Аквариум

Барри. Пожалуй.

Джун. Спокойной ночи. Хорошо, что ты есть.

Барри. Спокойной ночи. Я есть.

Во сне я увидел Джун. Совершенно нагая, она танцевала. Ее движения не соответствовали лишенной эмоций, синтетической музыке: она порхала и трепетала, как в классическом балете. Похоже, роль хореографа исполнял я — в зале, кроме меня, никого не было. Внезапно на сцене появился мужчина, одетый как танцор — в узкое черное трико. Он шел по направлению к Джун, которая продолжала самозабвенно танцевать в другом конце и, казалось, не замечала его. Приблизясь, мужчина перебил ей ноги бейсбольной битой, и они отвалились. Джун молча рухнула на черный пол сцены, а мужчина ударил ее еще дважды. Потом лениво, словно один из персонажей Тарантино, он прошел обратно, неся бейсбольную биту над собой в вытянутой руке, и скрылся. Джун лежала, не шевелясь.

Не помню, то ли я проснулся от ужаса, то ли еще спал, пока до меня вдруг не дошло, что я лежу в мокрой постели. Я промок до костей, хотя ничего не делал, ни наяву, ни во сне.

На следующее утро я, как обычно, бросил взгляд на ее окна. Джун сидела за столом на кухне и читала. Ночью она ничего мне прислать не могла, однако я подошел к компьютеру и запустил программу просмотра почты. Одно сообщение было от Карела, другое — из банка.

Карел написал следующее. Если я не собираюсь возвращаться в студию, имеет смысл сообщить ее новому владельцу, что после несчастного случая я стал невыносим и он, Карел, просто не может доверить мне никакой работы и т. д. Наверное, Карел рассчитывал, что обо мне наведут справки и, возможно, выплатят компенсацию. Если бы я попросил о ней сам, мне бы, конечно, отказали.

«Отличная идея, — ответил я, — давай топи меня! Добавь еще, что мой больничный, похоже, продлится вечно. Тогда они увеличат ставку. А ты получишь половину».

Видимо, он как раз сидел за компьютером. Ответ пришел очень быстро: «Никаких комиссионных. Пригласишь меня поужинать. Или на морскую прогулку на новой яхте — теперь ты сможешь себе ее позволить».

«Хорошо, приглашу на свою яхту», — согласился я.

Из банка пришло письмо, в котором мне настойчиво рекомендовали обдумать возможность продажи моих акций. Эти бумаги, дескать, находятся на стадии обесценивания и абсолютно бесперспективны. Сейчас, мол, падают акции всех средств массовой информации, но еще сохраняется возможность избавиться от них практически без потерь. Я позвонил брокеру и разрешил делать все, что он сочтет нужным. Потом написал Карелу: «Продавай свои акции. Они падают».

«Чем я и занимаюсь», — был ответ.

Днем я все-таки докопался до корней своего сна. Много лет назад одна американская фигуристка перебила ноги конкурентке — об этом эпизоде мне, наверное, напомнило слово «танец». Но мрачная картина почему-то продолжала преследовать меня. Нужно поговорить с Джун.

Я вышел в чат, и буквально через несколько секунд высветилось знакомое имя. Мне повезло — она была в Сети.

Джун. Проснулся?

Барри. Да. Мне снился ужасный сон.

Джун. Какой же?

Барри. Некто размозжил тебе ноги.

Она так долго молчала, что я чуть было не направился к окну — посмотреть, чем она занимается, но взял себя в руки и остался перед экраном. Приходилось осваивать новые правила — этикета вуаеристов. Наконец ее имя снова замерцало.

Джун. Я не хотела разбить тебе сердце, честное слово.

Барри. Не понимаю, о чем ты.

Джун. Я ведь уже тебе снюсь.

Барри. Но ведь сценарий не твой.

Джун. Это был ты? Ты размозжил мне ноги?

Барри. Нет. Другой мужчина. Танцор.

Джун. Похоже, ты медиум. Попал в точку.

Барри. Поясни.

Джун. То, что случилось с моими ногами, действительно связано с танцором.

Барри. Ого!

Джун. А какова твоя роль в этом сне? Ты был в нем?

Барри. Да. Но ничего не делал. Режиссер или вроде того. Ты танцевала, я смотрел, и мне казалось: все, что он с тобой сделал — в порядке вещей.

Джун. А я хорошо танцевала?

Барри. Чертовски здорово!

Джун. Погоди, мне нужно в туалет.

Потягиваясь, я встал и хотел было приготовить себе кофе, но по пути в кухню увидел ее: она заехала в ванную. Дверь Джун не закрыла, и я остался у окна: опустив правый подлокотник, она сдала назад и установила кресло рядом с унитазом. Потом спустила брюки, немного приподнявшись — наверное, это потребовало от нее значительных усилий, — потом, после короткой передышки, уселась на унитаз.

Я злился на себя: какого черта я с таким любопытством наблюдаю за ней! — но тут Джун, обхватив руками, слегка развела колени в стороны, поставила на них локти и оперлась подбородком о кулачки. Мне показалось, я увидел волосы на лобке, но, может быть, просто падала тень. Я пошел на кухню.

Джун. Ты подсматривал?

Барри. Да. Прости. Я не хотел, но потом все же не удержался.

Джун. Я специально оставила дверь открытой. Чтобы ты видел. Ты — мой свидетель.

Барри. Наверное, ужасно трудно?

Джун. Трудно.

Барри. Но ты сильная.

Джун. Видел волосы у меня на лобке?

Барри. Почему ты спрашиваешь?

Джун. Я хотела, чтоб видел.

Барри. Видел.

Джун. Ого, мой собеседник покраснел так, что это видно даже по его ответам.

Барри. Попала в точку.

Джун. Два раза «Ого».

Барри. Запишусь к хирургу. Закажу себе нос, как у Патрика Суэйзи.

Джун. Брось. Уже неактуально. И потом, ты же невидимка. Пусть будет нос, какой ты сам себе пожелаешь.

Барри. Написала продолжение? Своей истории? Для меня?

Джун. Резкая смена темы. Итак, покидаем тонкий лед флирта и обращаемся к серьезным вещам? Немножко, не до конца. Не все, что хотела бы тебе рассказать. Наверное, понадобится еще несколько дней.

Барри. Не собираюсь на тебя давить. Просто спрашиваю. Звонит телефон, я должен подойти.

Поначалу я не мог сообразить, что нужно от меня этой женщине. Она представилась, назвав какую-то двойную фамилию, которая тут же вылетела у меня из головы. Голос ее звучал настойчиво, мягко и мрачновато, и я терзался догадками, то ли она хочет продать мне страховку, то ли сделает заманчивое предложение о вложении капитала. Вдруг она сказала:

— Я собираюсь попросить вас о помощи в очень щекотливом деле.

Похоже на попрошайничество.

— Кто вы? — Смешной, конечно, вопрос, но, настроившись дать отпор, говоришь порой странные вещи.

— Врач-психотерапевт. Мой пациент — господин Шпрангер. Это имя что-нибудь вам говорит?

— Нет, — ответил я, несмотря на охватившее меня вдруг ощущение — это имя должно что-то для меня значить, и вряд ли хорошее.

— Господин Шпрангер был виноват в той аварии, в которой участвовали вы и девушка, ехавшая с вами. С точки зрения психотерапии, мы с ним добились больших…

— Участвовали? Да вы в своем уме? Участвовали! Девушка погибла. Она не участвовала. Она умерла! Полагаете, после такого начала можно о чем-нибудь говорить? — Я поразился, насколько пронзительным и громким сделался вдруг мой голос: он истерически дребезжал, отскакивая от стены. Мне не хватало воздуха.

— Господин Шодер, я сожалею, простите, если мной выбран неверный тон, я не хотела, пожалуйста, успокойтесь…

— Если? Вы еще сомневаетесь, что тон был выбран неправильно? Черт возьми! Оставьте меня в покое! Не хочу с вами разговаривать! — Я швырнул трубку так, что она подпрыгнула. Вешая ее снова, я сильно надавил на нее, будто хотел намертво приклеить к аппарату. Кажется, я задел ножку стола, компьютер закачался, на столе что-то задребезжало.

Таким я раньше себя не знал. Вообще-то я не вспыльчив и кричать на людей не доставляет мне удовольствия — терпеть этого не могу. Но силы мои были исчерпаны. С тенями из Хайльбронна общаться я не собирался. Прошло довольно много времени, прежде чем дыхание снова стало ровным.

Вскоре телефон зазвонил снова. Я включил автоответчик. И в паническом ужасе выскочил из квартиры, надев нормально туфли уже на лестнице, а куртка была у меня в руках, — мне было важно уйти прежде, чем голос женщины с двойной фамилией опять начнет городить вздор.