Царь-дерево

— Я полностью согласен, нужно первым делом проверить самого анонима! — снова не сдержался Цю Бинчжан. — Я давно был такого мнения…

— Я не говорил о проверке анонима, — оборвал его Ци Юэчжай. — Письма трудящихся, отражающие реальную обстановку и особенно обвиняющие наших кадровых работников, должны поддерживаться вне зависимости от того, подписаны они или нет. Их авторов нельзя «проверять» или тем более мстить им. Я говорил, что хорошо бы найти анонима и убедить его рассказать всю правду о Ли Ваньцзюе.

— Да-да, не проверить, а найти, — торопливо поправился Цю Бинчжан.

Фэн Чжэньминь вертел в руках карандаш. Только когда все высказались, он поднял голову и взглянул на присутствующих:

— Я внимательно читал эти письма и уже говорил Юэчжаю, что автор ни словом не обвиняет Ли Ваньцзюя в каких-либо гадостях по отношению к нему самому. Выходит, между ним и Ли Ваньцзюем нет личных трений. Почему же он тогда уцепился именно за эту фигуру? Может, Ли Ваньцзюй — бывший цзаофань? Нет. Или хулиган, грабитель, убийца? Тоже нет. Все это выглядит несколько странно. В письмах явно есть какой-то подтекст, «звук за словом». Если бы в самом деле можно было найти автора и поговорить с ним начистоту, это сберегло бы немало сил, но он, к сожалению, не подписался, а искать его неудобно. В Наследниково тоже, по-моему, не стоит ехать. Перед нами сейчас масса неотложных задач, и нам некогда играть с ним в кошки-мышки. Даже если мы найдем его, он может отказаться с нами разговаривать. Вот почему, если товарищи не возражают, я хотел бы вернуть эту анонимку в группу писем!

Все согласно закивали головой. Фэн Чжэньминь в последний раз повернул в руке карандаш и написал на анонимке: «В архив».

В конце того же года состоялся третий пленум ЦК КПК одиннадцатого созыва. В постановлении пленума, опубликованном во всех газетах, говорилось, что всенародное движение против Линь Бяо и «банды четырех» уже победоносно завершилось, а сейчас центр тяжести партийной работы переносится на строительство, социалистическую модернизацию. В укоме целую неделю изучали это постановление. Члены бюро чувствовали, что наступил новый переломный этап, что сами они сильно отстали от жизни. Недаром в постановлении говорилось: «Сейчас некоторые товарищи не решаются правдиво ставить и решать вопросы». Отталкиваясь от этой фразы, Фэн Чжэньминь произнес перед своими подчиненными внушительную речь и призвал их освобождать сознание людей, активизировать их деятельность.

К началу следующего года работа укома действительно активизировалась, единства в аппарате стало гораздо больше. Вскоре Центральный комитет партии издал еще одно постановление — о снятии «колпаков позора» с помещиков и кулаков. Едва это постановление было опубликовано, как во всех деревнях начались разнотолки. Одни говорили, что помещики и кулаки уже несколько десятилетий перевоспитывались трудом, поэтому с них давно пора снять колпаки. Другие недоумевали: если реабилитировать вредителей, то против кого же направлять пролетарскую диктатуру? Больше всех, естественно, волновались сами помещики и кулаки. Одни из них, не чаявшие дожить до реабилитации, молитвенно прикладывали руки ко лбу и благодарили небо за счастье. Другие сомневались, не освобождают ли их только для того, чтобы после снова изловить?

По указанию партийного комитета провинции во всех уездах и деревнях еще до начала весенней страды нужно было осуществить постановление ЦК и повсюду вывесить списки реабилитируемых, чтобы поднять активность коммунаров и вдохновить их на лучшее проведение сева. Члены укома разделились по районам и чуть ли не круглыми сутками проводили этот курс в жизнь. Фэн Чжэньминю достался юго-восточный район. Приехав в народную коммуну, к которой принадлежало и Наследниково, он потребовал отчета у секретаря парткома коммуны Чжоу Юнмао и услышал следующее:

— В деревне Наследниково есть помещик по имени Ли Цянфу. Во время всех политических кампаний он позволял себе реакционные высказывания, а сейчас объединенная бригада и с него хочет снять колпак! Мы тут в коммуне думаем, что Ли Цянфу не принадлежит к тем помещикам и кулакам, о которых в постановлении ЦК говорится, что они «давно подчиняются правительству и закону, честно трудятся и не совершают дурных поступков». Он принадлежит к тому «меньшинству, которое занимает реакционную позицию и до сих пор не исправилось», поэтому реабилитировать его нельзя.

— А-а, Наследниково! — Фэн Чжэньминь сразу все вспомнил и поспешно спросил: — Что думает по этому поводу тамошний секретарь Ли Ваньцзюй?

— Он первым мечтает снять колпак с помещика! — проворчал Чжоу Юнмао. — Этот Ли Ваньцзюй очень ненадежен, что хочет, то и творит. Раньше, когда главной была классовая борьба, он числился в ней самым активным. Едва мы требовали от него докладов на этот счет, как он представлял нам целую кучу: какие вредительства чинят помещики и кулаки, как упорно партийное бюро борется с ними, каких удивительных результатов достигает. А на сей раз, получив постановление о реабилитации, он мигом ухватился за него и опять поднял шумиху: готов снять колпаки и с исправившихся, и с неисправившихся. Скажите, разве это дело?

Фэн Чжэньминь все эти дни безостановочно мотался по уезду, загорел дочерна, но чувствовал себя бодрым. Работа в последнее время шла довольно удачно — наверное, поэтому его черные глаза на квадратном лице под густыми бровями блестели особенно ярко. Он давно уже знал о разногласиях между Наследниковом и коммуной, но хотел больше услышать о позиции объединенной бригады.

— По-моему, тебе стоит как следует поговорить с Ли Ваньцзюем и послушать его аргументы. Ведь он в своей деревне ежедневно общается с этими помещиками и кулаками, так что может судить о них гораздо лучше нас!

Чжоу Юнмао покраснел от досады:

— Материалы, которые у меня в руках, тоже он присылал!

Он вынул из ящика стола пачку бумаг и начал перелистывать их.

— Смотрите. Вот материал шестьдесят седьмого года — о том, как Ли Цянфу заступался за Лю Шаоци, крича, будто его обвиняют незаслуженно. Вот материал семьдесят четвертого года — о том, как они строили сыроварню, а Ли Цянфу утверждал, что развитие подсобных промыслов — дело несбыточное, все равно что мечты жабы, желающей полакомиться лебедятиной…

Секретарь парткома хотел читать и дальше, но Фэн Чжэньминь знаком прервал его:

— Ладно, хватит. Поедем лучше в Наследниково и поглядим!

Не прошло и получаса, как они уже были в правлении объединенной бригады. Поставив свои велосипеды, они распорядились созвать собрание кадровых работников деревни, чтобы обсудить — нужно ли снимать с Ли Цянфу колпак помещика.

— По-моему, нужно, — сказал бригадир У Югуй. — Ему уже скоро семьдесят. Негоже человеку с дурацким колпаком в гроб ложиться.

— Это не довод! — снова покраснев, выкрикнул Чжоу Юнмао. У него и так был громкий голос, а при возбуждении становился совсем зычным. — Если человек ведет себя плохо, то снимать с него колпак нет оснований, будь он даже в гробу.

У Югуй хотел сказать еще что-то, но вмешалась Сяо Мэйфэн:

— Бригадир, не говорите вещей, которые не имеют отношения к делу! Мы хотим реабилитировать Ли Цянфу именно из-за его поведения. Все тридцать лет после революции он искренне перевоспитывается, честно работает, во вредительстве не замечен. Почему же не снять с него колпак?

Чжоу Юнмао побагровел еще больше:

— А его реакционные бредни — это разве не вредительство?

Ли Ваньцзюй, одной рукой придерживая трубочку, а другой теребя свои усики, медленно начал:

— У всех людей есть недостатки, у помещиков тоже. Этот Ли Цянфу болтлив очень. Случится что-нибудь новое, другие помещики молчат, а он обязательно сболтнет. Из-за того же недостатка он обожает все разведывать и выспрашивать. Страдал он от этого немало, а никак не может попридержать свой язык. Воистину: реки и горы можно передвинуть, но человеческую натуру трудно изменить. В тот год, когда разоблачали Лю Шаоци, все говорили, что он выступает против партии, против председателя Мао и является главным представителем помещиков, кулаков, контрреволюционеров, правых и уголовных элементов. Другие помещики и кулаки не лезли в это дело, представитель так представитель, главный так главный. А Ли Цянфу влез и во время работы в поле бурчал: «С каких это пор Лю Шаоци стал нашим главным представителем? По-моему, это вранье!» Тогда такие слова считались реакционными, а сейчас вроде ничего…