Царь-дерево

12 сентября

Утром первый секретарь прислал ко мне Цю Бинчжана с кое-какими бумагами. Тонко работает Фэн! Знает ведь, что я в деревне, мог бы все сам решать, но хочет, чтобы я просмотрел документы. Наверное, боится, что я заподозрю его в самоуправстве или недостаточном уважении к заму!

Мне все больше не нравится трусость Цю Бинчжана, его глупые предположения, сверхдотошный анализ. Сегодня я ему выдал за это без всяких церемоний. В последнее время некоторые говорят, что в аппарате укома «не видно горных вершин, но есть подводные рифы», а он по-прежнему бормочет мне что-то с таинственной миной, как будто подкрепляя подозрения людей в том, что между нами существует заговор. Увидев, что я сердит на него, он явно обиделся. Этот толстяк и умен, и глуп одновременно. Если уж умен, так умнее всех других, а если начинает делать глупости, то пиши пропало.

Чтобы успокоить Цю, я проводил его до околицы и наговорил всяких приятных слов. На обратном пути встретил какого-то пьяницу с красным носом — лет пятидесяти на вид. Он подошел и заговорил со мной, интересуясь, откуда я, хотя, похоже, уже знал меня. В Наследникове я не видел этого человека, спросил, из какой он деревни. Пьяница захохотал и сказал: «Я из Кладбищенской. Если будет время, заезжайте к нам!»

В общем, хоть я и миновал правление коммуны и безвылазно обосновался в Наследникове, коммунары из других деревень знают о моем приезде. Впрочем, ничего странного тут нет: один из руководителей уезда, даже если он величиной с конопляное зернышко, всегда привлекает к себе внимание.

После обеда ко мне пришел Ли Ваньцзюй и сказал, что помещик распускает обо мне ложные слухи, в связи с чем сегодня устраивается собрание всех вредителей, чтобы поучить их. Я хотел удержать его от этого шага, потому что слухи вовсе не ложны, однако Ли Ваньцзюй был непреклонен и заявил, что у них в бригаде такой порядок: вредителей собирают каждый месяц, чтобы они отчитались о своих поступках или послушали наставления, а сейчас как раз подошел срок. Я не стал больше возражать.

Мне ужасно не хотелось участвовать в этом собрании, но, поскольку дело касалось меня лично, укрываться тоже было неудобно. Вечером я пошел на него, терзаясь сомнениями, как я буду критиковать помещика, если он говорит правду? Но я не представлял себе степени находчивости и красноречия Ли Ваньцзюя. Несмотря на свой небольшой рост, он все время выделялся из толпы, свободно владея аудиторией. Он спросил Ли Цянфу: «Разве стоило болтать по всему свету, что секретарь Ци заходил в твой дом и помогал тебе носить воду? Знаешь ли ты, для чего он это делал? Для того, чтобы лично проверить, осуществляется ли в нашей деревне политика принудительного перевоспитания вредителей. Председатель Мао говорил: «Не забравшись в логово тигра, не достанешь тигрят; если хочешь узнать вкус груши, попробуй ее». Так вот, секретарь Ци отправился в твой дом, точно в логово тигра! Ты должен как следует понять это и переделать себя, а не налеплять на свою физиономию золото со знамени второго секретаря укома!»

Помещик весь вечер молчал и не знал, что ответить. Да, этот Ли Ваньцзюй действительно остер на язык! Своими речами он может погубить живого и воскресить мертвого, способен извлечь смысл даже из бессмысленных вещей. Впрочем, деревенские работники высшего ранга почти всегда умеют говорить, это неудивительно.

Похоже, что классовые представления в Ли Ваньцзюе очень сильны. Слова анонима о том, что он искривляет классовую линию, пока совершенно не подтверждаются. Но выступал ли он сватом для детей помещиков и кулаков, гулял ли на их свадьбах? Это еще предстоит проверить.

13 сентября

Сегодня я сделал акцент на версии о Ли Ваньцзюе как свате помещиков и кулаков. По словам тетушки Лю, Ваньцзюй всегда был неколебим в своих позициях и никогда не нарушал границ между классами. Эта старуха предана ему до мозга костей, только и знает, что твердит: «В классовой борьбе Ли Ваньцзюй у нас первый на деревне!» «Ваньцзюй и помещики с кулаками — все равно что зеленый лук и соевый сыр: он зеленый, а они белые!» Да еще повторяет это без конца, боясь, что я не расслышал.

В конце концов я зашел с другой стороны и попросил ее посчитать прямо по дворам: сколько в деревне молодых помещиков и кулаков, кто из них женат, а кто нет. Этот метод действительно помог прояснить вопрос. Оказалось, что таких кулацко-помещичьих отпрысков в Наследникове девятнадцать, и все женаты. Удивительно!

Я спросил, кто сватал им невест. Тетушка Лю сначала ответила, что сейчас все за свободу и не нуждаются в сватах, потом добавила, что деревня у них богатая и девушки из других мест с радостью идут сюда. А о сватах так ничего толком и не сказала. Возможно, она говорила правду. В деревнях, подыскивая себе партнера, довольно редко вспоминают о любви, гораздо важнее, как человек работает, какой у него доход, есть ли у него дом, крытый черепицей. Некоторые считают, что это чересчур вульгарные критерии, но на самом деле не все так просто. Если у молодых нет дома, им после свадьбы негде жить, да и потом подняться трудно. Какая-нибудь развалюха не очень спасает, потому что пойдут дети, и супруги лет по восемь, а то и по десять не могут накопить денег на строительство дома. Вот почему деревенские девушки обычно предпочитают парней, у которых есть надежный дом. Как образно говорят крестьяне: «Посади платан, тогда и феникс прилетит». Под платаном здесь имеется в виду дом с черепичной крышей. Когда такие дома есть, к ним фениксы один за другим летят, даже если в них живут дети помещиков и кулаков.

Только благодаря подсчетам тетушки Лю я узнал, что Ли Чэндэ, с которым я встретился в сыроварне, сын кулака и на свадьбе у него было накрыто целых восемь столов. Я спросил старуху, участвовал ли в этой свадьбе Ли Ваньцзюй. Тут она совершенно утратила классовую позицию и заявила, что женитьба — крупное событие, в нем рад участвовать каждый. Выпивка в таких случаях — обычное дело, без нее в деревне никто не обходится. Ли Чэндэ — большой мастер в изготовлении соевого сыра, все покупатели с ним очень почтительны, так что у него есть друзья в Наследникове и в других деревнях. В его свадьбе участвовали многие, даже она сама ходила.

Потом я был на току, разговаривал с дядюшкой Ма, он выдал свою версию. По его словам, Наследниково славится своим климатом и здоровым населением, так было издревле. Из-за этого один император (он не знает, в какую эпоху) похоронил здесь своего наследника, и в плодовом саду бригады до сих пор сохранилась его могила. Отсюда пошло название речки, а за ней и деревни. Кстати, мощи престолонаследника тоже привлекают невест, причем все женщины здесь обязательно рожают.

Это, конечно, нелепое рассуждение, но дядюшка Ма в нем ничуть не сомневается. Крестьяне есть крестьяне, воспитывать их очень трудно. Сколько поколений над ними властвовало феодальное сознание!

Найдя секретаря комсомольского бюро Сяо Мэйфэн, я наконец выяснил истину. Эта девушка, с толстыми бровями и глазами навыкате, говорит быстро, резко, как из пулемета строчит. Она тоже целиком на стороне Ли Ваньцзюя, но, когда я спросил ее, выступал ли он сватом для детей помещиков и кулаков, ответила вызывающе: «Можете не спрашивать, выступал!» И подробно рассказала мне, как он сватал невесту сыну кулака Ли Чэндэ.

Оказывается, Чэндэ женился совсем не так легко, как утверждала тетушка Лю. Он закончил неполносреднюю школу, был известен своими способностями, рано отделился от родителей и построил себе дом под черепичной крышей, имел и деньги, и зерно. Но сколько раз он ни сватался, ему все отказывали из-за его происхождения. В последний раз он понравился самой невесте, однако и она сомневалась: как посмотрят на это односельчане. В конце концов невеста вместе с родителями отправилась в дом Ли Чэндэ — пообедать и поглядеть. Свахой была тетушка Лу, которая твердила, что жениха очень ценит секретарь партбюро, поэтому Ли Ваньцзюя тоже ждали на смотрины. Ли Чэндэ заранее договорился с Ли Ваньцзюем, что тот обязательно придет и поможет уломать родителей невесты. Ваньцзюй обещал, но в назначенный день его вызвали на собрание в коммуну, и вернулся он поздно, а может, вообще забыл про это дело. Едва он добрался до околицы, как увидел посреди дороги тетушку Лу, которая на чем свет стоит начала ругать его за то, что он не держит своих слов и расстроил свадьбу. Так и не дождавшись секретаря партбюро, родители невесты решили, что жениха в деревне не уважают, что их дочь хлебнет с ним горя, и ушли. Что из того, что парень способный и дом у него есть? К счастью, они отошли еще не очень далеко. Ли Ваньцзюй догнал их на своем велосипеде, долго уговаривал и в конце концов вернул. Свадьба состоялась, а сейчас у Ли Чэндэ уже трехлетний сын — стало быть, случилось это в семьдесят четвертом году.

Закончив свой рассказ, Сяо Мэйфэн вытаращила на меня глаза: «Ну как, хорошо поступил Ли Ваньцзюй или нет?» Я не ответил, потому что это довольно сложный вопрос. Сейчас дети помещиков и кулаков женятся с большим трудом во всех деревнях. В учреждениях или на заводах эта проблема стоит менее остро, а в деревнях иначе. Во время «культурной революции» даже возникла реакционная «теория крови», которая нанесла огромный вред. Выходит, Ли Ваньцзюй в данном случае поступил правильно.

На этом историю со сватовством можно было бы закончить, но не удалось. Наверное, слух о ее расследовании разнесся по деревне, и после ужина ко мне повалил народ, желающий обелить Ли Ваньцзюя.

Первой пришла тетушка Лу. Она заявила, что в одиночку сватала Ли Чэндэ невесту и что Ли Ваньцзюй тут ни при чем. Почему она выступила свахой для сына кулака? Потому что он честный и трудолюбивый человек, ей захотелось ему помочь. Несколько раз у него ничего не получалось со свадьбой из-за его происхождения, а на этот раз тетушка Лу все предусмотрела и поклялась людям, что хоть он и сын кулака, но в деревне его уважают наравне с бедняками или середняками. Только тогда родители невесты согласились выдать за него дочь. Еще тетушка Лу поклялась, что на свадьбе непременно будет секретарь партбюро — так Ли Ваньцзюй и оказался одним из сватов.

Говоря все это, тетушка Лу плакала навзрыд и твердила, что если уком хочет кого-нибудь наказать, то пусть наказывает ее, а не Ваньцзюя, он ни в чем не виноват. Я просто не знал, что делать с этой старухой, и с большим трудом выпроводил ее. Потом пришел Ли Чэндэ — совершенно не такой уверенный, каким я видел его в сыроварне, а, к моему ужасу, тоже заплаканный и какой-то весь посеревший. Он утверждал, что это дело не имеет отношения ни к Ли Ваньцзюю, ни к тетушке Лу; он, мол, сам не выправил как следует свою идеологию и пытался подпереть ее авторитетом секретаря партбюро. Он признавал свои ошибки, хотел соскрести с себя классовое клеймо, готов был понести любое наказание. Кроме того, он принес с собой письменное покаяние, которое называлось так: «Серьезная ошибка, выразившаяся в том, что четыре года назад я пригласил секретаря партбюро на свадьбу». Я не знал, смеяться мне или плакать, но чувствовал, что расследовать это дело уже больше невозможно и не нужно.

Чтобы поставить под ним точку, я вечером пошел к Ли Ваньцзюю. Он держался очень бодро и сразу признал, что свадьбу организовал сам: тетушке Лу поручил быть свахой и сказал ей, что, раз родителей невесты смущает социальное происхождение жениха, пусть она распишет, как его уважают в деревне. А секретарь партбюро обязательно будет на свадьбе. Интересно, что Ли Ваньцзюй отнюдь не считал это своей виной и приводил многочисленные доводы. Он сказал, что за последние годы, когда молодежь брали в армию, на заводы и в агитбригады, все время предпочитали отбирать бедняков и середняков. В результате их процент в деревне резко снизился, и сыновья помещиков и кулаков стали представлять главную ударную силу среди людей, способных работать. Как же не использовать их? А если хочешь использовать, то надо и заботиться. Если они не могут даже жениться, создать свою семью и вынуждены всю жизнь спать на холодном кане, то какие из них работники? Разве он, секретарь партбюро, вправе не беспокоиться об этом?

Я не мог не признать, что в рассуждениях Ли Ваньцзюя есть доля истины.

14 сентября

После завтрака У Югуй повел меня в плодовый сад и заодно показал могилу престолонаследника. В этот сад объединенная бригада вкладывает очень много сил, но и доход получает немалый. У Югуй сказал, что «денежные деревца» дают им значительную часть наличных средств для распределения между крестьянами и покупки минеральных удобрений. Говоря это, старый бригадир весь сиял от удовольствия. Конечно, плодовые деревья не запрещается выращивать, но, когда на сад тратится столько энергии, не влияет ли это на основополагающий курс «главное — зерновые»? Этот вопрос меня обеспокоил, и на него нужно обратить внимание.

Пройдя через ряды деревьев, мы наконец увидели кирпичное строение высотой примерно в два человеческих роста, перед которым стояла плита из белого нефрита с надписью: «Усыпальница престолонаследника». Я спросил У Югуя, когда жил этот принц, но он тоже пробормотал нечто невразумительное. Старики утверждают, будто престолонаследник относится к эпохе Тан [8]. Когда его похоронили, император дал сторожу усыпальницы свою фамилию — Ли. От этого сторожа и происходит почти все население деревни, вот почему фамилия Ли здесь особенно распространена.

Я не сведущ в танской истории, но уверен, что эта легенда не имеет под собой никаких оснований. Столица династии Тан была в Чанани — как же престолонаследника могли похоронить здесь, да еще не назвать на памятнике его имя? К тому же эпитафию должен был сочинить какой-нибудь знаменитый человек и подписаться под ней. Ясно, что эта усыпальница — подделка. Но У Югуй, услышав мои рассуждения, был очень недоволен, как будто сомневаться в подлинности усыпальницы — все равно что сомневаться в его собственной биографии. Забавно!

Плодовый сад был разбит в 1962 году и занимает целых тридцать му [9]. Водя меня по саду, У одновременно рассказывал его историю. Оказывается, несколько десятков му вокруг усыпальницы престолонаследника всегда считались священной землей, чем-то вроде заповедника, куда посторонние даже войти не могли. И пастухи не решались гонять туда баранов, боясь потревожить императорского отпрыска, спящего вечным сном. Если разгневать его, это будет страшным грехом, который принесет беду всей деревне. В 1958 году, когда в стране помешались на плавках чугуна и стали, народная коммуна решила «запустить свой искусственный спутник земли» и создала специальную роту лесорубов, чтобы использовать здешнюю рощу на дрова. Крестьяне умоляли их остановиться, запугивали громом небесным, но лесорубы были неумолимы. В конце концов, немного сжалившись над земляками, они оставили четыре больших сосны вокруг самой усыпальницы, а все остальное срубили подчистую.

Да, это урок нам… Сколько таких глупостей мы натворили за последние десятилетия!

У Югуй сказал, что, когда в 1960 году начался голод, некоторые деревенские считали это карой за то, что потревожили душу престолонаследника. А когда секретарем партбюро стал Ли Ваньцзюй, он предложил разбить на вырубке сад. Бюро согласилось, но многие коммунары выступили против. «Разве вам не хватает возмездия за пятьдесят восьмой год? — спрашивали они. — Если снова тревожить землю над головой престолонаследника, то в деревне вообще ни одного живого человека не останется!» Партбюро провело среди них большую воспитательную работу, однако коммунары стояли как пни. В конце концов Ли Ваньцзюю пришлось созвать общее собрание и объявить, что разбивке сада мешают помещики и кулаки. В действительности же они не делали ничего особенного, только повторяли вслед за всеми, что нельзя гневить душу престолонаследника. Ли Ваньцзюй просто хотел «убить курицу, чтобы показать обезьяне», то есть поучить массы на примере помещиков и кулаков. Однако этот прием не подействовал: массы критиковали вредителей, а сами по-прежнему не желали ничего делать. Видя, что собрание проваливается, Ли Ваньцзюй пошел на новую хитрость и заявил: «Разбивку сада придумал не я, а престолонаследник, явившись мне во сне. Он был в желтом халате, с тремя звездами над головой и сказал: «Деревья — это мое одеяло, трава — моя одежда, а вы все деревья срубили и траву выкосили. Теперь холодно лежать мне в земле. Немедленно посадите деревья, и тогда я забуду ваши прошлые грехи!» Ли Ваньцзюй говорил так складно, что все крестьяне поверили и на следующий же день стали наперебой сажать деревья. С тех пор сад ежегодно дает бригаде чистый доход, молодые коммунары поняли преимущества многоотраслевого хозяйства, но некоторые все-таки утверждают, что это им престолонаследник помог. Как видно, даже вранье Ли Ваньцзюя иногда приносит пользу.

Днем звонил секретарь Фэн и приказал мне срочно вернуться в уезд, чтобы подготовиться к совещанию по хлопку, которое дней через десять будет в центре провинции. Проверку дел в Наследникове придется на этом прекратить. Я обменялся данными с Ваном, и мы пришли к такому единому мнению: Ли Ваньцзюй выступал сватом у сына кулака, однако это нельзя считать утерей классовой позиции. Дети помещиков и кулаков — все-таки не сами помещики и кулаки. Наша партия учитывает социальное происхождение, но не замыкается на нем, а главное значение придает поступкам человека. Хорошо, что Ли Ваньцзюй придерживается такой политики. То, что он в определенные сроки созывает собрания по критике вредителей, тоже свидетельствует о сравнительной твердости его классовых представлений.

Ван считает, что некоторые вопросы остались еще не до конца выясненными. Например: сам Ли Ваньцзюй выступил сватом для сына кулака или по инициативе тетушки Лу? Сам счетовод рисовал кошек на стенде критики или предварительно советовался с Ли Ваньцзюем? Если бы у нас было дополнительное время, мы бы, конечно, ответили на эти вопросы, но, по-моему, они не так уж важны. Предположим, Ли Ваньцзюй сам подбил тетушку Лу на сватовство, а счетовода — на изображение кошек; что это изменит? Сейчас нам приходится тратить столько сил и средств на распутывание всяких несправедливых обвинений, что если бы эти силы бросить на строительство, то мы могли бы выполнить сразу десять хозяйственных программ.

Во второй половине дня состоялось собрание кадровых работников деревни, на котором я одобрил работу партбюро и высказал несколько замечаний, надеясь, что бригада продолжит критику «банды четырех», соберет хороший урожай, посеет озимые и подготовит условия для еще более богатого урожая в следующем году. О самом Ли Ваньцзюе мне, конечно, было неудобно говорить. Он сидел, по-прежнему улыбаясь и теребя свои усики, все такой же непонятный. Если бы он ничего не знал о нашем расследовании, это свидетельствовало бы о его тупости, а тупой секретарь не может держать деревню в хорошем состоянии. Если бы он знал о нашем расследовании все, он был бы каким-то сверхчеловеком. Восемь секретарей из десяти, совершающих крупные ошибки, мнят о себе именно это, но он не похож на такого зазнайку.

У Югуй просил нас перед отъездом провести и общее собрание, чтобы сказать несколько слов всем членам бригады. Секретари укома приезжают к ним так редко, что если мы уедем молча, то коммунары заподозрят кадровых работников деревни в неуважении к начальству. Я чувствую: этот У Югуй — тоже изрядный пройдоха, хоть и прост на вид. Говорит сладко, а на самом деле хочет, чтобы мы успокоили народ, внушили ему, что аппарат бригады безупречен. Пришлось согласиться. Раз за Ли Ваньцзюем нет особых грехов, было бы нехорошо — для их дальнейшей работы нехорошо — проваландаться здесь целую неделю и уехать, не сказав ни слова. Поэтому на общем собрании, созванном сразу после трудового дня, я коротко одобрил деятельность кадровых работников деревни. По лицам коммунаров я видел, что они очень привязаны к Ли Ваньцзюю. Когда я хвалил их секретаря, они выглядели просто счастливыми. Таковы уж эти непритязательные, симпатичные крестьяне. Конечно, чтобы избежать односторонности, я посоветовал Ли Ваньцзюю быть бдительным, не зазнаваться и так далее.

Вечером тетушка Лю, специально по случаю наших проводов, приготовила пельмени с начинкой из яиц и душистого лука. Эта добрая старушка, видимо, решила, что я — великий обжора, и угощала меня не переставая. Я еще никогда не ел зараз столько пельменей. После ужина нас еще пришли провожать тетушка Лу, Сяо Мэйфэн, Ян Дэцюань, Ли Ваньцзюй, У Югуй. Все они уселись на кан тетушки Лю, и мы оживленно говорили об усыпальнице престолонаследника, об осеннем урожае, о разгроме «банды четырех», о том, как улучшить жизнь крестьян. Откровенно говоря, я полюбил эту деревню и ее радушный народ. Жаль, что мы не можем побыть здесь подольше!