Шаги за спиной

крал деньги у того, у кого следовало бы украсть. Это ещё не слишком плохой поступок. И я дважды спас человеческую жизнь: один раз я вытащил Женьку из под стекла; один раз я отговорил Пашку от убийства. Это искупает. Почему же мне так гнусно? Абрик. Кто такой этот Абрик?

Это я, - вывела авторучка.

Кто это "Я"?

Я твой старый знакомый.

Пошел к черту! - написал Валерий.

Я тебя все равно съем. Абрик.

Я тебя не знаю!

Авторучка нарисовала схематического чертика. Того самого, с которым он разговаривал в больничном парке. Того самого, которого просил подарить везение и любовь женщин. Контур был прекрасно узнаваем.

91

Валерий прекратил писать, чувствуя, как зашевелились волосы на голове.

Была ночь, часы с маятником только что отбили полночь (и хотя полночь здесь сдвинута на час от общепринятого времени) - это время чертей, оборотней, вурдалаков и невиннно убиенных. Время совершать признания и время прощать.

- Тамара?

Тамара спала, откинув голову (только вечером помыла волосы; милая, как же я люблю каждый твой волосок); спала, приоткрыв рот. Жаловалась на головную боль с вечера, бедная.

Что ей снится? Что снится человеку с чистой совестью? Сады, радость летних дней, счастье с любимым, чайка, скользящая над волнами, и интересные сюжеты с собственным участием, где добро всегда побеждает.

- Тамара?!

Она пошевелилась, открыла глаза и доверчиво, по детски, улыбнулась. Все можно простить за одну такую улыбку - но почему я сам не умею улыбаться так?

- Ты меня разбудил.

- Прости меня. Как голова?

- Болит, но терпеть можно.

- Ты ничего не ела вечером, - сказал Валерий.

- У меня постоянная горечь во рту. Это из-за головной боли; таблетки не помогают, помогали только женькины цветы.

Она говорила, но глаза оставались спящими.

- Прости меня, - повторил Валерий.

- За то, что разбудил?

- Нет, за все. Мне стыдно.

Сон в её глазах исчез - как будто растаяли две прозрачные льдинки; заблестели слезами в уголках глаз.

- О чем ты говоришь?

- Мне стыдно, - продолжил Валерий, - стыдно видеть тебя, говорить с тобой, прикасаться к тебе. Ты знаешь?

- Я знаю, - сказала Тамара. - Я же сказала тебе, что знала все с самого начала. Я тебя не виню, она сама на тебя вешалась.

- Я нисколько её не люблю. Это было сумасшествие. Ты меня простишь когда-нибудь?

- Я тебя давно простила. Что ты пишешь?

- Это только мысли про себя. Я не могу написать ничего путного. Мне кажется, что я как скрипка Страдивари, я даже уверен, что могу звучать гениально, я могу исполнять гениальные мелодии, которые лежат на дне моей души. Но когда я пробую, слова расплываются, а звуки гаснут. Наверное, нет большего труда, чем научиться исполнять себя.

- Можно прочесть?

- Да.

Почему-то замерло сердце.

- Подставь лампу поближе, - сказала Тамара. - Какая тишина; наверное так поздно, но мне не хочется спать... Кто такой Абрик?

- Я не знаю, это слово выскакивало само собой.

- Это