Привычка выживать (СИ)

- Эффи посчитала бы этот цвет волос мышиным, а это платье – чрезвычайно скучным, - фыркает он, осматривая незнакомку с ног до головы. Смутное подозрение посещает его только тогда, когда чужое лицо принимает столь знакомое выражение.

Незнакомка поджимает губы и чуть вскидывает голову. Энорабия, наблюдающая за происходящим со стороны, комментирует в своей излюбленной манере:

- Его можно считать твоим бывшим.

Незнакомка, приятная, хоть и бледная женщина, морщится повторно и оборачивается к Гейлу:

- Неудивительно, что я предпочла стереть свои воспоминания.

У нее вовсе не писклявый голос, отмечает Хеймитч. Она кажется моложе обычной Эффи лет на десять, и держится иначе, но Хеймитч никогда не видел сопроводительницу Двенадцатого Дистрикта без косметики, жеманства и париков, кроме того единственного раза, когда выволакивал ее едва дышащую из ванной комнаты, но в тот момент ему было не до сравнений. На самом деле, никто из них не видел Эффи Бряк без маски, нарисованной прямо на коже. Быть может, именно поэтому им так сложно увидеть в этой женщине ту, с которой они хорошо знакомы.

Гейл проявляет к новой Эффи терпение, знакомя ее со всеми, с кем она уже знакома. Гейл понятия не имеет о подоплеке всех отношений Эффи с окружающими, и поэтому не тратит времени на безуспешные попытки все понять в кратчайшие сроки. Гейл спрашивает Эффи, хочет ли она остаться здесь или же предпочтет вернуться в свою маленькую квартиру, от одного вида которой ее уже не будет бросать в дрожь. И капитолийка предпочитает остаться в Центре, с людьми, которых когда-то знала, но которых совершенно не помнит. И эти люди – искалеченные, презирающие ее за слабость и одновременно лучше других понимающие мотив ее поступка, становятся для нее окнами в мир, от которого она с такой легкостью отказалась.

Порой ей кажется, что они мстят ей за то, что она избавилась от ада.

Увидев однажды Энорабию, мрачную после всех лечебных процедур, Эффи бросается к ней с объятиями, не догадываясь, что рискует своей жизнью. Вторая стоит, окаменев от удивления, и морщит нос, когда Каролина первой начинает смеяться.

- Ты слишком жестока, девочка, - говорит Хеймитч, таки не удерживая улыбки. – Она ведь могла и погибнуть.

В качестве подтверждения Энорабия щелкает зубами, но Эффи не вздрагивает и не пытается исчезнуть. Эффи заинтересована зубами той, которую ей заочно обрисовали как ее лучшую подругу, и даже просит открыть Энорабию рот повторно, потому что не успела рассмотреть ряды острейших зубов.

- Никогда бы не подумала, что это может быть красиво, - говорит Бряк, пока Энорабия приходит в себя. – Это модно? И, наверное, очень дорого? Я не уверена, что решусь проделать такое со своими зубами…

Здесь за здоровье Эффи начинают волноваться все, но обходится без крови. Каролину, начавшую весь этот несмешной спектакль, Эффи называет «вредным ребенком» и гладит по голове, не подозревая подвоха. «Вредными детьми», на самом деле, она может назвать всех своих новых знакомых, кроме Китнисс, которая поглощена происходящим с Питом больше, чем происходящим с собой.

- Бедная девочка, - говорит Эффи вполголоса Каролине, - я не помню, любила ли я кого-нибудь так сильно, но я не уверена, что хочу так любить.

- Она вовсе не любила его, - отвечает девочка. – Она просто хотела выжить.

Внучке мертвого президента приходится объяснить свою злость и пересказать всю историю несчастных влюбленных, но не ту версию, с которой знаком весь Панем, а ту версию, которая была на самом деле.

- Бедные дети, - Бряк едва сдерживает ужас. – Они ведь этого не заслужили.

Сама она тоже не заслужила этого ада на земле. Ей вечно говорят неправду, приправленную еще большей ложью. Ей не лгут, но их шутки совсем не кажутся смешными. Хеймитч веселится вовсю, угощая бывшую напарницу виски и утверждая, что виски – самый любимый ее напиток. Эффи выплевывает обжигающую жидкость обратно в стакан и аккуратно, двумя пальцами, убирает его ноги с зеркального столика.

- Я видела цену этой мебели, - объясняет она свой поступок.

- Узнаю прежнюю Эффи, - хохочет Хеймитч и начинает рассказывать пошлые небылицы о том, что творила Эффи в жизни, которую стерла.

- Ты такой идиот, Эбернети, - резюмирует Энорабия, когда Эффи пулей вылетает из комнаты, зажимая уши руками и повторяя, что не желает больше слышать подобных вещей. Хеймитч улыбается во все тридцать два зуба, но вовсе не радость заставляет его делать глоток за глотком из очередной чудом найденной бутылки.

- Почему это? – спрашивает он, теряя последние остатки разума из-за тумана, заполняющего голову.

- У тебя есть шанс исправить все ошибки, которые ты делал по отношению к ней, - Энорабия пьет виски прямо из бутылки, а затем бутылку конфискует. – Но ты продолжаешь вести себя, как пьяная свинья. Хочешь, я угадаю, в чем причина? – Двенадцатый молчит. – Просто так легче. Ты ждешь боли от кратковременного счастья, и эта боль заставляет тебя быть стабильно несчастным. Я полностью разочарована в тебе, Эбернети.

Как будто было время, когда она им гордилась.

Новая Эффи умеет слушать и умеет молчать. Порой ей приходится сморозить какую-нибудь глупость, но этот проступок ей чаще всего прощают. Эффи умудряется найти подход к каждому живущему здесь. Она просит Китнисс научить ее заплетать длинные волосы Каролины. Внучка Президента покорно соглашается на подобное времяпрепровождение. К слову сказать, это шанс общаться с Китнисс чаще, потому что Китнисс слишком много времени проводит в больнице или в одиночестве. К тому же, Китнисс, теперь доподлинно знающая о последствиях своего охмора, девочку старательно избегает.

Эффи не расспрашивает Китнисс о самочувствии, но однажды просит спеть. Китнисс вздрагивает; слышать подобные просьбы ей давно не приходилось, а уж тем более, исполнять их. Но Эффи смотрит с такой надеждой, что у Сойки не остается иного выбора и, неловко прочистив горло, она начинает петь. Сперва очень тихо, шепотом, но с каждой новой нотой будто забываясь.

Хеймитч, коротающий свою гнилую вечность в одной из комнат, давится алкоголем. Энорабия пропускает удар компьютерного соперника. Джоанна, уже свалившаяся со своей болезнью, начинает дышать ровнее. Никто не говорит Эффи «спасибо», но все чувствуют благодарность к ней. Женщина без памяти и без привычного лица кажется такой беззащитной и постоянно нуждается в чужой помощи, хотя, на самом деле, помощь нужна всем вокруг.

Дни тянутся за днями, однообразно скучными и безрадостными. Китнисс неохотно рассказывает о посторонних вещах, но никогда – о том, что действительно важно. Эффи нарушает неписанное правило и спрашивает Китнисс, не хочет ли та увидеть могилу своей сестры. Сперва Китнисс вспыхивает от злости, но быстро приходит в себя. И соглашается; почему-то при Эффи с внимательным и добрым взглядом ей не стыдно плакать.

- Почему ты так уверена, что прощаться – важно? – интересуется Каролина, привыкшая к тому, что похороны в Панеме играют ту же роль, что дни рождения и свадьбы: на них демонстрируют вечерние туалеты, драгоценности и актерские способности.

- Она научила меня. Другая я, - отвечает Эффи и показывает девочке сложенный вчетверо лист бумаги, уже обтрепавшийся по краям. – Я самой себе написала письмо. Врачи сказали мне (еще другой мне), что однажды я захочу вернуть то, от чего отказалась. Природа человека, - Бряк улыбается, - забыв все, что я хотела забыть, я забыла и причину, по которой хотела все это забыть. В этом письме я саму себя умоляю не пытаться повернуть время вспять.

Получается у Эффи с трудом. Она слишком часто достается лист бумаги и пробегает его глазами. Хеймитч застает ее за этим занятием поздно ночью и не чувствует никакой радости, когда капитолийка вздрагивает, стоит ему только обнаружить свое присутствие.

- Подумать только, - говорит он, пытаясь держаться вертикально, - но я согласен со Второй.

- С Энорабией? – уточняет Эффи из вежливости. – Она весьма нелюбезна. Хотя, конечно, со мной мало, кто любезен здесь, но Энорабия как-то особенно не любезна.