Жара в Архангельске

– Прости. Прости, я… не хотела. Я не хочу быть обузой для тебя. И я ею не буду…

Они стояли на мосту. Олива была без перчаток, и у неё озябли руки.

– Засунь их мне под свитер, – сказал Даниил, – Что ты как неродная.

Олива обняла его, засунула руки ему под свитер. Ей хотелось плакать. "Ну, рёва-корова, перестань! – мысленно сказала она сама себе, – Опять сырость разводишь, другая бы радовалась". Она и радовалась. Только тому, что он рядом был. Но радость эта была напополам с болью.

– Ну, чего ты? – спросил Даниил. Олива уткнулась лицом в его свитер.

– Дождалась…

– Привыкнешь ведь. Как же отвыкать-то потом будешь, а?

– Как, как… – с досадой передразнила Олива, – Так и буду. Я не свяжу тебя, не боись. Может, оно и хорошо для тебя, что я в другом городе живу – уеду, и семь месяцев меня не увидишь и не услышишь…

– А обо мне ты не подумала, – со злостью произнёс он, – Думаешь, мне не будет больно, когда ты уедешь? Думаешь, мне легко, если моя девушка живёт у чёрта на куличиках и приезжает раз в полгода?!

– А что ж ты, милый мой, такие слова-то говоришь? Привязанность – не привязанность…

Он сжал её, как в тисках.

– Потому и говорю, дурочка, что так легче было бы для нас обоих. Сама подумай: тебе лучше будет оттого, что я тут буду скучать и сопли тянуть вместо того, чтоб жить и радоваться? А ты что будешь там делать эти семь месяцев, а? В келье запрёшь себя???

– Ну и – запру! Мне не привыкать, – с вызовом ответила Олива.

– Это неправильная позиция.

– А какая правильная? Хочешь, чтобы я стала блядью? Ты сам не знаешь, на что меня толкаешь!

– Нет. Я хочу, чтобы мы оба были свободны. Свобода превыше всего.

– Свобода?! Одиночество – вот что такое эта свобода! Все двадцать лет своей жизни я свободна – и что: по-твоему, я рада до усирачки? Да в гробу я её видела, свободу эту!!!

– Зря ты так, – сказал Даниил.

– Почему зря?

– Знаешь, я тебе расскажу одну притчу… – сказал он, – Жили в монастыре два монаха.

Один был худой как шкетина, строго соблюдал посты, не пропускал ни одной молитвы, но был зол и нетерпим к чужим грехам. А другой позволял себе развлекаться, любил женщин и вино, и был добрый, никого не осуждал. Как ты думаешь, кого из них двоих Бог забрал в рай?

– Ну и кого же?

– Второго. Который грешил, но не судил.

– Но это же несправедливо! – возразила Олива.

– Нет, справедливо. Знаешь, почему? Потому что главное не то, какой ты снаружи, а какой ты внутри. Можно взять на себя кучу обязательств и выполнять их, но душа твоя будет гнить от злобы и нетерпения к чужим порокам. И душу свою ты не спасёшь, а, наоборот, погубишь.

Он обнял её и продолжал:

– Древнегреческий философ Диоген жил в бочке и был абсолютно счастлив. Почему?

Потому что не имел ничего, что боялся бы потерять. И не был через это несчастлив…

Это и есть истинная мудрость бытия.

– Значит, я не должна бояться потерять тебя?

– Да. Потому что я умру раньше… Как земное существо, разумеется. А так я бессмертен.

– Хорошо… – покорно согласилась Олива. – Мне ведь ничего от тебя не надо…

Только одно…

– Что?

– Ты любишь меня?

– Да, – последовал ответ.

– Любишь такой, какая я есть, с недостатками?

– Да.

– Правда?

– Ты не веришь мне?

– Верю… Я тебе верю…

Они стояли, обнявшись, на мосту. И тут Оливу, словно молния, пронзила ужасающая мысль. Она вырвалась, облокотилась на перила моста. Её била истерика.

– Ну что опять не так? – Даниил попытался её утихомирить. Олива вырывалась.

– Я не могу, я не могу! Между нами эта твоя… Никки… Ты ведь её тоже любишь?!

Он посерьёзнел.

– Да, я её тоже люблю.

– Вот видишь! А я не могу с этим смириться… не могу!!! Если б ты знал, как я её ненавижу за это… О, как бы я хотела, чтобы она умерла!!!

– Не говори так, – произнёс он, – Она очень хороший человек. Она друг мне… и мне больно, когда ты так говоришь о ней…

– Да, но она-то к тебе относится не как к другу. Гадкая, мерзкая фальшивка, она только и добивается, чтобы стать ближе к тебе…

– Ближе ко мне она не станет, – сказал Даниил, и это почему-то вернуло Оливе уверенность и успокоило её. Она крепко сжала его руки.

– Я ужасно люблю тебя. Ужасно! Ужасно!

– Ты сумасшедшая…

– Но ты же любишь меня и такой…

– Да, – он прижал её к себе сильнее. …Они шли по городу в обнимку. По Воскресенской шли, как тогда летом, когда на ламповый ходили.

– Как и не было этих пяти месяцев, – сказала Олива, – Вроде как вчера лето было, и мы с тобой тут шли. И не расставались на полгода…

– Мы и не расставались, – подтвердил Даниил.

– Знаешь, я странная наверно… Но мне больно отчего-то. Так больно, что… впрочем, ладно, не обращай внимания.

– Слишком много счастья за один момент… понимаю… Ты, наверное, не привыкла к счастью. Как голодный человек, который враз объелся тортом.

– Да… – Олива искала, с чем бы ещё сравнить, но видела только снег у них под ногами, – Вот снег, например… Когда он тает на солнце, он плачет… Снегу тоже бывает больно…

Тем временем молодые люди уже свернули на улицу Тимме и остановились у гостиницы.

– Ну что, пойдём домой? А то поздно уже, – сказал Даниил.

– Нет, нет, только не домой! Лучше уж к Негодяеву…

– Нет, к Негодяеву ты не пойдёшь.

– Почему?

– Потому что уже поздно, и они там все пьяные.

– Ну и что? Я не хочу оставаться одна!

– Ты придёшь домой и ляжешь спать. Тебе надо отдохнуть.

– Я не усну, я не усну! Давай тогда здесь останемся, в подъезде!

– Ты сумасшедшая…

– А ты разве не знал?

– Пойдём, пойдём…

– Ещё чуть-чуть! Ещё один миг!

Олива крепко сжала его руку. Он привлёк её к себе:

– Ну чего ты? У нас ещё завтра целый день впереди!

– Я не доживу до завтра…

– Всего лишь несколько часов. Потерпи немного. Ты ляжешь спать, а я приду к тебе во сне. Хорошо?

Они стояли, обнявшись, и ещё полчаса никак не могли расстаться. Олива вцепилась в него мёртвой хваткой – клещами не оторвать. …Стрелки на часах показывали половину третьего. Олива не могла уснуть – какое-то жуткое волнение охватило её. Пришла смска от Салтыкова: "Абоненент, ну ты чё недоступен? Звони мне завтра в пять часов. Мы пьяные! Очень!" Через минуту она, быстро одевшись и схватив сумку, выбежала из гостиницы и побежала в сторону центра…