Совьетика

Мне нужно было, чтобы Дермот рассеял эти мои сомнения. Как поется у Аллы Пугачевой, «успокой меня, любимый, успокой…» Ну, любимый, как я уже сказала – это было громкое слово, но тем не менее именно на это я так надеялась. Часто Дермоту это удавалось, и я успокаивалась, но иногда – нет. Дело в том, что для меня как для человека постороннего нужны были аргументы более веские, чем одно лишь «Я его/ их знаю», а такие аргументы у Дермота тоже встречались.

После развода во мне что-то сломалось: если в годы замужества я была тише воды, ниже травы и старалась скрывать на людях свои эмоции (часто чтобы не сердить Сонни), то теперь характер у меня стал ершистый, занозистый. Я часто лезла в бутылку, потому что сказала себе: больше я не буду терпеть несправедливость только ради того, чтобы казаться «нейтральной и взвешенной». Нет, теперь у меня такой же девиз, как у Карлсона, который живет на крыше – «я поклялся, что если замечу какую-нибудь несправедливость, то в тот же миг, как ястреб, кинусь на неё»! Причем особенно доставалось от меня как раз «своим» – тем, с кем я была по одну сторону баррикады и по-настоящему переживала, если на мой взгляд, они совершали какую-то ошибку. Я слишком хорошо помнила цену подобных ошибок и хотела помочь их предотвратить. Нужно ли говорить, что популярности мне такая прямота не добавила… Иногда я с грустной улыбкой думала, что это у меня, наверно, от дедушки: вместо того, чтобы тихо схватить человека за руку, кричать: «Ты что делаешь, гад?»

Дермот был одним из немногих, кто понимал, что мое эмоциональное поведение было вызвано тем, что я искренне принимала близко к сердцу происходящее вокруг. (Если бы мне было все равно, я бы как раз не стала даже тратить энергию на дискуссии). Понимал – и потому пытался объяснить мне некоторые особенно уж загогулистые республиканские «шахматные ходы».

В тот день мы только что закончили небольшую дискуссию на тему, может ли настоящий революционер быть поклонником «Стар Трека». Дело в том, что сам Дермот был без ума от этого сериала и не пропускал ни единого его выпуска. Когда дело доходило до телевизора, он мало чем отличался от простого капиталистического обывателя – разве только пристрастием к политическим программам с выдаванием во время их трансляции собственных комментариев, как это делали и мы у себя дома. Но Дермот был из тех, у кого телевизор должен был оставаться включенным чуть ли не 24 часа в сутки – а вот я, например, спокойно могу без него прожить и будучи дома одна, без мамы и Лизы, не включала его совсем, месяцами. За новостями я следила регулярно, но по интернету: я предпочитаю интернет не только из-за разнообразия источников, но и потому, что даже на новостной страничке BBC я могу спокойно выбрать только то, что меня интересует – без необходимости чертыхаясь, переключать канал всякий раз, когда там появляется циничная, наглая физиономия какого-нибудь Блэра и выслушивать, как очередной виток политических событий «будет для него трудным». Почему-то в британских новостях все преподносится непременно с этой точки зрения: как то или иное событие повлияет на политическую карьеру того или иного политикана. На эту тему корреспонденты там могут рассуждать часами. «А что это означает для Блэра?» Господи, да нам-то, нормальным людям, какая разница, холодно ему от этого или тепло? Как у них там повернуты мозги, если они считают, что людям это интересно? В этом было даже что-то оскорбительное для населения – значит, его карьера важнее чем то, как его политика повлияет на нашу повседневную жизнь?

Дермот был новостным маньяком: даже будучи где-нибудь на конференции он умудрялся чуть ли не ежечасно считывать их с телетекста на каком-нибудь забытом в фойе телевизоре. И комментировал происходящее он жестко, метко и беспощадно. Но вот когда дело доходило до художественных фильмов, он был, на мой взгляд, чрезвычайно к их качеству нетребовательным. Он мог, подобно типичному воспитанному на потребительской культуре человеку, смотреть какую-нибудь сущую ерунду просто «для развлечения» или даже «ради спецэффектов», а я – нет.

Для меня фильм или программа, из которых я не могу почерпнуть для себя ничего познавательного или научиться чему-то в эмоциональном плане, сопереживать его героям, а не любоваться устроенным ими «морем крови», просто неинтересны. (У нас даже дискотеки были призваны людей не только развлекать, но и просвещать). Уже через 5-10 минут с начала показа таких фильмов я начинаю неимоверно скучать. А еще минут через 10 – возмущаться: да за кого принимают нас авторы этого бреда сивой кобылы? За одноклеточных?

В свое время я немало крови попортила Сонни тем, что в кинотеатре начинала предсказывать ему, что сейчас произойдет на экране. В большинстве американских фильмов это настолько очевидно, что, мне кажется, это даже детсадовцу будет нетрудно сделать. Сонни сердился, что я мешала ему «наслаждаться спецэффектами», а я- что он водит меня на такие фильмы, которые «ни уму, ни сердцу». А он ведь просто никогда и не видел других… Даже уже в 20 с хвостиком.

Лет до 12 я вообще не видела американских фильмов, кроме «Звуков музыки» и «Смешной девчонки». «Звуки музыки» мне, как я уже говорила, понравились – так, что я даже всерьез намеревалась какое-то время стать монашкой!. Но оба эти фильма были старые, добрые – тех времен, когда рядовые американцы, видимо, еще не в достаточной степени озверели.

Из зарубежных фильмов у нас показывали тогда в основном классические французские – с благородным героем, который даже противников своих бьет элегантно и красиво как в балете, да и вообще, драки в них были не главным, хотя и были весьма зрелищными, причем без особой крови. Герой такой, как правило, чем-то походил на наших – тем, что боролся за справедливость, против угнетения, а не всего лишь пытался кому-то отомстить на почве личной, собственной обозленности. Ну, а про французские искрометные комедии- в которых высмеивались жадность, чванство, высокомерие, расизм и прочий «букет моей бабушки» из человеческих недостатков – я уж и не говорю! Их и до сих пор смотреть приятно. Показывали у нас и итальянские фильмы, и испанские, и немецкие, и японские, и аргентинские и даже иногда африканские (а уж индийские и арабские-то вообще пользовались в СССР колоссальным успехом!) Сейчас почти ничего этого нет, равно как и нет теперь национального кинематографа в большинстве «независимых» бывших советских республик…. А когда-то даже Туркмения у нас снимала свои фильмы – например, “Невестку» с Майей Аймедовой. Вся страна по вечерам приникала к экранам телевизоров, переживая за грузина Дату Туташхиа или за таджикскую девушку Ниссо

Первым в моей жизни «настоящим» американским фильмом стал боевик «Козерог Один», в котором одну из главных ролей сыграл небезызвестный О. Дж. Симпсон. Именно поэтому я так долго думала, что он актер – не зная о его футбольной карьере.

Я с большим трудом досидела до середины этого фильма. Мне очень хотелось заплакать и уйти. Настолько угнетающе он действовал на психику – и тем, что все вокруг сплошные подлецы, кроме пары героев, и бешеным темпом, в котором мелькало все на экране, не оставляя никакого времени ни на размышления, ни на полноценные диалоги, и количеством «жертв и разрушений». От продолжающегося беспрерывного нагнетания напряженности (когда казалось бы уже некуда больше нагнетать!) на душе становилось все муторнее: стремительно нарастало отвращение к показываемому на экране. Я пришла в кинотеатр с естественным для нас желанием сострадать положительным героям, но сумасшедший темп, в котором развивались на экране события в сочетании с их какой-то недостойной настоящего героя злобной мстительностью не позволяли мне этого сделать. И от этого усиливалось мучительное чувство: если я не сострадаю героям, тогда зачем я здесь вообще? И зачем вообще такие фильмы? Героев было часто жалко, но жалость это была граничащая с брезгливостью. Сопереживать им по-настоящему не получалось. А уж чтобы восхищаться или подражать… Не смешите меня!