Приключения Шоубиза (СИ)

Донна с иронией посмотрела на меня и осуждающе покачала головой:

— Пить надо меньше. Но это сейчас к делу отношения не имеет. — И продолжила: — Ну вот например, кошка. Поставьте себя на ее место. Представьте, что кто-то раз в восемь выше вас пинает вас же ногой в бок. А если предположить, что у кошки есть интеллект?

Мы все живо представили эту картинку. Эффект был потрясающий. Я никогда не пинал кошек в бока, но даже мне стало стыдно. Это было похоже на то, как если бы я вознамерился ударить трехлетнего ребенка. Ужас! Фантазия у Донны работала на всю катушку. Кино, что ли, навеяло?

— Вот то-то и оно. И это тоже может случайно оказаться не вымыслом, а самой что ни на есть реальной реальностью.

Мы все замолчали минут на пять, переваривая информацию. После этого разговор принял более миролюбивые формы.

— Ну и чем ты дальше собираешься заниматься? — спросила она меня. — Создавать свое телевидение? «Кинь-ТВ»?

Я расхохотался.

— «Кинь-ТВ?» Это что такое?

— Это название для твоего будущего телевидения. На «кино» похоже, только с уклоном в твой любимый шоу-бизнес, — ерничала неугомонная Донна. — Нравится? Дарю!

Я снова восхитился ею. Она была неуловима и непредсказуема. Я давно понял, что настоящая женщина — как китайский иероглиф, сложна и непонятна миру. Но тогда нужно учить китайский и открывать для себя новый мир. Ты не пожалеешь — он такой интересный!

И я теперь учил ее, как китайский язык, но она все время ускользала и преподносила мне свои, только ей присущие, сюрпризы.

— А у тебя машина есть? — вдруг спросила она. К чему бы это?

— Есть, — ответил я, — только я на ней редко езжу. Предпочитаю общественный транспорт — мне там лучше думается.

— Метро, что ли?

— Зачем метро? Такси. В метро мне страшно. А в такси за рулем не я, а шофер, и, стало быть, моя голова свободна, вернее, не занята дорогой. И можно думать о чем-то более полезном. О моей работе, например.

Донна согласно кивнула.

— Да, пожалуй, ты прав. В метро и правда страшно. Я имею в виду не те помпезные дворцы-станции. А по сути. Узкий длинный лаз в земле, а сверху — страшно подумать — столько еще земли! Я только однажды об этом подумала и больше не хочу. Но ездить-то надо. Альтернатива есть, но там — пробки. И все равно не хочу в метро, хочу в пробки! Как все нормальные люди. Так и мучаюсь. — Донна вздохнула. — Слава богу, я могу себе это позволить, — сделала она утешительный вывод из всего сказанного. — И вообще. Деньги очень идут женщинам, — сказала она поучительным тоном. Словно учительница в школе давала на дом домашнее задание. Мы с ней тут же согласились. Но тему машины нам развить не удалось, и я так и не узнал, в чем была причина ее вопроса. В дверь позвонили, длинно и требовательно.

— О, еще кого-то принесло. Раз без звонка — значит свои.

И она пошла открывать дверь.

Через минуту в кухне появился неказистый мужичонка в затрапезных джинсах и традиционном растянутом свитере. Явный представитель богемы.

— Знакомьтесь, Инь Яныч, гитарист от бога. Немного йог, немного любит выпить. Короче, все в меру.

Инь Яныч щелкнул остатками каблуков, словно поручик Ржевский, и присел на краешек стула. Потом мы выпили уже вчетвером — за дружбу. Инь Яныч оказался отличным парнем. Он имел совершенно неопределенный возраст. Сколько я ни старался, но так и не смог определить, сколько ему могло бы быть лет. Где-то между сорока и семьюдесятью. На этой цифре я и успокоился. Донна принесла гитару, и гость, нисколько не стесняясь и не манерничая, как любят делать музыканты, с удовольствием устроил нам настоящий «сейшн». А я обожаю эти домашние музыкальные посиделки. Сколько там рождается и тут же умирает великолепных мелодий и импровизаций. Если бы все это записать и потом сыграть, то окажется, что на этих задушевных спонтанных мероприятиях могли быть написаны самые гениальные музыкальные творения нашего мира. Но «сейшн» тем и отличается от всего остального, что там все непредсказуемо и недолговечно. А жаль! Красивую музыку всегда жалко терять. Но таковы законы этого жанра.

Донна с Геркой пели бардов, Инь Яныч аккомпанировал им на гитаре. А я слушал и наслаждался. Этот вечер был еще лучше, чем тот, первый, когда мы только познакомились с Донной. Я по-настоящему отдыхал душой среди этих, ставших уже близкими для меня, людей. Может это и ненадолго. Но сейчас это было так. И я просто наслаждался этим кусочком моей жизни, не думая о завтрашнем дне.

Когда музыканты вдоволь напелись и наигрались, беседа снова возникла, словно ручей, пробившийся сквозь скалы на склоне горы. Инь Яныч оказался философом. Он немного увлекался буддизмом, йогой и еще какой-то философской ерундой, но послушать его было интересно.

— Нельзя быть успешным, если ты себя таковым не ощущаешь. Я давно наблюдаю за многими людьми, это очень занятно. И действительно, богат и успешен только тот, кто себя таковым считает сызмальства. Они прут как танки, убеждая себя и всех окружающих в своей правоте. И знаете, всегда срабатывает. На сто процентов. Очень занятная штука. Но требует всей твоей жизни. А таким людям другого и не надо. Они этим живут. — Инь Яныч немного помолчал, словно прикидывая, стоит ли нам сообщать свою следующую мысль. И все же решился: — И еще, нельзя гадить людям. Это очень наказуемо.

О, как! Глубоко. Но с этой мыслью я был полностью согласен.

— Да, гадить нельзя, — согласилась с нами Донна, — но артисты — люди циничные. Они обслуживают человеческие страсти. И иногда их заносит так, что они позволяют себе много лишнего. Как же тогда быть?

— А никак, — Инь Яныч сказал это просто и спокойно, — каждый сам должен сделать для себя выбор, что ему можно, а чего нельзя. И все. Потом надо просто придерживаться этого выбора.

— Так просто? — удивилась Донна.

— Проще не бывает.

— А если тебе на пятки наступают? Если бьют наотмашь? То, что же, все прощать? Прям как в Библии?

— Не знаю, — Инь Яныч пожал плечами, — это и есть выбор. Можно поступить как хочется в этот миг, а можно подумать, и ничего после не делать. Это и есть выбор, — повторил он.

— Ага, значит, получается, что, если дать сдачи, то потом получишь по шее еще больней?

— Получается, что так, — мирно согласился Инь Яныч.

— Черт знает, что творится в этой твоей философии, — Донна немного завелась. Ох уж эти ее знаменитые смены настроения! Но она так же быстро и оттаяла. — Хм, — не унималась она, видимо, стремясь докопаться до сути, — это, если следовать твоей логике, то значит надо все и всем прощать. Сдаваться без боя.

— Нет. Не совсем так. Мы же сейчас говорили об отношении между людьми, а не о работе или чем-то еще. Не надо путать. Это ведь очень важно. Если ситуация требует упорства, то надо его проявить. А вот упорство или упрямство — это уже тонкость. Тут много тонкостей. Это же философия. Люди на нее целую жизнь тратят. И то не всегда с пользой.

— Фу, утомил. Не хочу я свою жизнь на это тратить. Поздно мне уже.

— Поздно никогда не бывает. И переменить тему разговора тоже, — Инь Яныч сказал это так же монотонно, как и все, что говорил прежде. И мы сразу даже не въехали. Но через секунду уже все дружно хохотали, соглашаясь, что такую дивную ночь не стоит тратить на философию, какой бы полезной для жизни она ни была.

Донна развеселилась.

— Ага. Щас! Я подставлю другую щеку! Кому? Им?

Было не понятно, о ком она говорит, но, видимо, этот внутренний монолог не утихал в ее душе многие годы. Это я понял еще в прошлый визит. А она не унималась.

— Я их всех видала знаешь где? — Я не стал уточнять. — А я тебе скажу. Сказать? — Я отрицательно замотал головой. — Только настоящий артист может меня понять! Но их уже почти не осталось. Понимаешь?

Она вдруг стала серьезной.

— Мне тоскливо и плохо без моих друзей. Я скучаю по ним. Они ушли навсегда, и сцена без них пуста. Конечно, артистов всегда много. Но тот, кто сказал, что незаменимых нет — ошибся! Незаменимые есть! — в ее взгляде теперь была тягучая черная тоска. — Незаменимы на самом деле мы все. Но каждый из нас по-своему. Представляешь, какой парадокс. Совершенно незнакомый тебе человек вдруг становится тебе близким, он проник в твою жизнь, ты вместе с ним смеешься над его шутками. Потом ты начинаешь его ждать. А однажды он вдруг уходит. Просто исчезает, и все.