Ленинград, Тифлис

— Будем знакомы. Меня зовут Сергей Сергеевич.

Они вышли на площадь, и Сергей Сергеевич показал Леве маленькую красную книжечку, на обложке золотыми буквами было выбито ОГПУ. Лева почувствовал, как у него в животе опустились внутренности и потекла холодная струйка между лопаток.

Они вышли на бульвар Профсоюзов, пошли в сторону площади Труда. Лева едва передвигал ноги. Сергей Сергеевич все время что-то говорил, но Лева с трудом его понимал.

— Отчет? Я уже написал отчет в иностранную комиссию…

— Прекрасный отчет написали, Лев Соломоныч, отличный! Прочитали с огромным удовольствием! Но нам от вас нужон еще один отчетик, так сказать, приватный. С кем встречался ваш иностранец, какие завел контакты, что кому передавал… Усекаете, Лев Соломоныч?

У Левы от сердца отлегло. «Про картины не знают, не догадываются». Он быстро ответил:

— Усекаю… Напишу непременно…

— Вот и отличненько… Зайдете к нам через неделю на Петра Лаврова…

Лева поморщил лоб:

— Это Фурштадтская?

— Она самая. Дом 21, где ОСОАВИАХИМ, третий этаж, левая дверь, два звонка…

Через неделю Лева был на Фурштадтской. Вместе с Сергей Сергеевичем там был еще один чекист постарше. Представился Матвей Матвеевичем. Бегло просмотрел Левин отчет. Хмыкнул. Положил в синюю папку.

— А теперь давайте, Лев Соломоныч, говорить по существу. Вы — человек образованный, грамотный. Понимаете, как обострилась классовая борьба на данном этапе. В этих условиях нам ой как нужны грамотные люди, бойцы невидимого фронта. Вы ведь линию партии поддерживаете?

Лева заблеял:

— Я всегда поддерживал… Всецело… Да, человек я книжный… Мало кого знаю, ни с кем ни встречаюсь…

— Не прибедняйтесь, Лев Соломоныч, многих вы знаете. И не стесняются вас, говорят при вас в открытую. А вы запоминайте, кто, что, о ком… И к нам. А мы уж в долгу не останемся… Кстати, как у вас с жилищными условиями?

— Комната в коммуналке. На Пороховых…

— Можем поспособствовать…

— Да нет, правда, не смогу я вам помочь. Увольте!

Матвей Матвеевич посуровел.

— Да не удастся вам, Лев Соломоныч, отвертеться, не выйдет…

Он раскрыл синюю папку, вытащил Левин отчет.

— Не все вы тут расписали, Лев Соломоныч, ой не все…

И опять у Левы внутри что-то опустилось, и страх пополз по спине.

Подошел Сергей Сергеевич, положил перед Левой листок с напечатанным текстом. Буквы прыгали у Левы перед глазами.

«Я, нижеподписавшийся, обязуюсь оказывать всяческое содействие…»

— Подпишите и поставьте число.

Лева заскулил:

— Да я…

Сергей Сергеевич перешел на «ты»:

— Подписывай!

Лева взял ручку и криво расписался.

Приходил он в квартирку на Петра Лаврова регулярно, каждые два месяца. Всякий раз с подробным отчетом. Сперва мучался, плохо спал, появились боли в сердце.

Часто отчеты его браковали.

— Ну что ты тут понаписал? Все хорошие, все в одном строю… Откуда ж предатели и перерожденцы у нас берутся? А ну, иди в соседнюю комнату, там тихо, посиди, подумай…

Лева сидел, думал. Кусал ручку…

— Ну, вот так уже получше… Иди, работай…

…На этот раз Сергей Сергеевич и Матвей Матвеевич выглядели довольными. Говорил, как всегда, в основном Матвей Матвеевич; Сергей Сергеевич сидел тихо, поддакивал.

— Делаешь успехи, Лев Соломоныч, большие успехи. Твоя записка про зиновьевское гнездо в институте искусств пошла в оперативную разработку.

Лева покраснел:

— Да, что вы… Я же свой долг выполнял…

— Это и похвально, Лев Соломоныч, это и похвально…

Матвей Матвеевич встал и прошелся по узкому кабинету.

— Но вызвали мы тебя в неурочный час по другому делу. Успешно идет разработка связей германского шпиона Фредерикса. Ты с ним знаком?

— Мы изредка встречались.

— Знаю, знаю. А какие у тебя отношения с Дадашевой?

— А что с ней? У нее не отвечает телефон…

— Гражданка Дадашева арестована, находится под следствием.

Лева побледнел. Вскочил со стула.

— Не может быть! Она — честный, кристальной души человек!

Матвей Матвеевич встал напротив Левы, надавил ладонью ему на плечо.

— Ты слушай сюда, Лев Соломоныч! Дадашева попала в сети, запуталась. Ей помочь надо!

Лева бормотал:

— Ее нужно отпустить… Она честная, чистая…

Матвей Матвеевич говорил с Левой, как с ребенком.

— Конечно, отпустят твою Дадашеву. Только не сразу. Нужно объяснить ей, что к чему, что со следствием нужно сотрудничать…

Лева закрутил головой:

— Что нужно сделать?

— Мы тебя вызовем. Устроим вам очную ставку…

Лева опять вскочил со стула:

— Очную ставку? С ней? Никогда!

Сергей Сергеевич подошел к Леве сзади и слегка сдавил ему шею:

— Без истерик, Лев Соломоныч! Мало мы тебе помогали… Вот какую квартирку выхлопотали…

Лева сидел бледный. По его лицу катились крупные капли пота.

— Что я должен ей сказать?

* * *

… Вету стали опять допрашивать и, казалось, допросам не будет конца. Она сидит на маленьком неудобном табурете, а в глаза ей бьет ослепительный свет.

Вопросы те же самые.

— Когда завербовали?

— Какие давали задания?

— Где и с кем встречалась?

— Пароли? Явки?..

Вета устало отвечает:

— Нет… не знаю… не давали… не встречалась… я не понимаю, чего вы от меня хотите…

— Отойдите, станьте к стенке!

Вета стоит, прижавшись спиной к холодной стене. Закрывает глаза и куда-то улетает.

И тут же у самого уха, оглушительное:

— Не спать!

На Вету льется ледяная вода.

И опять неудобный табурет, и вопросы, вопросы, вопросы…

Лампа, направленная в лицо, на мгновенье тухнет, и Вета видит, что перед ней уже другой человек, черненький, густые волосы с сединой, пушистые усы, мягкий голос:

— Вы не волнуйтесь… Лучше сознаться… Вас отпустят… Немного подержат и отпустят…

— В чем я должна сознаваться? Я же ничего не знаю…

— Мы вам поможем, подскажем… Мы ж и так все знаем, вот сколько у нас материалу! — черненький показывает Вете толстую папку.

Вета молчит, закрывает глаза и слышит сквозь сон:

— Шпионаж на Балтийском заводе… Новые подводные лодки… Радиоизмерительные приборы… Как они попали к немцам?

Вета чувствует, как по телу у нее проходит ток: подводные лодки… радио… это Марк. Кто еще?

А черненький все говорит:

— Все эти сведения ваш дружок Фредерикс отправил в Германию. Кто ему их собрал? Соображаете?

Вета кричит:

— Я не знаю! Я ничего не знаю!

Кто-то сильно бьет ее сзади по голове, лампа чертит ослепительный круг и гаснет. И сразу же ледяная вода в глаза, уши, рот.

И опять перед ней маленький блондин:

— Ну что, Дадашева, очухалась? Будем работать дальше?

Вета собирает последние силы и плюет блондину в лицо.

Вета чувствует нестерпимую боль, пытается увернуться, закрыть лицо. Руки ее стянуты за спиной. Ледяная вода. И снова боль…

Вета стоит, прижавшись к холодной стене. Мокрое платье прилипает к телу. Боли уже нет. Только усталость. Закрыть глаза… Заснуть… Умереть…

Вокруг нее появляются люди. И Вета уже не знает, кто действительно тут, а кто ей привиделся. Блондин, черненький, а рядом с ними отец и Марк… О чем-то весело говорят, спорят…

Вета не удивилась, когда увидела Леву. Лева сидит чуть боком, опустив глаза, говорит слабым голосом:

— Я видел несколько раз Дадашеву у проходной Балтийского завода… Она попросила меня познакомить ее с военными моряками… Я видел, как она передавала какие-то бумаги Фредериксу…

Вета произносит с усилием:

— Лева, что ты говоришь, что ты говоришь, Лева…

Лева вскакивает, поворачивается к Вете, громко шепчет:

— Так надо, Вета, так надо! Надо, чтоб ты все это рассказала… И подписала… Тогда тебя отпустят… Иначе — расстрел…

Вета молчит. Потом с ней что-то происходит… Словно что-то сдвинулось в голове, пришло успокоение.