Калейдоскоп (СИ)

Что ж, мне повезло. Мое семя не дало ей долгожданного урода. Хотя нос так старался. А я продолжал смотреть на нее каждый день, и мне было жаль ее. Но не долго, отвращение превозмогало над милосердием, и я ее убил.

Не собственными руками. К сожалению, нет. Своим желанием. Своими мыслями, своим бездействием и равнодушным присутствием.

Нос убил какой-то член вместо меня, словно пространство, помня мои окровавленные руки, решило дать мне милостыню и само подобрало персонаж для исполнения приговора. Я в этом не участвовал. Я только опознал тело. И черт меня дери! Более 40 колотых ран по всему телу! И ни одного попадания в лицо. Мне подумалось, что это какая-то злая «недошутка»! Я рассмеялся прямо в морге. Конечно, учтивые врачи и следователи подумали, что это нервное. Еще бы! Как тут не нервничать! Искромсанное тело лежало передо мной! Вот оно, прямо на холодном грязном столе! Лежит как-то в неестественной позе, струпья мяса и запекшейся крови по всему телу, лохмотья испачканного платья, вывернутые колени и порванные босоножки, но! Ни единой царапины на лице! На этом чертовом лице! Ненавистном и жалком лице! Она приоткрыв глаза, с вывернутой шеей таращилась на меня, и я был уверен смеялась! Да, да смеялась надо мной или мне, как это делала все 8 лет! Все долгих отвратных восемь лет!

Я отвернулся от нее, и меня вывернуло прямо на пол. Я облевал ботинки не только себе, но и рядом стоявшему лаборанту. Я не стал извиняться – это же нервное. Вы же все так учтивы и все понимаете! Только я ничего не понимал. Не понимал этого убийцу, который зарезал ее как рождественского кабана, но по морде, о Боже, по морде ни разу не врезал! Неужели он не хотел проломить ей череп, свернуть вечно играющую челюсть, отрезать к чертям собачим этот морщинистый мерзкий «недонос»?! Я ничего не понимал. Как и не понимал все эти пролетевшие восемь лет. И не понимал еще кое-чего.

Я же любил ее спину. Я так любил ее спину. Я до сих пор люблю ее спину. Почему мне не дали просто ее спину? Зачем забирать целиком все тело и тащить его в гроб? Зачем увозить все тело с гниющими кишками и желчью в крематорий? Зачем созывать всех родственников и сослуживцев, чтоб ткнуть их носом в пожелтевшее лицо и синий приоткрытый рот покойника? А потом еще заставлять их целовать разлагающийся труп в лоб или куда им там захочется? Похороны можно смело обозвать ничем иным, как чертовым шоу уродов, при этом я затрудняюсь определить кто более уродливы - живые или мертвые! О да, для некоторых это прекрасное зрелище, и что больше всего меня бесит, людей туда так и тянет, поглазеть на покойника. Словно они примеряют не смерть, а платье: хм, мне пойдет такой цвет? Или, мне к лицу эта модель? Хм, неужели я тоже буду так ужасно выглядеть? Или, о! Как она прекрасна! Я тоже хочу быть такой же красивой, когда умру! И да, да, гроб мне тоже именно из такого же дерева, пожалуйста!

Со всем этим балаганом, я думал только о спине. Я жалел о том, что мне не отдали ее позвоночник. Я настаивал, я просил, но неумолимы были их лица. Они не дали мне ее позвоночник. И я смотрел как опускают гроб и прощался со своей возлюбленной спиной навсегда. Я плакал. Я правда плакал. Плакал от того, что видел и знаю, что происходит с умершим телом через неделю, через месяц, через три года. И я завидовал червям и всевозможным личинкам, у которых сегодня начнется пир с моей спиной. Они выгрызут ее, а потом просто высрут, проглотят снова и опять высрут, пока спина не исчезнет как таковая навсегда. Я больше никогда не увижу мою спину.

Красное и Белое

Мне было семь лет. Я шел по сухой и выжженной траве, подбивая носком сношенных сандалий взлетающих вверх мошек. Палкой я размахивал перед собой, помня, как учила меня мать быть осторожным, ведь в полях водятся степные змеи. Мышей я не боялся, но змей опасался. Тогда, очень давно, я еще не представлял насколько мир полон опасностей и грандиозно населен всевозможными тварями, кроме людей конечно. Тогда я остерегался только змей. Их разновидности, классифицировались в моем детском сознании только на две категории: ядовитые серые гадюки и черные безобидные ужи с оранжевыми ушками, хотя меня уверяли, что их несуществующие ушки желтого цвета. Не знаю. Дальтонизмом я не страдал, и даже сейчас убежден в том, что они оранжевые.

И так, воспроизводя в пространстве свист от взмаха палки, я шел прокладывая себе дорогу без змей, к дому. Я шел домой. Не спешил, зачем? В руке я крепко сжимал корзину, которая уже была пустой. Утром, отправляясь на рынок, эта плетенная корзина была полна гусиного пуха, который я с ловкостью беспечного ребенка продал одному старику, подушечных дел мастеру. И я был горд! Я нес в нашу насыщенную детьми семью – свою лепту! Я как-то спросил у матери, что такое «лепта»? Она повернулась ко мне, наклонилась и заговорчески ответила: « - Это древнегреческая монета. Ею пользовались когда-то очень давно. Она была медной, кажется и обозначает в дословном переводе – «маленькая», «тоненькая». Совсем как ты.» – после чего отвернулась и приступила к своим повседневным делам. Помню я тогда очень обиделся на нее! Как так получается, думал я! Это не справедливо! Я работаю и тружусь не меньше остальных детей в нашей семье! Я тогда убежал в лес и долго так сидел размышляя над ее словами, одновременно упиваясь своей обидой. Потом я все же решил подойти к бабушке и спросить у нее значение этого выражения. Я был уверен наверняка, что она расскажет мне что-то другое! Я верил и очень ждал утешительной легенды. Она всегда умела удивительно нежно и мудро разъяснять нам всем все на свете! Я побежал к ней и задал тот же вопрос: «Скажи, что такое лепта? Почему мама говорит, что это что-то очень маленькое и незначительное? Крошечная монетка, как я, и что моя помощь вам мала?» – бабушка тепло улыбнулась и посадила меня на табурет. Налила стакан молоком и, села напротив.

- Нет, дорогой. Твоя мама совершенно не это хотела сказать. И она не называла тебя мелким и незначительным. Я в этом уверена. – бабушка потрепала меня по голове своей мягкой и уже морщинистой рукой в мелких пигментных пятнышках, как у ягуара. – То, что лепта — это монета – правда. Но выражение внести свою лепту, имеет куда более глубокое и духовное значение. Сейчас я расскажу тебе одну притчу. – бабушка ласково и устало улыбалась. У нас за спиной слышались сторонние звуки – мои старшие братья и сестры шумно собирались ко сну. Бабушка протерла изнеможенное лицо и тихо продолжила.

- Давным-давно, во времена, когда Спаситель наш ходил еще по земле. Он подошел со своими учениками к храму, посмотреть на сокровищницу и на то, как люди всего города приносят подношения Богу. Тогда каждый горожанин был обязан внести в сокровищницу деньги, монеты и ценности, показывая таким образом, свое якобы уважение и преданность Богу. И сел тогда Иисус против сокровищницы и стал наблюдать, как народ кладёт деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много. Очень много. И драгоценные камни, и крупные деньги! Уж не помню какие тогда водились. – бабушка улыбалась очень светло и мягко, она подлила еще молока в мой стакан и продолжила - Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляло тогда…- бабушка задумалась и махнула рукой. – Совсем немного! До пяти копеек, если на нашем языке. И стояла так, бедняжка. Ей было стыдно за себя перед всеми и перед Богом, наверное, но большего у нее не было. Исхудавшая и совершенно изнеможённая она помолилась про себя и скромно ушла, пропуская следующих. И тогда, подозвав учеников своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу! – бабушка сделала многозначительную паузу, мои глаза расширились от удивления, и я сглотнул полный рот молока поторопившись задать вопрос, но бабушка продолжала – И ученики Его так же удивились. Как? Почему? Объясни! И Спаситель наш ответил им. Очень просто. Ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела, всё пропитание своё. Вот так вот. – бабушка снова положила руку мне на голову. – Теперь понимаешь? – я молчал. Мне нужно было соединить все сказанное и услышанное и я не ответил. – Помощь твоя, по силам твоим и внутреннему желанию. Так, что иди спать. И не тревожь свою душу сомнениями. Каждый из нас любит друг друга и заботиться о каждом члене, как умеет и как хочет. Покойных снов.»