Песок из калифорнии (СИ)

Штрих пятый.

В Париже зимой бесперспективно. Летом он хоть на что-то надеялся, куда-то хоть совался со своими рисунками, бился как рыба об лед, да еще своими эмигрантскими делами занимался, но кончились франки, зарядили дожди, где-то в метро оставил по рассеянности да под вермут местный свою заветную папку, порвались щузы и куртка, и пришел товарищ депресняк... Впереди не хера ни видать, впереди ни чего не будет, рождаться надо было не в Рязани, колыбели русской поэзии двадцатого века, а в Париже, и не в семье электрика и поварихи, а хрен знает кого... И учится надо было не на прикладном, текстильного института, а в какой-нибудь Сорбоне от искусства, то да бы к его тридцати пяти было б все...И слава, и прайса, и флет, и целые шузы... А так одно говно, и морду разбить за судьбу некому, правильно Боб поет - не прижжешь ей паскуде хвоста огоньком, вот и полная безнадега, депресняк долбает у который месяц, сейчас бы закинутся колесом да запить винцом вонючим, и забыться б хоть на мгновение, вспомнить бы все то, что было ништяк и в кайф, вспомнить лето, море, герл, френдов, траву, вайн, жратву, жратву, жр... Ну в рот ее пополам - смачно выругался Василий не известно в чей адрес и сплюнул. В уголках глаз щипало и он зло усмехнулся - ссать меньше будешь, уже как герла, ностальгия выбила слезу у эмигранта и он пополз на коленях к березкам... Какая на хер ностальгия, ебена вошь, да он плевал на эту помойку, Совок вонючий, Родиной зовется, ему бы совсем немного бы, хер с ней, с известностью, продавался бы немного, хоть чуть-чуть и все, так нет же суки, тут от мазил дранных, жопой рисующих и путающих Пикассо с Рембрандом кидать не перекидать... Он по лету, когда шатался с папкой заветной по галереям, щузы бил, насмотрелся на это творчество... Руки оторвать мало, а тем кто покупает - глаза повыбивать! Да на Арбате вчерашний слесарь талантливей пишет, сраку что ли подставляют хозяевам галерей эти писаки от слов писсуар...

Сейчас бы напиться, в смерть, в стельку, и по венам полосануть, лечь под тряпку и все. И все... Напоследок вспомнить всех, кого любил, с кем пил, с кем делился последним, и вперед. И все... И ни чего не будет больше - ни голода, ни холода ни сырости... Вечный кайф, порог, к которому он уже дважды подходил в своей жизне, было такое у него, и наконец-то он узнает, что же там так сильно сияет, аж глазам больно...

Штрих шестой.

В Париже зимой просто нет сил. Ни на что. Аскать ломает и больше чем полфранка в самом лучшем случае не дадут. И то не каждый. Воровать не умеею. Рисовать нет прикола, хотя этот рисунок просто обалденный, видимо его пик, умри, а лучше н напишешь...

Улица зимнего Парижа, реклама бистро, фонари, снег пополам с дождем и все отражается, ломаясь и дробясь, в лужах с мусором и в низких облаках. Автор Василий Румянцев, непризнанный гениальный художник конца двадцатого века...

Ни на что нет сил. Друзей нет, подруги нет, есть жилье. Поджечь бы его, но тогда точно только под мост. Денег давно уж нет...

Улица зимнего Парижа, реклама бистро, фонари, снег пополам с дождем и все отражается в лужах с мусором, низкие облака свинцового цвета нависли над всем эти и ни на что нет сил. Даже на жизнь. Сейчас бы закинутся бы каким-нибудь таким колесом, что б кони двинуть, так где его взять, а пилится нет сил, ни физических, ни духовных...

Ночью приснилась какая-то герла, лица он не разглядел, она его хотела, а у него ни на что нет сил... Проснулся заплаканный, но зато трусы сухие, дошел до ручки, уже ночью не приплываю, ребра торчат, совсем скелет стал...

Улица зимнего Парижа, реклама бистро, фонари, снег пополам с дождем и все отражается в лужах с мусором и в низко висящих облаках свинцового цвета, и совсем совсем непонятно - где рисунок, а где реальность, голова кружится, десны болят, шатается уже третий или четвертый зуб, ни на что нет сил, ни на что...

Зимняя улица, застывшая в лужах, фонари, тускло горящие на серой бумаге, кнопки, все до единой ржавые, реклама бистро, горящая неоном, низкие свинцовые облака, а по ним ползет рыжий таракан, ну а он то что в этом сранном сквоте жрет, интересно?..

Снег пополам с дождем и на рисунке и на улице, и ни куда от него не деться, и ни на что нет сил. Просто нет сил...

Штрих седьмой и последний.

В Париже зимой хуево. И мерзко... Но очень. И совсем не хочется жить. Особенно, если живешь в собачьих условиях. Хотя многие местные собаки живут в особенно крутых условиях. А бродячим собакам помогает какая-то херовая организация, обклеившая своими плакатами все станции метро, нет что бы о людях позаботится, суки... Шузнякам пиздец полнейший пришел, в бороде вчера вшу поймал, точно чесалась паскуда, мыться негде и холодно, тряпье воняет, как у заправского клошара, джинсы того и гляди сломаются от грязи, а про трусы лучше и не говорить... Носки давно сопрели и развалились на куски, ноги он газетами обматывает, видали бы его френды - не поверили бы своим глазам, неужели это он, Базиль, собственной персоной? да нет же, это просто какой-то бомжара вонючий с Комсомольской станции метро, ваши документы, да я паспорт начальник давно посеял, если не брезгуешь - держи справку со спецприемника... Василий Сергеевич Румянцев, год рождения 1962, место жительства город Парижск, третий колодец направо, хе-хе-хе-хе!..

Василий закашлялся, сильно, с надрывом, до боли в бронхах, до слез. Неужели еще и туберкулез, мелькнуло, так я совсем по штампам загулял - талантливый художник приехал покорять Париж и умер от туберкулеза в расцвете сил...

Василий оттер слезы и слезы, зло уставился в окно. В Париже зимой мерзко, особенно если третий день не курил, выходить в холодину и в лужи в рваных шузах ломает, ни жрать, ни срать багеты и от багет он не может, а разговаривает лишь сам с собой...

За окном шел или падал мокрый снег пополам с дождем, было или позднее утро или ранний вечер, фонари или не были еще выключены или уже их включили, редкие прохожие кутались в кашне и прятали свои французские носы в воротники, за стеклом бистро было тепло, уютно, сухо...Там веселились и жировали бляди и проститутки сутенеры и бандиты, наркоманы из среднего социального слоя и гомики... Там пропивались наследства и состояния, там... Василий захлебнулся слюной и с силой, со злобой, харкнул в стекло. В стекло бывшей столярной мастерской, расположенной на втором этаже. До стекла бистра было минимум десять метров... А жаль.

Клерк местного, 74 отделения «Лион Банк», Жан-Луи Сераль забежал после работы в бистро выпить чашку горячего кофе, перебросится парой слов с хозяином об мерзкой погоде. Хозяин бистро возвышался монументом за никелированной стойкой, монументом самому себе... Проглотив и довольно-таки торопливо, чашку кофе и слегка досадуя на то, что из-за избытка клиентов нет возможности посетовать на плохую погоду и получить заверения от хозяина бистро, что раньше зимы были намного лучше, Жан-Луи вышел на улицу. Ветер, снег пополам с дождем, дома гриппующий сынишка, теплая жена и обед, улыбка тронула тридцати пяти летнее бритое лицо клерка и запахнувшись в пальто, он устремился к желанному домашнему уюту... Сегодня жена обещала приготовить утку с картофелем и цветной капустой, м-м-м-м...

Василий понял - это обожравшийся прожигатель жизни, вмазавший в бистро пару-тройку «бурбонов», спешит к какой-нибудь бляде, а в портфеле у него что-нибудь пажрать-выпить для нее. Подождав, когда шикарно одетый мусье поравняется с ним, Василий рванул портфель к себе...

Задумавшись о гриппующем сынишке, он ему сегодня купил мягкого розового слона, вот будет радости малышу, Жан-Луи не сразу заметил неприятно выглядевшего клошара, заросшего бородой до самых глаз, как йети. Нашарив в кармане монету, вроде бы как франк, дам ему, пусть выпьет, сегодня особенно холодно, христианская мораль учит - делись с ближним... мысли разлетелись от рывка, правая рука, еще мгновение назад сжимавшая ручку портфеля со слоном взлетела вверх и... О боже, Жан-Луи вскрикнул - нет, нет, так нельзя, черт вас возьми!..