Мать ветров (СИ)

— Камиллу мою жалко.

— Трудно девочке, — согласилась Зося. — От родных скрываться, день ото дня все больше правды видеть.

— И она одна. Я очень хорошо ее понимаю, я ведь прожила рядом с больным отцом шесть лет. Рядом с ним и в полном одиночестве.

— Но у тебя не было связи с нами, не было друзей из дворян, которые бы сочувствовали нашему делу. У Камиллы уже трое, и это только те, кого она знает лично.

— Угу. Все равно жалко.

Командир покосилась в сторону хозяйки хаты и ее сестры. Обе шили при свете лучины и не думали глядеть на отдыхавших от долгой дороги и стужи подпольщиц. Зося притиснула к себе любовницу и ткнулась губами в слежавшиеся, залоснившиеся за несколько дней локоны. Промолчала. Камилла хотя бы здесь, в Грюнланде, в тепле и безопасности. Что нынче творится в Пиране, как там Али? Жив ли Милош?

— Зато Теодор ей столько наболтал, что его сведениями мы нашим шибко вольнолюбивым коллегам за милую душу носы утрем, — зловредно промурлыкала Марлен.

Постепенно хата наполнялась людьми, и женщины нехотя слезли с теплой печки. Впрочем, с каждой минутой в комнате становилось все теснее и горячее.

Этой зимой барщина остро давала о себе знать скудными запасами, так давеча господские прихлебалы к ним заглядывали, на какой-то там пир лишку зерна да меда отобрали. А почти месяц назад, опять-таки то ли к празднику, то ли еще к чему понадобились хозяину деньги, и он продал пару тутошних мастеров, разлучив их с женами и детьми. Привычное дело за последние годы, но недовольство день ото дня зрело, крепло, и вот уже готов был пробиться сквозь заледеневшую землю упрямый росток сопротивления.

Собственно, первое зарево полыхнуло не в их родном Черном Пределе и ближних к нему княжествах, а неподалеку от Йотунштадта. Кроме того, ходили слухи о каких-то волнениях на восточной границе. Фёнов разрывало пополам. С одной стороны, полнились радостью сердца — от осознания того, что не только приграничье ставит под сомнение авторитет короны. С другой — понимали: без должной подготовки, без продуманных путей отступления бунты были обречены на провал, что и подтвердила нынче Камилла.

Но горький опыт разгрома не пропадет бесследно. Фёны и их ближайшие соратники из «Алых платков», хорей и еще двух организаций изо всех сил удерживали доверявших им крестьян от преждевременных выступлений и призывали добиваться как можно более широкой поддержки населения в каждой мятежной деревне.

Сегодня в этой хате как раз собрались убежденные бунтовщики и вроде бы согласные с ними, но робкие, недоверчивые крестьяне. Рассуждали вслух, спорили, замолкали, объясняли, едва не ссорились, вновь замолкали. Во время очередной пылкой схватки Зося жестом попросила у хозяйки мешочек с крупой и молча подсела к столу, вокруг которого сгрудилась вся компания.

Поначалу на ее странные действия никто не обращал внимания, но постепенно голоса смолкали, и на лицах читалось удивление пополам с сожалением, мол, не тронулась ли командир с усталости умишком.

— Что это? — спросила Зося и указала на камушек, выбранный из крупы.

— Ну, камень, — осторожно ответил хозяин хаты.

— Камень. А пожалуй, что король, — командир достала из мешочка еще несколько соринок, разложила вокруг первой: — А это — верховный жрец, первый советник, другие советники.

В напряженной тишине комнаты слышался шорох крупы, и на столе один за другим появлялись новые негодные зерна, шелуха и камни.

— Старшие жрецы? Рыцари? Воины? — заговорили, осмелев, селяне.

— Они самые, — подтвердила Зося. Набрала полную горсть крупы: — А это — вы, — сыпанула щедро крупу на стол, после еще, и еще, перемешала все как следует и махнула рукой на живописную горку: — Отыщите теперь короля, жрецов, рыцарей.

Осунувшиеся от недоедания темные лица озарил первый проблеск понимания.

— Так вот же он, родименький, чтоб ему, суке, пустые крошки со стола трескать! — весело воскликнул долговязый парнишка и ткнул пальцем в торчавший посреди крупинок одинокий камень.

Домишко дрогнул — сначала от слаженного, яростного, здорового хохота, а после — от новых жарких споров. Камушки эти в каменных ларцах за рвами да крепостными стенами упрятаны, как быть? Каждая соринка — в доспехах, с мечом, луком, арбалетом, ножом, на худой конец. Вилы, топоры? Знали, пробовали, помним Болотище, под Йотунштадтом, вон, храбрых таких раздавили да по деревьям развесили. Горы? Да отступить-то можно, а жрать в горах что?

Далеко не на каждый вопрос находился у Зоси ответ. В конце концов, какой бы боевой опыт ни был у нее за плечами, сколько бы они всем гуртом ни работали целенаправленно в последние месяцы, а за самих крестьян, без них всего не решить. Но тут, по крайней мере, она могла привести примеры, успокоить, обнадежить. Продумают. Справятся. Главное — переломили. Сгорбленные работой, раболепием и самоуничижением плечи постепенно расправлялись.

— Но как же... Братцы, с людями-то мы худо-бедно сладим. А с богами? В Огненной Книге говорится: всякая власть богами дана, жрец-то на каждой проповеди повторяет. Да и я, спасибочки фёнам нашим, грамоте научен, сам читал. Верно, точно так и написано. Это что же, выходит, мы против богов попрем?

Так. А вот тут она недодумала. Ох, балда ты, командир! Зося старательно натянула на лицо понимающую улыбку, начала лихорадочно подыскивать более-менее подходящий ответ — и пропустила тот миг, когда Марлен, небрежно-элегантно тронув струны арфы, лукаво подмигнула растерявшимся крестьянам.

— Ты же сам все и сказал: всякая власть богами дана. Выходит, коли мы сумеем взять власть в свои руки, значит, будет на то божье произволение.

— Нет, Марлен, — возразила Зося, не отказывая себе в удовольствии заметить очаровательное негодование в ореховых глазах. — Не взять. А вернуть себе то, что принадлежит нам по праву.

Изумленную, густую, плотную тишину можно было резать ножом. Зося глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, припоминая. Два мира: тот, где человек является лишь функцией, и мир подлинной дружбы, любви, творчества, труда. Дочитанный вчера поздно ночью труд Марчелло. Насильственный захват власти — сначала древними владыками, после — предками сегодняшних королей. Раз захватывали, значит, было что захватывать?

— Посмотрите на ваши руки. Внимательно посмотрите. На ваши руки, а теперь — вот на эту крупу, эту рогожу, стол, чашки, печь, на эти стены. Кто на самом деле владеет всем? Кто превращает дикие заросли в поля пшеницы? Кто вытесывает из деревьев бревна, строит из них дома, вырезает посуду? Посмотрите, — Зося шагнула к Марлен и погладила дивный резной кулон у нее на шее. — Посмотрите, разве не чудо? У кого в руках власть создавать такую красоту? — командир порывисто сжала ладони стоявших рядом с ней мужиков. Прошлась по хате, касаясь каждого, заглядывая в сверкавшие — то ли от волнения, то ли от слез — глаза. Остановилась и проговорила, чеканя каждое слово: — В ваших руках власть создавать то, чего прежде вас никогда не было и что без вас никогда не появилось бы на свет. Только у вас отняли власть распоряжаться всем этим богатством. Пора бы вернуть себе то, что принадлежит вам по праву.

Комментарий к Глава 18. Саид. Время точить мысли Метафора о камнях и крупе появилась в этом тексте благодаря статье Романа Роздольского «Революционная притча о равенстве людей». Роздольский приводит примеры похожих разъяснений, взятые из агитационной практики Т. Шевченко, польских пропагандистов, российского рабочего И. Мухина, гаитянского революционера Туссен-Лувертюра.

Камни же, которые добавляются в крупу, чтобы обсчитать покупателя, взяты с разрешения Зимы из ее «Проклятия Эсгарота» (http://ficbook.net/readfic/2208537).

Что касается последнего объяснения Зоси, то оно навеяно все теми же неоднократно поминавшимися автором «Экономически-философскими рукописями 1844 года» Карла Маркса.

====== Интерлюдия 4. Страшно ======

Этот сон повторяется.

Своенравный, непостоянный. В один год возвращается дважды, в другой — через месяц. Я помню год, когда он приходил почти каждую неделю.