Избранное

— Вот это речь! — сказал Джек.— Выдай нам еще одну, Уолли. Или, может, Берт выскажется?

Он дотянулся до парнишки и взъерошил ему волосы.

Младший брат еще не вымолвил ни слова. Рослый, неуклюжий, светлые кудрявые волосы, пухлые губы, добродушные голубые глаза; а старший брат, Уолли, невысок, прямые темные волосы подстрижены коротко, под Майка Флинна, только на лоб падает челка. Губы тонкие, злые, быстрые темные глаза мгновенно тебя оценивают — и отнюдь не доброжелательно.

— Берт, миляга,— продолжал Джек,— там шерсть валяется, ты еще не подобрал. Подбери-ка сейчас, будь умницей.

И с невозмутимым добродушием Берт ответил:

— Сам подбери.

Джек встал, еще минуту помедлил, зевая и потягиваясь, потом сказал:

— Ладно, парни, встряхнитесь — и за дело. Пошевеливайтесь.

И кинулся в стригальню, к движку. Слышно было, как он, покряхтывая, крутит рукоятку, и вот машина заработала. Лен выругался, но тоже поднялся и, лишь на считанные мгновения отстав от Джека, ринулся в свой закут и после короткой суматохи, спиной распахнув створки, выволок оттуда овцу, она мягко скользила по полу шерстистым задом.

Дэйв стоит и смотрит, а машинки в руках Джека и Лена жужжат и верещат, но там, где они прошли, полосы шерсти отваливаются с овцы, чистые, мягкие, поблескивают жиром. Подбегает Берт, подхватывает отрезанную полосу, относит к столу, расправляет там, отделяет лишние куски, потом складывает полосы и передает Уолли, под пресс, Дэйв мог бы стоять и смотреть весь день напролет, но в стригальне вдруг потемнело, и он поднял голову — в дверях стоит мистер Эндерсон.

— Ну, как дела?

Джек и Лен достригли каждый свою овцу, поговорить с хозяином — все-таки передышка. Эндерсон говорит, чтоб собрать остальных овец, ему в помощь не нужны двое, пускай Уолли с Бертом бросят жребий и сами решают, кому остаться.

— Пойдет Берт,— говорит Уолли.— Мистер Эндерсон, а может, вы мне позволите самому нескольких остричь?

Что ж, говорит Эндерсон, это как посмотрят Джек и Лен. Если они не против малость потерять в заработке, что ж, он-то не возражает. Только лучше возьми валухов.

— Положитесь на меня,— говорит Джек.— Вымя он овцам не отстрижет, я уж присмотрю… А как платят, Энди?

— В последнее время совсем недурно.

— Вон как? Ладно, напомните мне, и я спрошу у вас адрес.

Они с Леном опять взялись за овец; Уолли стал щеткой сметать случайные клочки шерсти с доски, а остальные трое вышли под жаркое солнце.

Мистер Эндерсон привел с собой двух сук, Берт и Уолли пришли со своей, так что Берт заодно мог прихватить и собаку Джека. Дэйв и Эндерсон ждали, пока Берт сходил в загон за привязанным под ивами псом. И покуда ждали, Эндерсон ступил на подножку машины Лена и заглянул внутрь.

— Что вы думаете об этих «шевроле», Дэйв? — спрашивает он.— По-вашему, хорошая машина?

Но Дэйв ничего не смыслит в автомобилях.

— Как! Молодому человеку, горожанину, это неинтересно? Наверно, такие в городе наперечет,— говорит Эндерсон.— Хотя, по правде, я и сам не любитель.

К хозяйству у него свой подход, говорит он: первым долгом наводишь полный порядок на участке, потом строишь овчарню, потом жилье для себя, а уж после этого, если хватит средств, обзаводись всем прочим. Хотя чудаки вроде Лена Ричардса, кто делает все наоборот, очень кстати. Даешь им стричь овец в твоей стригальне, а они зато подвезут тебя в город во время распродажи.

И Дэйв думает — любопытно, а чем старик Вакса, его хозяин, может отплатить Эндерсону за то, что и его овец пускают в стригальню; но тут из загона большими прыжками, на радостях, что получил свободу, вылетел пес Джека, и обе суки тоже ему возрадовались. Однако вернулся Берт, и, едва суки поняли, в какую сторону направляется хозяин, их уже ничто не может отвлечь. Они бегут вперед, но пес Джека, которого это не слишком занимает (пожалуй, еще и разочарованный равнодушием обеих сук), остается позади, с тремя мужчинами.

Идти по долине жарко, тем более что это хоть и некрутой, но подъем, хотя не в такой жаркий день, возможно, его и не заметишь. Постепенно долина сужается, дорога виляет, огибая выступы отрогов, а в одном месте речка омывает подножье утеса. Утес стоит поперек дороги, и ее отвели к речке, к мосту из двух бревен, скрепленных частыми поперечинами. А за мостом надо пересечь лес, поднявшийся на узкой полоске ровной земли. Это молодой лесок, больше все тотара, деревья стоят редко, и под ними просторно — скот выел траву и мелкий подлесок, поясняет мистер Эндерсон. Лишь немногие деревья пришлось убрать, чтобы проложить дорогу, кроны остальных сходятся в вышине, и после яркого света здесь сумеречно, после нестерпимого зноя — прохладно и очень тихо. Совсем не то, что на открытой местности, невольно думает Дэйв, да еще так удивительно вдруг заметить — меж стволов мелькнуло и скрылось что-то живое… удивительное чувство, даже когда поймешь, что это всего лишь бродит здесь, в странном потаенном мире, и виляет хвостом одна из Эндерсоновых сук.

Но когда лес позади, лучше снова идти тем берегом, туда и привела дорога, опять перемахнув через речку. И как ни странно, спокойней опять очутиться под открытым небом, хоть солнце палит так, что каждый вдох точно глоток огня. А потом долина вновь расширяется, и перед глазами огромная чаша, горные кряжи расходятся в стороны, врезаясь в небо острыми зубцами, и вдали опять сходятся, замыкают долину в кольцо. И все эти сотни акров освоенной земли, что ни шаг вздыбленной, что ни шаг бросающей тебе вызов, расчищены от леса, лишь уцелели клочки в немногих тупичках, в самой глубине расщелин между отрогами.

Эндерсон остановился, присел на корточки.

— Берт! — позвал он. Берт, который все время молча шел на десяток шагов впереди и поминутно спотыкался в своих тяжеленных башмаках, обернулся на зов. Эндерсон показал пальцем куда-то вперед и вверх: — По-твоему, там овцы, Берт?

Да, Берту тоже так кажется. Вроде три штуки. Нет, пожалуй, две, думается мистеру Эндерсону. Ну ничего, не так трудно будет их забрать, лишь бы не ушли далеко с этого места. Но вот, не угодно ли, как Лен с Уолли аккуратно сгоняли вчера отару с этого выгона.

Дэйву не удалось разглядеть овец. Стало досадно, он хотел спросить, куда точно надо смотреть (просто чтоб испытать остроту зрения), но Эндерсон уже поднялся и, снова пускаясь в путь, спрашивает, какого Дэйв мнения о Джеке.

— Вообще-то он хороший малый,— продолжает Эндерсон.— Жаль только, совсем помешался на религии. Хотя, надо сказать, обычно он свои проповеди читает только с кафедры.

— А что, он и правда проповедует?

— Каждое воскресенье — в так называемой церкви, что за его участком. Берт,— говорит Эндерсон погромче,— это верно, что Джек каждое воскресенье читает проповеди?

Берт сказал — да, верно, почти каждое, только раз в месяц приезжает священник из города.

— Ну,— говорит Дэйв,— признаться, меня и самого воспитывали в таком духе.

— И меня,— говорит мистер Эндерсон.— По крайней мере старались. Посылали в воскресную школу, только я из нее мало что вынес, хотя, думаю, это на пользу, если там ребятишки учатся прилично себя вести. А больше в ней ничего нет хорошего.

— Н-ну, это не так просто,— говорит Дэйв.

Но дорога кончилась, надо пройти в ворота. Сразу за воротами оказалась узкая площадка, вырезанная в горном склоне, и Эндерсон поясняет, здесь они с братом поставили хижину, когда только принялись осваивать участок. А дальше, ближе к речке, выровнена площадь побольше, здесь наполовину вросли в землю огромные бревна — целые поваленные стволы, и вокруг полно обрубков, щепы, всякого древесного мусора. Смола и соки давным-давно высохли, сердцевина иссушена и обесцвечена солнцем, и если пнуть ногою громадный обрубок, он отвечает на диво чистым и ясным звуком, почти звенит. Конечно, тут и была лесопилка. Зашагали дальше, по колее, по которой вывозили бревна, и Эндерсон сказал — бог ты мой, целая вечность прошла с тех пор. Видел бы ты это место, когда тут стоял лес, Дэйв, нипочем бы его не признал.