Совьетика

Никто из актива партии не захотел сам явиться на это мероприятие, ибо они солидарна с палестинским народом и его борьбой , однако отказать американскому послу в открытую было нельзя – и Хиллари с радостью отправилась “сиять”…

Можно, конечно, сказать, что это было нужно партии. Но почему-то вот только Хиллари всегда оказывается лишь на приемах и балах, на телевидении и на трибунах, – в то время, как другие, скромные, не ищущие славы и зенитов прожекторов, состоящие в партии много лет женщины из Шинн Фейн продают партийные газеты, организуют группы продленного дня для детей, помогают друг другу: одним словом, занимаются подлинными делами, а не партийной трепотней “а-ля КПСС”, от которой ничего не изменится.

Что же касается настоящих дел… Дермот жаловался мне, как Хиллари соообщила ему неправильную дату проведения очень важной встречи, на которой ему обязательно надо было присутствовать. На встречу он из-за этого не попал. Хиллари даже не извинилась перед этим немолодым, заслуженным человеком, без которого не было бы сегодня ни Шинн Фейн в таком виде, в каком она есть, ни мирного процесса.

Уже через пару месяцев после того, как республиканцы приняли её в свои ряды – с оглядкой на её небезупречное политическое прошлое и с испытатетльным сроком, – Хиллари, не моргнув глазом, выступала с трибуны со словами:

“Мы из Шинн Фейн… “- чем напомнила мне переехавшую в наш славный город землячку Михаила Сергеевича Горбачева, уже на третий день после своего переезда заявившую на партcобрании: “Мы, жители города N…”.

Хиллари клеймила с трибун противников мирного процесса и своих бывших сопартийцев со страстью и энергией, которой позавидовали бы делегатки съездов РКП (б) сталинских времен. Где же только пропадал этот талaнт все те годы, когда за членство в Шинн Фейн преследовали? Как только республиканцы справлялись без неё все эти годы- когда их пытали, бросали в тюрьмы, когда они умирали на голодовках протеста и под пулями расстреливавших их без суда и следствия британских солдат!

Особенно яро выступала Хиллари, естественно, за “позитивную дискриминацию” для женщин в обход нормальных избирательных процедур в партии – что, как нетрудно понять, позволило бы ей взлететь ещё выше. К сожалению, авторами такого курса является как раз мужская часть руководства партии – которая настолько хочет 100% равноправия в её рядах, что предпочитает кропотливой, долгой работе по привлечению женщин в свои ряды поставить пару выскочек в юбках на полу-важные позиции (такие, чтоб они были на виду, но никаких особенно важных решений сами, боже упаси, не принимали!), не понимая, что один только вид их способен раз и навсегда отбить oхоту у любой нормальной женщины попробовать себя на политическом поприще. Разве хоть один нормальный человек согласился бы занять тот или иной пост, зная, что его выдвигают не за его личные деловые качества, а просто по “гендерному” признаку?

Как только вступать в Шинн Фейн стало безопасно, как только у партии появилась перспектива прийти к власти, в неё рванули карьеристы всех мастей. У старых, проверенных активистов, подлинных борцов за народное освобождение, оказался не так подвешен язык, не было таких дипломов, – и они зачастую просто растерялись перед напором таких, как Хиллари, а некоторые – даже и обрадовались: “Они будут за нас говорить, а мы займемся настоящими делами!”

Не дадут они вам заниматься делами, хорошие вы товарищи мои. Не успеете вы и оглянуться, как они отнимут у вас вашу же партию, опошлят ваши идеи, займут ваши места, погубят вашу борьбу…. Разве мы уже не видели всего этого у нас в стране? Разве не до боли узнаваемо нам поведение этой “профессиональной партийной проститутки”?

…Один мой друг-республиканец (о котором у нас речь еще пойдет!), проведший больше 10 лет в британских застенках, задумчивый, временами нервный, но ужасно славный, стойкий и сильный по характеру человек, выслушал как-то мои аргументы, которые я постаралась освободить oт каких бы то ни было эмоций, не отpывая от меня глаз. Затем так же задумчиво спросил:

– А что же случилось с ними со всеми, с теми преданными идee людьми, которые были в вашей партии?

– Что с ними случилось? Их выгнали на улицы и смеются теперь над их идеализмом и честностью, называя их дураками, не умеющими жить. Тех самых людей, которые все отдали борьбе и создали для нас лучшую жизнь. Я понимаю, что каждый человек и каждaя партия должны сами учиться на своем собственном опыте, и что чужие ошибки ещё никогда никого ничему не научили. Я понимаю, что может быть, неприятно слушать меня, рисующую далеко не радужную картину. Но я так не хочу, чтобы подобные типы смеялись вот так же завтра над тобой и такими, как ты! Они погубят ваше живое дело.

…И вот теперь эта самая «этуаль» стояла передо мной. С папочкой с политически корректным докладом в руках.

– Здравствуй! Пойдем? – кивнула она мне на здание, в котором скоро должно было начаться утреннее заседание. С таким видом, словно она была в этом здании полной хозяйкой и делала мне большое одолжение, приглашая меня с собой. И уж конечно, ни на капельку она не задумывалась о том, стоило ли устраивать вчера эту показуху с еще одной минутой молчания. И о том, насколько оскорбительно это было в отношении югославской девочки Милицы Ракич и детей Ирака, умерших в результате санкций ООН. Она думала только о своей карьере.

Не знаю, как я еще сдержалась и не сказала ей ничего, кроме:

– Нет.

И отвернулась.

…Я стояла у забора, закрывая лицо и плача гневными слезами. Меня кто-то тронул за плечо:

– Это Вы Евгения Калашникова?- cпросил незнакомый голос на русском языке с небольшим акцентом, – Вам пришел факс из кубинского министерства здравоохранения. Можете везти свою дочку на Кубу. Будем ее лечить бесплатно.

И я так и рухнула на руки того, кто мне эту новость сообщил…

****

….Конечно, на саму поездку – на авиабилеты, на карманные расходы и пр. – тоже были нужны деньги, но по сравнению с тем, сколько стоило бы лечение, а уж тем более если бы это было лечение в какой-нибудь частной западной клинике, это были мелочи. Я воспрянула духом и мобилизовалась – и через полтора месяца нужная сумма была собрана. Но мне ни за что не удалось бы это сделать без помощи моих ирландских друзей.

Узнав о нашей ситуации, за дело взялась Патриция – сама когда-то на Кубе бывавшая и очень любившая эту страну. Она подняла на ноги свои контакты: пожилую монашку по имени сестра Ассумпта и известного в западном Белфасте своей работой в благотворительной сфере Данни Келли. Втроем они по вечерам, в свое свободное время, в любую погоду обходили белфастские пабы с… раскрытым зонтиком, перевернутым вверх тормашками. Патрицию в Белфасте хорошо знали. Она рассказывала людям нашу историю, и те бросали деньги прямо в этот раскрытый зонтик. Данни опубликовал о Лизе заметку в местной газете, призывая народ помочь. В Дублине Финнула организовала благотворительный вечер в пользу нашей с Лизой поездки – в ирландскоязычном ресторане. Помогли нам и еще несколько моих знакомых.

Помню, как мы вчетвером сидели за столом в маленьком белфастском кафе, подсчитывая собранное. Сестра Ассумпта совсем не походила на классическую монахиню в моем представлении – это была веселая пожилая женщина с короткой стрижкой и в брюках. Она долгие годы проработала в Африке и, заметив мое удивление, рассказала, что она уже отборолась в своё время за более либеральные формы одежды для монахинь.

– Когда-то мои носили такие смешные колпаки на головах… нам не разрешали даже подпоясывать плащи, чтобы не было видно нашу фигуру. Я обычно брала пояс с собой в кармане и надевала его, как только выходила за стены монастыря…

А Данни поведал нам несколько историй, из которых явствовало, что самыми отзывчивыми были те, у кого денег было мало.

– Я был знаком с одним ирландцем у которого еженедельный доход был в 26.000 фунтов. И что, вы думаете, он мне ответил, когда я попросил его помочь боснийской девочке, которой была нужна операция? Он порылся у себя в кармане, достал фунтовую монетку и величаво подал её мне со словами: «Пожалуйста!» А я так же величаво отдал её ему обратно со словами: «Да нет, судя по всему, она Вам нужнее!»