего. Все, говорит, ну ее на, эту слежку. Пусть живет себе… К матери твоей тоже съездили – она уверена, что погиб, плачет. Это для дела тоже хорошо.

– Да уж, – соглашается Сашка невесело.

– Ну, все, забудь! – обрывает сам себя Шубин. – Рассосалось же! И тебе – на пользу…

– «Спасибо» я тебе уже говорил?

– Так, сквозь зубы…

         Они еще выпивают. Год назад Сашка, пожалуй, и представить себе не мог, что будет выпивать с Шубиным и встречаться с ним не по делу. Сначала думал ради бабла Игорь его прикрыл. Элементарно, чтобы поделился Сашка. На Шубина это было бы похоже. Но когда встретились в Киеве, и Сашка прямо спросил: «Сколько хочешь?», Шубин только прищурился, и кулаки сжались.

– Не обостряй, Гера, наших теплых дружеских отношений. Из нас двоих свинья все-таки ты.

         Сашка так и ждал подвоха, а его не было. Главное, что от Международной Амнистии спасся, от ФБР, от начальства Шубина в ФСБ, от Витковского. И от бабушки ушел, и от дедушки. И все – только благодаря Шубину. С другой стороны, эти игры выбивают Сашку. Не понимает он их.

         Зачем нужно было тогда, чтобы Аня звонила? Шубин просто хотел предупредить, что дает ему уйти, а она… страдала, переживала, считала, что предает кого-то. Любит он такие фокусы, ничего не скажешь. Вот и сейчас – зачем было запутывать ее, заставлять выбирать. Странная склонность к психологическим экспериментам…

         А выпить Шубин не дурак. Бухает украинскую горилку – и ни в одном глазу. Только волосы приглаживает чаще. Сашка простил ему Анну. Если бы Шубин знал, что у них любовь, не перешел бы ему дорогу. Но он не знал – тогда еще не знал.

         А сейчас просто потешается. Ситуация кажется ему забавной. Сашке – не очень, но он тоже пьет лихо и закусывает чем-то на выбор Шубина. 

– У вас вообще классно готовят. И не очень дорого. Дорого, конечно, но не так, как в Москве.

         Из них двоих – официантки больше смотрят на Сашку. Шубин это тоже замечает.

– Раньше наоборот было, да? Что значит, перемены человека красят, – и снова ржет. – Может, и мне махнуть в европейское турне?

– Ты же невыездной, нет?

– Невыездной, – кивает Шубин.

– А после отставки?

– Еще пять лет. Пока все тайны устареют.

– И сам устареешь.

         Шубин оглядывается на официантку.

– Так че, может по девкам? Или ты верен своей Донне Анне?

         Сашка улыбается.

– Да я тоже, – Шубин понимающе кивает, – не люблю простых отношений, бесчувственных. С годами больше ценишь то, что внутри, не внешность. А раньше у меня всяких моделей было – завались!

– Верю…

         Сашке не хочется говорить с Шубиным о женщинах. Так или иначе, подобные разговоры сводятся к Анне. А вспоминать, сравнивать – какой смысл?

– Давай, расскажи веселую историю! – Шубин все-таки пьянеет, и блеск глаз уже выдает его нетрезвость.

– Сняли мы раз двух телок, – начинает Сашка. – С Митей это было, кажется. И я с одной, не помню, как зовут, поехал в гостиницу. И… и не встал у меня короче. Я такой злой был – пиздец!

– Дурак ты – такое рассказывать?!

– Ну, ты спросил про моделей, я и вспомнил, – Сашка пожимает плечами. – Было же. И еще, когда с Лекой разводились, она сказала, мол, был я провинциалом, лимитой, колхозником, и всегда им останусь. И я решил, что кем угодно, но провинциалом больше не буду.

– Да в этом нет ничего плохого. Это… наивность в чем-то. Вот и все, – Шубин задумывается.

– Не знаю. Она тогда что-то другое имела в виду, не наивность. Я ведь женился, потому что уступил ей. Она знала, что не люблю. Я просто сдался, как тряпка. Она об этом, наверно, хотела сказать. Что это не по-мужски…

– А теперь ты «не сдаешься без боя»? Как этот ваш поет, как его? Прикольный такой пацан… Что ж я всех звезд забываю?! Склероз у меня начинается что ли?

         Шубин хлопает себя по лбу, надеясь встряхнуть в голове все фамилии эстрадных звезд.

– Бухать меньше надо…

– Думаешь? А что мне теперь остается? Девушки меня уже не любят. Я все время работаю. И бухать особо некогда. Вот завтра с утра уже в кабинете сидеть буду, дела государственные решать.

– Мне тоже завтра на работу, – кивает Сашка.

– И на кой вам работа, гражданин Корейко? Жил бы в свое удовольствие, путешествовал бы по миру…

– Думаешь, мало я по миру путешествовал?

– Ну, телик бы смотрел. Тайфуны там разные, цунами, землетрясения, катастрофы всякие, политреформы ваши оранжевые… Нет, лучше на работу ходи – для нервов спокойнее.

– Вот и я о том же.

– А порноканала у тебя нет?

– А порно у меня тоже было…

– Тогда уж точно – лучше на работу, – окончательно решает Шубин. – Кто из нас летит ночью в Москву?

– Ты.

– Я? Тогда мне пора.

         Он поднимается. И Сашка видит, что он не очень-то и пьян. Подает на прощанье руку.