Военврач (СИ)

В палатке совещания постоянно курят. Перед нами, на стенке, противоположной к выходу, висят две карты Чечни, покрытые незамысловатыми узорами синих и красных расцветок, которые ещё недавно преподавали на ОТП (оперативно-тактическая подготовка) и ОТМС. Но тогда это казалось далёким и нереальным. Каждый докладывает по своей службе. Если в Бурятии я мог ходить на совещания один-два раза в неделю, то здесь приходилось делать это ежедневно. Чтобы проводить время с комфортом, записываю иногда крылатые выражения нашего комбата в свою рабочую тетрадь. Туда же вносятся и составляются разнообразные планы: годовые, квартальные, на периоды обучения, месячные, недельные, ежедневные. Редко, когда они претворяются в жизнь на сто процентов, так как каждый день вносит что-то не вписывающееся в размеренные суждения на бумаге.

Зычный голос комбата прерывает мои размышления.

- Док, у тебя сколько спирта осталось?

- Восемнадцать килограмм, товарищ майор!

- Многовато тебе! Тут нам сауну обещали подкинуть. Ты любишь сауну? Вижу, что любишь! Значит так, берёшь две полторашки спирта, находишь начпрода, пусть даст тебе ящик тушенки, три банки сока и идём на КП (командный пункт) выкупать сауну у рэбовцев из Новомосковска. Встречаемся у меня в палатке, в 21.30. Всё ясно?

- Так точно, товарищ майор.

- А ты, зампотыл, выдай доку палатку УСБ, пусть завтра развернут! Хватит тебе УСБ, док?

- Мне бы ещё лагерную палатку, для будущего лазарета.

- Всё будет, не спеши.

Условия были полевые. Нас - девять человек - разместили в палатке управления УСТ. У каждого под половицей лежали неприкосновенные запасы, на случай непредвиденного нападения. Мыши сновали по ночам по нашим спящим телам, оставляя после себя чёрные горошинки. Они были постоянно голодными и грызли всё, что попадалось им под зубы. Витамины, обгладывая застывший сахарный сироп, ноотропы, съедая начинку капсул, полевую форму, личные дела офицеров, не запертые на ночь в металлический сейф, электрическую проводку, суточные приказы, резиновые накладки неврологического молоточка.

Мой комбат

"Личность незаурядная и ничего не боящаяся!" - кто-то скажет про него, - "Человек, которого все боятся и уважают! Специалист в своём деле. Ас!" И будут по-своему правы. Что же я увидел в нём?

- Товарищ майор, подпишите рапорт, хочу в клиническую ординатуру академии поступить. Выучиться и стать психиатром, - обратился я к нему с этим вопросом впервые в 2000-м году.

- Ладно, давай, подпишу, пойдёшь вместе со мной в следующем году. Согласен? Мне там знакомые нужны будут.

- Так я ведь на психиатра буду учиться!

- А я что не человек, что ли? Крыша от вас поедет, кто мне её ставить будет?

Не могу клинически оценивать его личность, ибо в тот момент это не входило в мою компетенцию. Но практики, стоицизма и житейского опыта общение с ним мне прибавляло. Он был всего на год меня старше, но в некоторых вопросах выглядел более зрелым.

В клиническую ординатуру поступил я лишь в 2005-м, по независящим от комбата причинам (своё обещание он сдержал). Как-то на первом курсе обучения заместитель начальника кафедры спросил у меня:

- И что вид у вас всё время грустный да уставший? Никто не обижает вас здесь? - вкрадчиво поинтересовался профессор.

- Что вы, товарищ полковник! Да я сам могу кого-нибудь при желании обидеть. Вот был у нас комбат!...

И рассказал ему маленький житейский эпизод, после которого "обидеть", как мне казалось, уже невозможно.

То ли от скуки, то ли от личностных особенностей, сдабриваемых иногда алкоголем, но любил он вести интриги. Увольнять, сажать, склонять по падежам на совещаниях, за глаза называть некрасивыми словами. Но всегда оставался человеком. По-крупному никогда никому зла не причинял. Не то что в соседском батальоне разведки, где приковали выпившего доктора к столбу наручниками на ночь. Приходил он ко мне на обработку ран на запястьях. Как после этого их командир ему в глаза смотрит? Все ведь пьют, не только эскулапы. А вот в ремонтном батальоне рука дежурного по части не выдержала надругательств и нажала на спусковой крючок. И поехал их комбат двухсотым домой с медалью за отвагу, в сопровождении другой команды. В химбате молодого подполковника арестовали за использование дубинок против подчинённых. Может, это и сказки, кто его знает, что злые языки злословят про своих командиров.

Но наш на подобные крайности не переходил, припугнёт немного, попрессует и отпустит с шуткой. Ну, написал товарищ Журавленко рапорт: "Так, мол, и так, прослужил полтора года безвылазно в Чечне, хочу в отпуск!". А любил он загорать во время дежурств на командном пункте. Уж не знаю, как и где, но не по-армейски загорать без белья, в то время, когда сопки дымятся, то от нефти, то от взрывов САУшек, и вертолёты постоянно барражируют над нами. Увидел его как-то комбат ненароком в батальонной душевой (брезентом обтянутые столбы и бочка с нагревающейся от солнца водой) в чём мать родила и до конца своего пребывания в части забыть не смог, вспоминая об этом при случае и без.

- Ну что с того, что прослужил ты, товарищ Журавленко, полтора года в Чечне, - комментировал комбат его рапорт на офицерском совещании, - Да не служил ты вовсе. А х.й дро.ил! - это он сказал вслух.

А на зарегистрированном рапорте отважно написал: "Х..й тебе в ж.пу, товарищ Журавленко!", естественно без пропущенных букв, подписался и перечеркнул крест накрест.

Старший лейтенант Журавленко от негодования зарегистрированный рапорт ксерокопировал и в прокуратуру отнёс. Но чем ему могла помочь, задыхающаяся от бумаг, жалоб, расследований, военная прокуратура? У них уголовных дел томов до потолка: солдаты технику продают, наркотики скупают, боевые контрактникам не выплачиваются, самострелы с повешением следуют один за одним, подрывы да теракты, а тут Журавленко с каким-то нереализованным отпуском. Посмеялись над ним и пожелали хорошего отдыха в будущем. Так этот рапорт и остался с Журой, как напоминание из прошлого.

Постепенно наш батальон стал наполняться женщинами. В строевой части, в секретной, в финансовой службе. Кто супругу свою привезёт, кто знакомую, а кто по заявке из военкомата приедет. Многих на войну толкали сугубо меркантильные интересы, так как за участие в войне доплачивали девятьсот рублей в день. Присутствие дам немного скрашивало быт и разряжало обстановку.

Поздней осенью Ирина Яновенко приняла присягу и стала бухгалтером в звании рядовой - третья женщина в батальоне.

Захожу в палатку к комбату после окончания рабочего дня около восьми вечера, чтобы отпроситься пораньше и не оставаться на служебное совещание. За столом сидит моя соседка по коммунальной квартире в "Титанике" (так нарекли первую жилую пятиэтажку в Ханкале, внешне напоминающую белоснежный корабль, которую уничтожали в течение двух войн, но каждый раз она возрождалась) Ирина, с расширенными от страха глазами - супруга начальника командного пункта. Напротив неё улыбающийся раскрасневшийся комбат с блестящими осоловевшими глазами. На полевом столе початая бутылка осетинской водки, банка шпрот и булка хлеба.

- Разрешите войти? - без паузы перехожу в словесное наступление, - Товарищ майор, разрешите убыть в сторону дома? Ваши задания на сегодня выполнены!

- Нет, доктор, не разрешаю! Видишь, у человека судьба решилась, первое воинское звание в жизни получила. Это надо отметить. Садись с нами, будешь третьим!

- Да мне ещё четыре километра пешком по грязи идти, мешок с дровами нести, печку разжечь в квартире.

- Садись, по такому случаю мой УАЗик вас обоих и отвезёт и дрова твои доставит!