Идеальная жизнь

Когда они слились воедино, Касси поняла, почему они принадлежат друг другу. Он заполнял ее, а она сглаживала его шрамы. Касси обхватила Алекса за шею, удивившись струящимся из уголков глаз слезам, и отвернулась к открытому окну, вдыхая свежую смесь своего запаха, запаха Алекса и бескрайнего океана.

Она уже погружалась в сон, когда над ней заскользил голос Алекса:

— Тебе не нужно ничего вспоминать, Касс. Ты знаешь, кто ты.

— Правда? — улыбнулась она и положила руку Алекса себе на плечо. — Кто же я?

И почувствовала, как спокойствие Алекса окутывает ее, словно благословение. Он прижал ее к себе, туда, где она идеально подходила.

— Ты моя вторая половинка, — ответил он.

Глава 5

В другое время, в другом месте Уильям Быстрый Конь был бы посвященным.

Ему было одиннадцать, когда он среди ночи раскрыл глаза, одновременно видя и не видя ничего вокруг. Стояло лето, во дворе под молчаливым месяцем стрекотали цикады. Но в голове Уилла грохотало, а когда бабушка с дедом подбежали к его кровати, то увидели в его зрачках отражение неистовых голубых разрядов молний. Сайрес Быстрый Конь протянул ладонь поверх пестрого одеяла на кровати внука и схватил жену за руку.

—  Wakan, — пробормотал он. — Посвященный.

Несмотря на то что за эти годы многое для сиу изменилось, некоторые привычки отмирали не сразу. Сайрес родился в резервации, видел, как развивались телевидение и автомобили, видел, некоторое время спустя, как человек высадился на Луну. Но он также помнил то, что рассказывал ему отец о сиу, которым приходят видения. Сон о громе — могущественное видение. Если отмахнуться от него, может убить молнией.

Вот почему утром 1969 года дед Уильяма Быстрого Коня отвел его к шаману, Джозефу Стоящему на Солнце, чтобы рассказать о том, что внук стал посвященным.

Джозеф Стоящий на Солнце был древнее самой земли — по крайней мере, так болтали люди. Он сидел с Сайресом и Уиллом на длинной низкой скамье, которая шла вдоль всей стены его деревянной хижины. Разговаривая, он строгал дерево ножом, и Уилл наблюдал, как дерево в его руках сначала превратилось в собаку, потом в орла, затем в прекрасную девушку — меняясь с каждым взмахом руки шамана.

— Во времена моего деда, — вещал Джозеф, — такой мальчик, как ты, пытался бы разобраться в своем видении, когда стал готов к тому, что к нему будут относиться, как к мужчине. И если бы ему приснился гром, он стал бы Heyoka— священным шутом, юродивым.

Джозеф опустил глаза на Уилла, и впервые мальчик заметил, что глаза у шамана не такие, как у других людей. У него вообще не было радужной оболочки — только черные, бездонные зрачки.

— Ты знаешь об этом, мальчик?

Уилл кивнул: по дороге к шаману дед только об этом и твердил. Сотни лет назад Heyokasбыли юродивыми, людьми, от которых ожидалось странное поведение. Некоторые перемещались исключительно задом наперед, некоторые разговаривали на непонятном языке. Они носили лохмотья и спали без одеял на морозе, а летом кутались в толстую бычью шкуру. Они могли погрузить руки в кипяток и не обжечься — доказательство того, что они намного сильнее других людей. Иногда к ним приходили видения от высших сил, предупреждающие об опасности или о чьей-то смерти. Heyokasмогли предотвратить несчастье, но поскольку были Heyokas, то за свои усилия ничего не получали взамен. Уилл терпеливо слушал деда и думал только об одном — как ему чертовски повезло, что на дворе 1969 год.

— Что ж, — продолжал Джозеф Стоящий на Солнце, — ты не можешь быть Heyoka, сейчас двадцатый век. Но тебе обязательно приснится твой сон о громе.

Через три ночи Уилл сидел обнаженный в парной напротив Джозефа Стоящего на Солнце. Он и раньше видел такие парные; иногда их строили подростки и курили кактус в узких кособоких лачугах, «ловили кайф» и тогда бежали голыми по полю и ныряли в ледяные ручьи. Но сам Уилл внутри парной никогда не был. Время от времени Джозеф тыкал в раскаленные камни, которые давали жар. В основном он напевал и монотонно что-то говорил — слоги раздувались и лопались, как фейерверк, прямо перед глазами.

Когда на долину прокрался рассвет, Джозеф отвел Уилла на вершину пологого холма. Уилл предпочел бы оказаться где-нибудь в другом месте, а не обнаженным на скалистом выступе, но перечить деду и Джозефу Стоящему на Солнце не посмел. «Уважай старших» — так его учили. Уилл, дрожа всем телом, делал то, что ему велели. Он стоял лицом к солнцу с распростертыми руками, совершенно неподвижно, стараясь не обращать внимания на шелест травы под ногами удаляющегося Джозефа. Он стоял так несколько часов, пока не стало садиться солнце, и тут ноги его подкосились. Тогда он свернулся калачиком и расплакался. И почувствовал, как содрогается холм, как тают небеса.

На второй день над его головой закружил орел, прилетевший с востока. Он так медленно парил перед глазами Уилла, что тому показалось, будто до него рукой подать.

— Помоги мне, — прошептал он, и орел пролетел сквозь него.

— Ты выбрал непростую жизнь, — прокричала птица и исчезла.

Может быть, прошло несколько часов, возможно, дней. Уилл так хотел есть и настолько ослаб, что едва мог дышать. В минуты, когда разум прояснялся, он ругал деда за то, что он верит в подобную чушь, ругал себя за то, что так легко пошел у него на поводу. Вспомнил об отборочных соревнованиях в школьную баскетбольную команду прошлой весной, о «Плейбое», который спрятал у себя под матрасом, о щекочущем запахе холодного маминого крема фирмы «Пондз». Думал о тех вещах, от которых до образа жизни сиу, как от земли до неба.

«Мы идем, мы идем». Слова прошелестели над равниной, окутывая шею Уилла и поднимая его на ноги. Прямо у него над головой повисла темная, вздыбленная туча. Изможденный, голодный, почти в бреду, он откинул голову и распахнул объятия, желая принести жертву.

Когда в его голове грянул гром, он понял, что больше уже не находится на земле. Высоко взлетев и посмотрев вниз, Уилл увидел девушку. Она была маленькая, худенькая и бежала в метель. Временами ее застилала пурга, и Уилл переставал ее видеть. Ему казалось, что она от кого-то или чего-то бежит, но потом он увидел, что она остановилась. Она стояла с распростертыми руками в самом сердце бури. Она постоянно пыталась оказаться в центре.

— Помоги ей, — попросил Уилл и услышал, как эти слова эхом разнеслись вокруг него сотни раз. Он вновь стоял на земле. Он знал, что ничего из увиденного не вспомнит. Знал, что, даже когда вырастет, это видение будет всего лишь кошмарным сном, врывающимся в его сознание в тяжелые минуты после пробуждения.

Когда разверзлись хляби и хлынул дождь, Уилл закричал под порывами ветра. С широко раскрытыми глазами он наблюдал, как молния рассекает ночь, разрывая мир на две половины, которые покатились к его ногам разбитыми раковинами.

Даже солнце любило Алекса. Касси коснулась пальцами его подбородка, зачарованная тем, что единственный серебристый лучик зари, проникнув в их спальню, упал прямо на ее спящего мужа. У него была темная кожа, оттененная бородкой, и крошечный кривой шрам под самым подбородком. Касси попыталась вспомнить, как Алекс поранился. Она заметила, как у него забегали глаза под закрытыми веками, и задалась вопросом, а снится ли она ему.

Осторожно, чтобы не разбудить его, она выбралась из постели и, улыбаясь, обхватила себя руками, подумав, что все женщины Америки завидуют ей по праву. Если раньше у нее и были сомнения в законности их брака с Алексом, то теперь они развеялись. Двое не могут так заниматься любовью, если у них нет общего прошлого. Касси засмеялась. Если ее сердце остановится в эту самую секунду, она сможет сказать, что прожила прекрасную жизнь.

«Отличный день, чтобы умереть». Эти слова остановили ее, холодок пробежал по телу, но потом она поняла, что не произносила их вслух. Очнувшись от раздумий, она побрела в ванную и, взглянув в зеркало, коснулась пальцами распухшей нижней губы.