Гравитация (СИ)

Парень, безмятежно стоящий на пороге, бросающий мимолетный взгляд вокруг, цепкий взгляд, не упускающий ни единой детали. Его улыбка зажигает легкие искры в глазах и демонстрирует воплощение спокойствия. Безопасность — вот что говорит его лицо, безопасность и внимание.

Я смотрю на изогнутые губы и вижу, как они улыбаются, предлагая Габриилу ту мысль, что толкнет его на попытку убить меня. Очевидно, все идёт так как должно, и мне удается выглядеть обычно и естественно. Ровно до того момента, когда Гаспар сосредоточенно рассматривает последние синяки на моем лице. Он осторожно удерживает его, едва касаясь пальцами кожи, но я отлично чувствую тепло от них.

— Что ты думаешь об этом? — Мне не составляет труда смотреть прямо в его глаза, наблюдая, как черный круг зрачка то расширяется, то сужается в зависимости от падающего на него света.

— Пара дней, и все исчезнет, — отзывается Гаспар, едва заметно хмурясь, когда ему на глаза попадается тонкий розовый след на скуле. Он явно продержится еще долго, может полгода, а может год. Очевидно, что Гаспар недоволен тем, что шрам всё-таки останется на лице.

— Если все-таки хочется отомстить обидчику, как много шрамов стоит ему оставить?

Черный зрачок, чуть дрогнув, застывает и не меняет размера. Не увеличивается, как обычно при эмоциональном выброе, и не сужается. На мгновение мне кажется, что пальцы Гаспара чуть увеличили контакт, осторожно ложась на лицо. Затем ощущение пропадает, будто все это было лишь в моем мозгу. Гаспар не переводит взгляд на меня, он продолжает подводить итоги синякам. И только спустя минуту, убрав руку и отстранившись настолько, насколько требуют приличия, смотрит на меня.

— Столько, сколько потребуется, чтобы возместить ущерб.

Он улыбается, произнося это, как шутку.

— Тогда обидчика явно придется убить.

Я улыбаюсь, произнося это как ответную шутку.

Мой первый шаг по хрупкому мосту над бездной сделан.

Гаспар вскидывает брови, словно удивляется услышанному. Не потрясён таким заявлением, а немного удивлен. Поворачивается к столу, чтобы подхватить небольшой чайник, расписанный цветами.

— Иногда стоит выговорить то, что нас беспокоит. Выплеск эмоций помогает более трезво оценивать ситуацию с разных сторон, — Гаспар опускает горячий чайник на небольшую подставку и садится на свое место, — я предлагаю рассказать о том, как бы ты отомстила тому, кто тебя обидел.

— Насколько мне известно, это будет выглядеть как рассказ о подготовке к покушению, — я пробую горячий чай, — и в таком случае тебе придется заявить на меня в полицию.

— Те, кого мы считаем друзьями, и кто нам близок, являются исключением. Исключением, на которое не распространяются общепринятые правила, — Гаспара явно развеселила моя фраза, — так что, я выслушаю всё и пообещаю, что дальше этой комнаты сказанное никуда не уйдет.

— Хорошо, — я держу в руках чашку, раздумывая, затем осторожно ставлю ее на стол. Так осторожно, как если бы она была сделана из тончайшего хрусталя. Эта чашка — словно та часть меня, которая остается позади, за пределами поля пустоты, на котором нас только двое. Я и он, сидим друг напротив друга.

Глубокий вдох, прогоняющий кислород по артериям. Гаспар смотрит на меня, чуть прищурив глаза и ожидая.

Расскажи, как бы ты его убила.

Не знаю. Я не думаю, что я способна на такое.

Я выныриваю из своих мыслей и сталкиваюсь с взглядом Гаспара. И слабая улыбка, не доходящая до его глаз, не может скрыть напряженного ожидания, которым пронизана вся его фигура. Интересно, он понял, почему я спрашиваю его или же полагает, что мои слова связаны с чем-то другим? Мы смотрим друг на друга, и мир вокруг затихает, словно отступает как можно дальше, оставляя нас наедине с потрескивающей электрическими разрядами тишиной.

— Не думаю, что я способна кого-то убить, — криво усмехаясь, я вновь принимаюсь за чай. Гаспар, словно ничего не произошло, так же спокойно пожимает плечами.

— В таком случае тебе надо просто отдать все в руки баланса. В мире все находится в равновесии, и рано или поздно, но баланс восстанавливается.

Сегодня Гаспар одет просто, рубашка с завернутыми рукавами слегка измята тем, что поверх нее была надета куртка. Он выглядит на удивление превосходно во всем, что носит, и ни разу мне не удавалось увидеть его в чем-то, что ему не шло. Я не знаю, что сильнее заставляет испытывать холодное желание обыграть его и привести к расплате — обманутое доверие или желание справедливости для других. Иногда кажется, что и то, и то. Иногда, когда я смотрю на его осторожные движения и проявляемую заботу, кажется, что я начинаю его ненавидеть за то, что он позволил мне поверить ему, а потом подтолкнул Габриила и Алана к решению убить меня.

Тем временем Гаспар чуть отодвигает штору на окне, позволяя лучам заката пробраться в дом. Облака не закрывают солнца, медленно наползая со всех сторон, и освещаются снизу еще не спрятавшимся светилом.

— Не составишь мне компанию? — Я стою у двери, ожидая его ответа.

— С удовольствием, — то, как могут отражаться на его лице чувства, сопровождаемые богатой на оттенки улыбкой и невероятным отблеском эмоций в глазах, повергает в восхищение. Особенно, когда вспоминаешь, что половина из них, если не больше, являются игрой.

Мы выходим из дома, и я привычно поднимаю руки, чтобы надеть капюшон, скрывающий раскраску на лице. Но Гаспар перехватывает их на середине движения и удерживает, не давая коснуться ткани.

— Не надо, — объясняет он мне так, словно я — маленький, несмышленый ребенок, — никогда не надо прятаться от мира. Носи с гордостью то, что принадлежит тебе — не важно, что их оставило.

— Я должна демонстрировать всем разбитое лицо? — недовольно возражаю я.

— Нет. Демонстрируй миру то, что тебя ничто не может лишить достоинства и превосходства, — с этими словами Гаспар опускает одну мою руку на сгиб своего локтя и шагает вперед, увлекая меня за собой.

Облака становятся красного цвета, отблески заката, обещающего наутро ветреную погоду, заставляют их превращаться в гигантские багровые перья, разбросанные по небу. Словно кто-то взял кисть и разукрасил небосклон яркими мазками. Солнце еще видно над горизонтом, небольшая полоска его сияет как кусок рубина.

Непривычно идти по улице вот так, вместе с кем-то. Я отвыкла от этого, и осторожно пробую вновь ощущение чужого присутствия рядом. Бросив пару косых взглядов на Гаспара, замечаю, что он как обычно спокоен. Каждое движение точно и размеренно, и большая фигура словно источает ауру достоинства и уверенности. И они медленно, но верно окутывают меня, заставляя неожиданно ощутить справедливость его слов. Сохранять достоинство и независимость. Я снова кошусь в его сторону и сталкиваюсь с направленным на меня взглядом. Гаспар смотрит ободряюще и с выражением в полной уверенности во мне. Я чуть сжимаю пальцы на его плече, давая понять, что оценила поддержку, и отвожу глаза.

Мы возвращаемся уже тогда, когда рубиновая полоска почти ушла за горизонт. Еще светло, но уже начинает смеркаться, и тени становятся длиннее, протягивая свои тонкие щупальца из всех темных закоулков.

— Не думай о плохом, — Гаспар позволяет моим пальцам выскользнуть из захвата его согнутой руки. Я открываю дверь и поворачиваюсь к нему.

— Попробую, но не думаю, что получится.

— Тогда постарайся дистанцироваться от тех, кто является причиной всего.

Я смотрю в дышащее искренним участием лицо, словно надеюсь заглянуть внутрь и увидеть то, что он прячет за ним. — Это будет еще сложнее. Ведь обычно шрамы нам оставляют те, кто был ближе всех.

Тишина возникает всего лишь на короткий миг, но она слишком глубокая, холодная и мрачная, чтобы сойти за простую паузу. Затем Гаспар качает головой, соглашаясь со мной, и уходит, пожелав доброй ночи и посоветовав не забыть принять лекарства. Закрыв дверь, я стою в темной тишине дома, осознавая снизошедшее откровение — он знает гораздо больше о моих мыслях, чем я предполагаю. Или же догадывается о них, почти так же, как если бы мог знать наверняка.