Привычка выживать (СИ)

Дыхание Пита приходит в норму, как и сердцебиение. Со зрением еще не все в порядке, а вот на слух он, к сожалению, не может пожаловаться. Очередной монолог воспринимается без видимых трудностей. Но как же он устал от всех этих выматывающих монологов!

Врач вздыхает, подходя к Питу. Берет того за руку, нащупывает пульс, что-то отсчитывает, затем вздыхает еще раз.

- Совсем скоро ты вновь заснешь, мой мальчик. А пока хотя бы сделай вид, что не остаешься бездушным капитолийским переродком!

Пит с трудом садится на постели. Ногами чувствует холодный пол. Ничто не сдерживает его, никакие провода не тянутся из его рук к включенным приборам. Немного болит голова, сильно слезятся глаза, но все это – единственные признаки того, что он в очередной раз стал жертвой эксперимента.

Врач продолжает говорить.

- Мне всегда нравилось то, как по-разному охмор влияет на психику каждого человека. Но только второй уровень охмора; первый совершенно неинтересен. Второй уровень охмора губителен, но противоречие возникает внутри. Противоречие между внушением и подсознанием. Противоречие, которое может сгладиться незаметно для пациента с течением времени или, что случалось чаще, свести его с ума. Я пытался делать прогнозы в каждом отдельном случае, но всегда конечный результат удивлял меня. Я старался не ограничиваться доступными категориями. Трибуты, капитолийцы, безгласые. Я даже путешествовал, - Винтер делает глубокий вздох. – Ты даже не представляешь, как сложно путешествовать в Панеме! – в голосе его отчетливо слышится обида. – Мне приходилось делать вид, что я – один из миротворцев, хотя в этом тоже было что-то забавное. Но, знаешь, почему я рассказываю тебе об этом, Пит? Нет, конечно, ты не знаешь. Я хочу поделиться с тобой результатами одного из своих экспериментов. Я проводил его много лет назад в твоем дистрикте. Я пытался внушить одной из женщин, безумно любящей своего мужа, любовь ко мне. В любовь я, конечно, не верил, но попробовать стоило, - Винтер закатывает глаза. – Она любила своего мужа, но устоять перед охмором не могла. И она сошла с ума, но сошла с ума так, что никто из окружающих этого даже не понял. Ее безумие отрылось тогда, когда ее муж погиб. Он был ее якорем, если хочешь знать. А когда якорь исчез, остался только охмор. Охмор и дочь, зачатая вовсе не от любимого мужа.

Пит задерживает дыхание. Винтер скалится и подходит чуть ближе.

- Конечно, сходство между людьми всегда можно объяснить шуткой природы, Пит. Но столь поразительное сходство, какое можно было наблюдать между Прим и Каролиной, можно объяснить только родством. Недостаточно близким и довольно запутанным, но, - врач разводит руками, - родством.

Врач ожидает бурной реакции со стороны своего единственного слушателя, но остается ни с чем. Качает головой, проклиная все лекарства, тормозящие мыслительные процессы, оправляет свой халат, цокает языком. Затем ему надоедает страдать ерундой и он, проглотив обиду, продолжает рассказ.

- О том, что у меня есть дочь в Двенадцатом дистрикте, я узнал не сразу. Дистрикт мне пришлось покинуть из-за своей племянницы. Мы с нею почти не общались, но проблемы с взаимопониманием у нас были всегда. Зачастую неразрешимые проблемы. Пришлось девочку устранить. Она так яростно протестовала против Голодных Игр, что у меня самого сердце кровью начинало обливаться при мысли о гибнущих на Аренах детях, а ведь я ее даже не любил, чего нельзя было сказать о Кориолане. Совсем скоро бы он обмяк, поддался бы ее влиянию. Результат предсказать было сложно. Вряд ли бы он превратился в доброго короля, но рисковать все же не стоило. В то же время на связь со мной вышел Тринадцатый дистрикт. Они помнили о предательстве лучше нас, но знали, что в нашем с братом тандеме назревают нешуточные проблемы. Тебе никогда не казалось, что в отношении Койн к Кориолану было что-то личное? Она умела, конечно, скрывать свои чувства, но порой проскальзывала в ней излишняя кровожадность. И глупость, какая же все-таки глупость! Чего только стоила ее затея устроить очередные Игры! – Винтер всплескивает руками. – Но Игры всегда были действенным механизмом давления. Игры позволяли устранять всех неугодных, маскируясь под судьбу. Именно так, помимо моего прекрасного лица, - кончиком пальца Корнелиус тыкает себя в изуродованную щеку, - отмстил мне брат, узнав, что у меня есть внебрачная дочь на краю света.

Пит открывает и закрывает глаза, стараясь избавиться от назойливой галлюцинации. Но у него не получается перестать видеть черную дверь с поцарапанной ручкой, стоящую посреди комнаты. Дверь пока закрыта, но Пит чувствует кожей, что что-то, что находится по ту сторону двери, скребется и вот-вот повернет ключ в замочной скважине.

- Здесь, в этой стране, никто не удивляется слепой удаче. Имя моей дочери прозвучало на Жатве 74 Голодных Игр. Уверен, мой брат отказался бы от этой затеи, если бы увидел, как поразительно она похожа на Каролину. Но здесь вмешалась настоящая судьба. И на Игры поехала старшая сестра Прим, Китнисс Эвердин. И ты, - врач делает многозначительную паузу.

Пит поворачивается в его сторону, среагировав не столько на обращение, сколько на повисшую в комнате тишину. Доктор Винтер смотрит на него плотоядно, как хищник, забавляющийся со своей жертвой перед очередным приемом пищи.

- После того, как я поступил со своей племянницей, я находился в изгнании. Но Игры смотрел. Конечно, я не знал, что вскоре мне выпадет замечательный шанс поработать над тобой, но ты сразу заинтересовал меня. Ты и твоя двуличность. Я гадал, кто ты – прирожденный актер или все-таки политик? Никто не ставил на тебя, а я ждал, чем же обернется твое благородство, надеясь, что оно не обернется твоей смертью. И я оказался прав. Заварилась такая история! Мой брат, конечно, сыграл в ней не последнюю роль, превратив себя в беспомощную жертву, но он вновь приблизил меня к себе, позволив мне использовать тебя в качестве расходного материала. И я использовал тебя так, как использовал многих до тебя. Моему брату было плевать, убьешь ты Сойку или нет. Мертвая Эвердин нравилась ему так же, как и Эвердин с поломанной психикой. Он надеялся, что твой охмор если не убьет ее, то сломает. Но из-за охмора сломался и ты.

Вновь пауза. Врач ходит взад-вперед перед Питом, как преподаватель, читающий лекцию.

- Сломался или раскололся, - исправляет самого себя Винтер. – Очень интересная реакция. Было забавно наблюдать за тем, как все носились вокруг тебя, гадая, справился ли ты с охмором или нет. Мне нужно было сохранить тебе жизнь, чтобы продолжить наблюдения за тобой. Я сдружился с Плутархом задолго до начала войны. Это случилось на почве обоюдной неприязни к Кориолану. Плутарх финансировал многие из моих исследований, а затем разработал свой идеальный план с охмором, которому подвергаются все. Это тоже был забавный эксперимент, но я не жалею, что он провалился. Толпы сломанных людей все равно, что толпы отработанного мусора, - врач вздыхает. – Хевенсби желал твоей смерти. Ему нужна была только Эвердин, использовать которую он собирался для высшей цели – для защиты своей дочери, Каролины. Все очень запутанно, не так ли? – Винтер замирает посреди палаты. – Для того чтобы полностью дезориентировать Китнисс, он отправил Прим в смертельную ловушку. Из нас с ним получились довольно скверные отцы, не находишь? – очередной риторический вопрос повисает в воздухе. – Но мы оба спасали своих детей. Я, к примеру, вдохнул в мертвое тело новую жизнь. Сделал это даже дважды, но оба раза мне помешали.

- Во всем виновата кровь, - произносит Пит с большими паузами.

Врач окидывает его презрительным взглядом.

- В это верят только глупцы, - резюмирует с чувством. – Глупцы, вроде Пэйлор, которая свято верит в то, что сумеет воспитать в Каролине хорошего человека. Она потерпит поражение, вот увидишь. Воспитанием Каролины с самого детства занимался мой братец, а это что-то, да значит.

- Во что же верите вы? – спрашивает Пит, поднимаясь на ноги и направляясь к двери, действующей ему на нервы. – В то, что вы – Бог и творец?