Мои рыжий дрозд

—  А у него нога застряла между камнями.

— Господи! Сейчас я проберусь к тебе.

— Да нет, Шемас, это он шутит. Ладно, иду.

— Давай, давай, Даффи, осторожнее, вот так, молодец. Михал! Долго тебя ждать? Слезай немедленно!

—  А чего это я должен вас слушаться?

— Ну погоди, останемся с тобой ночью в комнате, от тебя мокрого места не останется. А на твою койку я потом помещу Даффи.

—  Жирняга чертов! И не подумаю слезать!

— Сейчас же спускайся и иди в дом, А то хуже будет.

—  Что, посмеете меня ударить?

— Ну, я об этом не думал… Но если ты сам настаиваешь…

—  Не посмеете, не имеете права.

— Михал, тут никаких гарантий.

Михал перескочил на другой валун и встал на нем во весь рост, сжимая в кулаке большой камень.

—  Шемус, если вы хоть шаг сделаете ко мне, я этим камнем вам голову пробью.

— Совсем обалдел! А ну брось!

Михал замахнулся, но в этот момент одна его нога подвернулась, и он с размаху шлепнулся на скользкий валун. Шемас бросился туда и схватил его за плечи. Пальцы Михала разжались, и тяжелый булыжник, весело проскакав по камням, гулко нырнул в озеро.

— Что, и ты за ним хочешь?

—  Ладно, все, кончили. Пустите меня!

— Михал, ты совсем идиот? Не понимаешь, что тут действительно погибнуть можно? И еще: ты должен меня слушаться. Не понятно? С первого до последнего дня слушаться во всем! — Он тряс его за плечи.

Поодаль стайка ребят наблюдала за этой сценой:

— Да что с ним разговаривать, двиньте ему лучше.

— Эй, Михал, сопротивление бесполезно! Сдавайся!

Михал мрачно засопел и, поняв, что Шемас сильнее его, поднял к нему свое покрасневшее лицо, на котором сверкали ненавидяще сощуренные глазки, и плюнул. Шемас, не совсем понимая, что делает, изо всех сил ударил Михала в ухо. Тот упал на камни и заплакал. Гадость! Шемас стер плевок рукавом свитера и слегка подтолкнул мальчика ногой:

— Ладно, вставай…

Михал не двигался. Сжимая ладонями лицо, он старался вдавить обратно в глаза слезы, которые просачивались между пальцами.

— Ну, не обижайся. Прости, если хочешь. Мне тоже очень неприятно, что так получилось. Но ты сам во всем виноват. Уйти бы тебе вместе со всеми, и никаких проблем.

—  Колум, — выдавил из себя Михал, — уведи отсюда этого шизика, чего он ко мне пристал!

— А чего сам его доводишь?

Михал сел и злобно взглянул на Шемаса:

—  Что вам еще от меня надо?

— Послушай… — Чувство собственной вины, которое он пытался скрыть, заставляло испытывать к Михалу еще большее омерзение. — Послушай, не надоело быть шутом? И меня ты все время провоцируешь. Я уже третий год работаю тут на курсах и, честное слово, никого хуже тебя не встречал.

—  Прекрасно! — Михал язвительно улыбнулся и встал. — Обещаю немедленно исправиться! Отныне я образец примерного поведения! — Он сделал реверанс. — Буду теперь ничем не хуже Кэвина, только уж и вы извольте полюбить меня не меньше.

— До конца всего шесть дней, для любви времени мало. Но буду очень благодарен, если ты эти дни действительно будешь хоть немножко поспокойнее.

—  А вы сами ко мне не цепляйтесь.

— Хорошо, иди, еще в комнате надо убрать.

—  После того, как вы меня избили? Да я ни рукой, ни ногой шевельнуть не смогу.

— Нечего придуриваться.

Михал побрел к дому, усиленно хромая.

— Шемас, — к нему нерешительно подошло несколько мальчиков, — вы не думайте, мы все считаем, что это он сам вас довел.

Он махнул рукой и отвернулся.

— Нет, нет, правда. Ему давно уже пора было дать как следует.

— А куда он вам плюнул?

— А камень он не успел бросить?

— Да нет. — Шемас вздохнул. — Я должен был сдержаться. Колум, ты все видел, да? — Тот кивнул. — Я не имею права скрыть эту историю от начальства. Так что скажи Михалу, что мне придется сегодня же вечером на совете обо всем рассказать. А как с ним поступить, пусть уж они решают.

Шемас повернулся и медленно пошел к озеру. Как он устал! Еще целых шесть дней…

На вечернем совете он, как и обещал, заявил, что в его группе есть учащийся, который систематически мешает проводить занятия, постоянно находится в состоянии конфликта как с преподавателем, так и с другими мальчиками, последовательно отказывается говорить по-ирландски и вообще его поведение выходит за всякие рамки. Он так и сказал: «выходит за всякие рамки». Шемас не назвал лишь имя этого преступника, которого ему вдруг стало почему-то жалко.

Ну что, опять переел? Или на солнце перегрелся? Часы показывали ровно 14.18. И ни минутой больше.

Глаза мои видят.

Нет, пусть пока отдохнут. Музыка кончилась, но пластинка еще вертится, тихо шурша. Покой. Усталость. Лень.

Гильгамеш в Урук возвратился со славной победой. На солнце сверкает его оружье. Накинул он плащ и стан подпоясал, нет в Уруке его прекрасней. На красоту Гильгамеша подняла очи богиня Иштар, так царю Урука она вещает:

— Давай, Гильгамеш, стань мне супругом. Зрелость тела в дар подари мне.

Гильгамеш уста отверз и так ей вещает, богине Иштар.

— Зачем ты хочешь, чтоб я взял тебя в жены? Разве не горе мужам ты приносишь? Какого супруга ты любила вечно? Давай перечислю, с кем ты блудила.

Как услышала Иштар эти речи, гневом наполнились ее очи. Гильгамешу так она вещает:

— Ах ты, дурень несчастный, импотент безмозглый, как посмел ты, безумный, меня отвергнуть? Подожди же, жалобу обращу к богам я, суждена вам гибель, тебе и Энкиду!

Иштар разъярилась, поднялась на небо, пред отцом своим Ану стоит и плачет:

— Отец, поношенье Гильгамеш учинил мне, Гильгамеш перечислил мои прегрешенья, все мои прегрешенья, все мои скверны. Отец, быка создай мне, пусть убьет Гильгамеша. За обиду Гильгамеш поплатиться должен! Если же ты быка не дашь мне — ударю я в дверь страны без возврата, открою я врата преисподней, подниму я мертвых, чтоб живых пожрали, станет меньше тогда живых, чем мертвых.

Как услышал Ану эти речи, ее он уважил, быка он создал. В Урук с небес погнала его Иштар. Семь дней и ночей гнала его Иштар, на восьмой день пришел он к Евфрату. Велика его сила, сильна его ярость.

Энкиду так вещает Гильгамешу:

— Мой друг, гордимся мы нашей отвагой, что же теперь мы делать станем?

Гильгамеш уста открыл и молвит, так он вещает другу своему Энкиду:

— Друг мой, видал я быка деянья, но силы его для нас не опасны. Вырву его сердце, пред Шамашем положу я, убьем быка мы с тобою вместе.

И тут Гильгамеш сделал то, чего боги никак не могли ожидать от него: выкатив из подвала дворца полученную им в подарок от заокеанских союзников небольшую боеголовку, он направил ее на небесного быка и нажал пуск.

Взобралась Иштар на стену огражденного Урука, на зубец вскочила, бросила проклятье:

— Горе Гильгамешу, горе Энкиду, меня унизили, быка сразивши!

Услыхал Энкиду эти речи Иштар, вырвал корень быка, в лицо ей бросил:

— А с тобой — лишь достать бы, кишки его на тебя намотал бы!

Созвала Иштар жриц, блудниц и девок, корень быка они оплакивать стали.

Собрались на совет великие боги, совещаются вместе, что дальше им делать. Ану Эллилю так вещает:

— Зачем они сразили быка и Хумбабу? Всегда они вместе, велика их сила, у наших гор они похитили кедры.

Эллиль промолвил:

— Пусть умрет Энкиду, но Гильгамеш умереть не должен!

Сошел недуг на тело Энкиду, и день, и другой лежит он на ложе, пятый, шестой, и седьмой, и десятый. Тело Энкиду недуг пожирает. Гильгамеш уста открыл и так со слезами вещает:

— Я об Энкиду, моем друге, плачу, словно плакальщица, горько рыдаю: мощный оплот мой, сильный топор мой, верный кинжал мой, надежный щит Мой, праздничный плащ мой, пышный убор мой — демон злой у меня его отнял. Младший брат мой, гонитель онагров горных, с кем мы побеждали, поднимались на скалы, быка схвативши вместе, убили, погубили Хумбабу, что жил в лесу кедровом! Что за сон теперь овладел тобою? Стал ты темен, меня ты не слышишь!