Уткоместь, или Моление о Еве

Мне надо схарчить одну свою сотрудницу. Вообще-то я не людоед, людей не ем... а её схарчу. Вся такая из себя... Красивая баба, ничего не скажешь, но я тоже не пальцем сделана. Просто у нас с ней разные группы крови. Она из семьи шестидесятников-подписантов, мне на это начхать сто раз, но я ненавижу, когда это носят, как орден. Оттого что мои родители не были в брежневской психушке и не подписывали письма в защиту Даниэля и Синявского, а август шестьдесят восьмого не выбелил моему папе виски, она отказывает мне в праве иметь те мысли, которые я имею. Они ей не кажутся достаточно дистиллированными. Только она... Только она вправе судить место и время, а я ей не даю это делать. Я её мочу. Мои убеждения выросли из другого сора, и то, что мы смыкаемся побегами, - это нормальный процесс претворений и превращений, а не падение идеи, как считает моя противница. Ей, видите ли, западло принимать у меня из рук заработанные деньги. Ей хочется другого окошка, чтоб в нем торчал кто-нибудь из бывших. Хорошо получать ей зарплату из рук самого Лихачева, по меньшей мере - Ковалева. На крайний случай сгодился бы и думец Борщов. Но в окошке я. И я в нем сижу крепко, потому что от природы такая.

Я помню старый школьный случай. Уже в начале 60-х все напряглись на столетие Ленина. Массовый экстаз преддверия, предчувствия и прочих "пред". Маразм. Анекдотов тогда было - тьма... Больше придурковатые, но очень ядовитые. Про гремящего, как таз, железного Феликса, ходоков, уходящих от Ленина с горшочком земли... Один из таких анекдотов, особенно неприличных, передавался на уроке на клочке бумаги. Училка его отловила у Раисы. Прочитала, пошла пятном и велела той съесть бумажку. Жуткое безобразие, конечно, но Раечка наша аккуратно сжевала бумажку и спрашивает:

- Глотать или можно выплюнуть?

До учительницы, видимо, что-то дошло, и она сказала: "Выплюнь эту гадость!" И Раиса плюнула изо всей силы вперед. Мокрый жом упал на голову сидящей впереди подлизы и отличницы, она заверещала, сняла плевок и бросила назад на Раису. Начался визг. Все считали себя оплеванными. Раиска стояла с нахальной мордой: я, мол, сделала, как велели. Я тогда сидела рядом с ней, и мне плевка досталось больше всего. Но я молчала, а вот визжала больше всех даже не подлиза, а Сашка. Она кричала, что анекдот - это фольклор, а фольклор - творчество народа, и если народ помещает внутрь пересмешки Ленина, то это скорее честь ему, чем хула. А плохо - жевать бумагу и чернила. И если Раиса теперь умрет, то отвечать будет учительница, они все лапали эту бумажку, а мальчики сроду не моют руки после уборной. Мальчишки возмутились, откуда знаешь, ты там была, была? Я все про вас знаю, кричала Сашка, вы все говнюки... Такое началось! Потом историю замяли. Заминали Раискин плевок, про анекдот даже как бы забыли... Я вот даже не помню, про что он... Надо будет позвонить и спросить... Все-таки ничего себе был эпизодик... Но мы тогда были очень друг за друга, хотя каждый считал, что надо было все сделать иначе.