Привычка выживать (СИ)

Ирония в том, что он не может заставить себя умереть.

Царапины, которыми он пытается вскрыть свои вены, быстро обрастают бинтами. Затем руки вообще кто-то связывает за спиной. Питу лишь единожды удается снять путы, почти чувствуя облегчение от крови, заливающей пол. Но облегчение так же кратковременно, как и сон, и вскоре он вновь оказывается связанным и большей частью целым; он все еще не умер. Он жаждет собственной смерти так же, как жаждут ее бесплотные тени, у которых он просит прощения и которых просит уйти. Но тени терпеливы, тени мертвы и времени на то, чтобы сводить его с ума у них более чем достаточно.

Они продолжают говорить, бить, царапать, щекотать, руки и губы у них ледяные, дыхание же, напротив, обжигающе горячее. Им все еще мало его страданий, им хочется большего, но чего именно они хотят, они и сами не знают. Пит переступает один болевой порог за другим и думает, что вот он – предел его терпения, но предел остается далеко позади: он еще дышит, еще терпит, еще не сломан окончательно. На чужие прикосновения он почти не обращает внимания, лица мертвых расплываются перед глазами, голоса сливаются в один бесконечный вой, Пит устраивается в углу комнаты и раскачивается, пытаясь остановить рвущие его изнутри мысли.

Он не сразу понимает, что наступила тишина. А когда понимает, долгое время не может поверить. Он поднимает голову, пытаясь сфокусироваться на фигурке, стоящей в центре темной комнаты. Вопль ужаса застревает в его глотке.

Маленькая Прим в белом платье уже не плавает в мутной воде аквариума. Маленькая Прим, так похожая и так непохожая на Каролину, улыбается Питу.

- Я бы простила тебя, убей ты меня лишь единожды, - говорит она. – Но ты убил меня дважды, Пит. Зачем ты убил меня?

Она бьется в конвульсиях, широко раскрытым ртом ловя воздух, который не может вдохнуть. Пит не может не смотреть на нее. Пит хочет сказать ей, что та, другая она, подключенная к приборам прозрачными трубками, вовсе не была ею. Но Пит ничего не говорит вслух, вместе с Прим ловя сухими губами несуществующий воздух.

А потом вновь наступает темнота.

…

Это кажется дурной шуткой. Свет выключается для того, чтобы дать Питу кратковременную передышку, которой не хватает для восстановления утраченных сил, но которая лишь позволяет продлить бесконечные мучения. Пит все еще молит о собственной смерти тех, кто не слышит его, а затем открывает глаза. Солнце светит слишком ярко, на глазах выступают слезы.

Пит больше не заперт в маленькой комнате, он сидит на белом песке в Четвертом дистрикте и смотрит на неспокойное море. Волны завораживают его, приковывают к себе взгляд. Но Пит заставляет себя обернуться, чтобы увидеть идущую в его сторону Джоанну.

- Ты не умерла, - говорит Пит, с трудом выговаривая слова. – Ты не могла умереть.

Седьмая пожимает плечами.

- Тебе идет это белое платье, - Пит прикасается к протянутой руке. Рука теплая, Джоанна в ответ чуть сжимает пальцы и садится рядом с Питом прямо на песок, вытянув ноги так, что они достают до воды.

Пит давно – скорее, никогда – не видел Джоанну такой спокойной.

- Мне кажется, я могла и не заметить того, что умерла, - говорит Джоанна, глядя на горизонт. – Я могла умереть на своих первых Играх или на Квартальной Бойне. Я могла умереть под пытками в Капитолии или во время какой-нибудь чудовищной оргии в том же Капитолии. Но я выжила. Мы все выжили, Пит. Это чудовищная ошибка, тебе не кажется? То, что мы привыкли выживать а аду.

Пит качает головой.

- Мы должны были умереть, - продолжает Джоанна. – Так было бы проще, лучше. Меньше боли. Никаких кошмаров. Никаких воспоминаний и сожалений. Проще было бы умереть, разве нет? – спрашивает Седьмая. – Но мы отчего-то продолжаем жить. И продолжаем ждать неизбежной смерти. Смерть ведь неизбежна, знаешь? Но наша смерть должна быть чудовищно страшной, потому что мы ее заслужили.

Пит хочет попросить Мейсон замолчать, но застывает, видя, как ее платье из белого медленно окрашивается в красный цвет.

- Я не могла умереть, не заметив, - повторяет Джоанна. – Они все не могли умереть, не заметив того, что убил их ты.

Пит резко оборачивается. Дыхание вновь сбивается, волна ужаса появляется из ниоткуда. Там, вдалеке, на белом песке, он видит тела, много распростертых бездыханных тел. Он может рассмотреть отдельные детали. Рыжие волосы Энни, присыпанные песком. Сломанную руку Хеймитча. Застывшую улыбку Эффи, лицо которой превратилось в один сплошной синяк. Буквально вырванную челюсть Энорабии с ненормально заостренными зубами.

К горлу подкатывает тошнота. Джоанна продолжает смотреть вперед. Пит ищет глазами то, что осталось от Китнисс, но не видит ничего, кроме ярких деталей мертвых тел, среди которых Китнисс точно нет.

- Мы должны были умереть раньше, - повторяет Джоанна. – Но мы заслужили того, что именно ты убил нас. Не ты, Пит, - добавляет она, чуть обернувшись, - а тот ты, которым ты станешь. Капитолий никогда не отпускает на свободу своих жертв. Капитолий никогда не отпустит тебя, Пит.

Руки Пита трясутся.

- Он убивает всех, кто тебе дорог, Пит, - говорит Джоанна, будто не замечая этой дрожи. – Убивает твоими же руками. Убивая всех нас, он убивает тебя. Ты нужен ему, Пит, но нужен сломанным, раздавленным, уничтоженным. Аврелий оказался не прав во всем, что касалось тебя. Хорошо, что он этого никогда не узнает.

Платье Джоанны больше не белое, а багряно-красное. Пит не может унять дрожи, не может заставить сердце биться тише. Пит не может даже сцепить челюсти, чтобы не произносить слов, которые не хочет произносить.

- Передавай привет Энни, - говорит он и тащит Джоанну к воде.

Седьмая почти не сопротивляется, только разбивает ладони о камни, глядя на Пита через толщу зеленоватой воды. Когда она затихает окончательно, Пит садится рядом с ней, устраивает ее голову у себя на коленях и сидит так, раскачиваясь из стороны в сторону. Ему нравятся ее длинные волосы, ей идут именно длинные волосы, но когда они успели так отрасти? Пит больше не может задать ей самой этот вопрос, потому что она мертва. Ведь он сам убил ее, не так ли?

- Конечно, сам, - отвечает кто-то с берега и Пит оборачивается.

Мертвый Президент Сноу в костюме и с белоснежной розой в петлице держит за руку Китнисс Эвердин. На Китнисс – ослепительно белое платье. Китнисс плачет. Сноу же смеется тихо и издевательски.

- Пора, - говорит Президент и сжимает ладонь Китнисс. – Пора, мой мальчик.

На Пита, издеваясь, обрушивается темнота.

Остается только смех, тот же тихий издевательский смех.

Пит с шумом втягивает воздух.

- Я знаю, что ты здесь, - говорит он почти спокойно, обнаруживая себя в больничной палате. – Почему ты прячешься? Я знаю, что ты здесь, - он замирает, затем вскидывает голову, будто принимая непростое решение. – Теперь я вижу тебя.

И он действительно видит фигуру, идущую к нему из темноты. Фигуру, которую видел рядом с собой все это время, но которой ошибочно придавал совершенно иной вид. Фигура, быть может, была призраком и фантомом, созданной игрой воображения, галлюцинацией, но теперь Пит точно знает, кем фигура была на самом деле.

Не мертвым Президентом Сноу.

- Я убью тебя, - кричит Пит приближающейся к нему фигуре, меняющейся, принимающей свой подлинный облик. – Я убью тебя!

Из темноты к Двенадцатому приближается он сам.

Пит Мелларк. Капитолийский переродок.

И тот, другой Пит, аплодирует.

- Я уже начал терять надежду на то, что ты поймешь. Тогда, когда мне удавалось взять власть над твоим – нашим – телом, я говорил всем окружающим правду, но и они не догадались. Будь у меня чуть больше времени, я бы сломал тебя быстрее. Но, видишь ли, опять появилась Китнисс Эвердин. Безликая молчаливая Китнисс Эвердин, такая же слабая, как и ты сам. Но ради нее ты всегда становился сильнее, оттеснял меня в темноту, в тень, откуда я мог только наблюдать за происходящим. Мне повезло, что ты стал принимать эти таблетки. Они притупляли надежду, все еще жившую внутри тебя. Притупляли надежду и подпитывали ярость. Мой любимый коктейль из ярости и отчаяния, смешивать, но не взбалтывать. А потом покрыть все показным равнодушием и поджечь.