Голубой бриллиант (Сборник)

- Хорошо, спасибо, только потом, погодя, - лепетала я,

все еще соображая, зачем я положила трубку и не стала

говорить с Егором. Струсила. Да, я струсила, а он, конечно,

догадался, что это я звоню. Так нельзя, так не поступают с

друзьями, при том, самыми близкими, родными. И я попросила

Андрея набрать номер телефона Лукича. Я была возбуждена,

мне приятно было снова слышать его голос, хотя слышимость

была неважная. Захлебываясь эмоциями, я кричала в трубку

какие-то ласковые, нежные слова, не стесняясь Андрея. Глаза

мои были полны слез, и Андрей это видел через зеркало и

отнесся ко мне с пониманием, потому что сказал, когда я

закончила разговор:

- Видно у вас добрая душа и любящее сердце, Лариса

Павловна. Вам трудно будет у нас... А впрочем, я этого вам не

говорил.

- Спасибо, Андрей, за доверие. Я вас не подведу. До

самой Твери мы больше не разговаривали. На меня нашел

сон, и я вздремнула, свернувшись калачиком на заднем

сиденье. Проснулась, когда уже въезжали в Тверь.

Родители меня встретили настороженно, но не

враждебно. Я решила сразу ошарашить их. Развернув шубу и

надев ее на себя, я объяснила:

602

- Можете успокоиться: с Егором Лукичом мы расстались.

Я устроилась на работу в одну солидную фирму референтом с

окладом в три миллиона рублей. А так же крышей над головой.

А это мне в порядке сувенира от фирмы, как новому

сотруднику.

Конечно, пошли вопросы, что за работа, какие

обязанности, кто помог устроиться, но главное о квартире:

временно это или навсегда? А я и сама не знала, на каких

правах мне предоставлена эта "крыша", но ключи от нее

продемонстрировала и дала номер телефона: мол, можете

звонить, а будете в Москве, милости прошу в гости.

Выслушали меня с большим интересом. А мама заметила:

- Ты плохо выглядишь.

- Я устала. А потом приехала прямо с банкета. Было

много шампанского. В машине спала, - попыталась я

оправдаться. И уже к отцу: - За два дня я должна разделаться

с университетом и возвращаться в Москву.

В Твери я долго не могла уснуть. Теперь, когда рассеялся

хмель, я попыталась собраться с мыслями, привести их в

порядок и трезво посмотреть на произошедшее. А произошел

крутой поворот в моей судьбе, если все, что случилось,

принять всерьез. Родителям я сказала, что окончательно

порвала с Егором, но сама в это не верила и вспоминала все,

что в пьяном угаре я наговорила ему по телефону из машины.

Я была искренне в своих эмоциональных словах и могла

повторить их хоть сейчас. Мне понравился Андрей своей

доверительностью, и его реплику или намек я восприняла, как

предупреждение. Поведение Бориса в бане, особенно после

того, как совершился акт, его злобная вспышка на невинный

вопрос о семейном положении не давал повода для радужных

иллюзий. Напротив, все это порождало тревогу и

настороженность, подталкивало быть на чеку, не терять

рассудка, достоинства и чести, быть самой собой, сохраняя

свои принципы и лицо. Но при этом тайком подкрадывалась

расхожее выражение: цель оправдывает средства. У меня есть

цель, моя заветная мечта - ребенок. Но я кажется, не готова

платить любую цену за эту цель. И опять коварный червячок

зашевелился во мне: и не только ребенок, а материальные

блага, высокая зарплата, квартира, положение, разве это не в

счет? Впрочем, последнее, то есть "положение", вряд ли

можно считать за благо.

Нет, не веселые думы метались в моей голове. Я все

четче осознавала, что попала в западню. Будучи в состоянии

603

душевного разлада во время драматической встречи отца с

Егором, я с отчаянием бездумно бросилась в случайно, на

счастье или беду, оказавшийся рядом поток. И теперь

обречена барахтаться в нем, плыть по течению через

скалистые пороги, валуны и коряги, пожертвовав первой и

может последней подлинной любовью и научной карьерой

ради ребенка. Я признаюсь: перед Егором я преступница, я

совершила подлость, предала нашу любовь, и нет мне ни

оправдания, ни прощения.

С такой сумятицей дум я засыпала далеко за полночь.

Мне снились какие-то кошмары, что-то нереальное,

невиданное, в ужасе я просыпалась, пробуя вспомнить

картины сновидения, но они мгновенно смывались в памяти,

исчезали без следа. Медленно и трудно я снова засыпала, и

опять мне снились чудовища, каких можно увидеть лишь на

картинах авангардистов. И так продолжалось до девяти утра,

когда меня разбудила мама.

Глава одиннадцатая

ЛУКИЧ

Минуло двое суток с тех пор, как Лариса в последний раз

говорила со мной по телефону из какой-то машины будучи, как

она сама призналась, под хмельком. Странный это был

монолог, похожий на прощальный журавлиный клик. Два дня и

две ночи прошло, а ее возбужденный, пронзительный голос

звучит во мне, и я слышу его не ушами, а сердцем,

встревоженным, снедаемым невыносимой тоской. Лариса

исчезла, не оставив о себе и следа. Такой оборот я

предполагал теоретически, но в реальность его не верил, не

хотел верить, потому что над всем этим главенствовала наша

совершенно необыкновенная, невиданная и неслыханная

любовь, которую мы оба считали бессмертной. "Душа и

любовь бессмертны", - говорили мы с Ларисой.

Но что бы с ней не случилось - а я повторяю - ко всякому

был готов, даже к замужеству ее, - моя любовь к этой

неземной женщине умрет только вместе со мной.

Двое суток я не выходил из дома: я ждал ее звонка. Я не

мог ничем себя занять, работу над мемуарами я решил

прекратить вообще: ведь я писал для нее, для моей Ларисы.

Теперь же мои воспоминания теряли для меня всякий смысл.

Мне было мучительно сидеть без дела в ожидании

604

телефонного звонка. А телефон безнадежно и упрямо молчал.

Даже друзья, которые часто позванивали ко мне, на этот раз

молчали. И я не звонил им, боясь занять телефон долгими

разговорами, в момент которых может позвонить Лариса. И

тогда я решил перечитать все ее письма, адресованные мне.

Это была разумная, спасительная мысль: читая ее письма, я

как бы общался с ней. Они согревали мою душу, возвращали

мне ее, и я заново переживал наше прошлое, которое теперь

мне казалось таким далеким и невозвратимым. Вот они, ее

почерк, такой уверенный, спокойный, родной.

"Егор Лукич!

Вы заморочили совсем мою грешную голову. И не тяните

меня с собой на розовые мечтательные облака. Оставьте на

земле. Я не хочу сходить с платформы здравого смысла, не

хочу, чтобы Вы меня идеализировали. Нет ничего из того, что

Вы вообразили - никакого цельного характера. Есть

взбаломошенная и капризная папенькина дочка,

эстетствующая интеллигентка. И не говорите мне ничего

хорошего. Не хочу я ничему верить. Буду бороться с вашими

романтическими настроениями. Занимаю круговую оборону, - с

меня хватит потрясений. Успокоить меня может только ребенок

- все было бы по-другому. Вы найдите лучше производителя

мне... Вот, Егор Лукич, допросилась... Холод, ветер, хочется в

Москву. Вам я досталась не в лучшие времена. И мне не

хочется терять возможность общаться с Вами. Вы человек и

личность замечательная. И пока Вы еще не остыли, хочется

задать вам вопрос и набраться житейского опыта. Как

замечательно Вы описываете в своем письме дачные места:

клены, рябину, белые грибы, луна висит над прудом. До сих

пор висит? Нет? В том-то и беда? А душа бессмертна, Егор

Лукич, потому и состариться не может. А я жду от Вас письмо.

Обнимаю Вас и уже не знаю, кто я - чайка, тигрица или все-