Софринский тарантас

Трудно сказать, к чему он мог прибегнуть по отношению к Мише, ибо волнение его охватило неимоверное. Была затронута честь его мундира, а заодно он был унижен и оскорблен.

Но Миша был непробиваем.

— Если вы сейчас же не принесете жалобную книгу… — прокричал он, — то я создам в кафе взрывоопасную ситуацию. Все люди, сидящие в зале, узнают, чем вы занимаетесь. Я сделаю из вас утопыша… Я утоплю вас в вашем же грехе. И в итоге получится, что не я вас утопил, а вы сами себя утопили… Вот тогда я посмотрю, как вы будете мне руку лизать.

Миша расходился не на шутку. Метрдотель не ожидал встречи с таким клиентом. Он швырнул салфетку на пол и в отчаянии прошептал:

— Это ваше поведеньице вы как прикажете понимать… Клеветой? Оскорблением? Я вам сказал и еще раз говорю, что вы грубо обошлись с официантом, и поэтому он боится подходить к вам. А теперь с той же самой подлейшей версией вы начинаете наступать и на меня. Вы грозитесь физической расправой надо мной.

— Прекратите орать… — взорвался Мишка. — Мне надоело вас слушать. Я как посетитель вашего кафе требую жалобную книгу. Быстренько и спокойненько принесите ее мне.

У метрдотеля опустились руки. Он не знал, что и сказать. Ощущение было таким, словно его через несколько секунд отдадут под суд. Он побагровел. С какой-то злостью вдруг посмотрел на меня, потом на Мишу. Затем, вытерев потную шею, сказал:

— Гольем решили взять. Нет уж, милахи, не выйдет. Сперва докажите, а потом уже охотьтесь. Жалобная книга не топор, я вам ее принесу… не волнуйтесь… И кричать не надо, слава богу, здесь не базар…

— Ну это вы уж слишком… — рванулся к нему Мишка.

Метрдотель, сжав руки в кулаки, тоже напрягся. Трудно сказать, чем бы вся эта перепалка кончилась. Неожиданно к метрдотелю подбежала двухметрового роста официантка с «выкошенной» залаченной поляной, то есть с коротенькой прической «золотой гребешок», и, в неимоверном страхе вытаращив глаза, прошептала:

— Хасана взяли! Третий столик слева. Двое в футболках обэхээсэсниками оказались…

— Хасана… — в каком-то смущении, все еще не веря официантке, пролепетал метрдотель и вздрогнул.

— Да-да, Хасана… На пятнадцать рублей он их наколол… — торопливо продолжала она: — Весь заказ контрольной закупкой объявили. Хасана из-за стола не выпускают. Акт составляют… Я случайно мимо шла, а они меня подозвали и за вами послали… — Лицо у официантки сиротливо натянулось, достав из белоснежного фартука сигаретку, она сунула ее в губы, но затем, вспомнив, что находится не в том месте, где можно курить, спрятала ее. — Что теперь будет, Владимир Бельбаич, даже не знаю…

Владимир Бельбаич, так, оказывается, звали нашего метрдотеля, закатив глаза, многозначительно клацнул языком. За несколько секунд ему надо было прийти в себя и попытаться найти выход из создавшейся ситуации. Наконец какая-то мыслишка осенила его, он, в удовлетворении передернув плечами, потер руками.

— Кто не рискует, тот не ворует… — хитро подмигнул он официантке и добавил: — Срочно объяви тревогу по всему кораблю. Используйте все связи, короче, бейте в набат. — И, уже не стесняясь нас, ущипнув ее за бок, произнес: — Постараемся вынырнуть. Нет того горя, которому нельзя было подсобить…

Официантка, всхлипнув, вытерла слезы и ушла. А метрдотель, взяв Мишин бокал с недопитым напитком, одним махом осушил его.

— Простите, ребятки! — и поклонился нам. — Я думаю, мы с вами мирно рассчитаемся. В обиде вы не останетесь. Если чем обидел, простите. Я бы еще минуток пять побыл с вами, но не могу. Лед тронулся, человек тонуть начал… Если не выручим, пойдем ко дну…

И, придав лицу солидность, он с необыкновенным спокойствием пошагал к Хасанову столу, где два молоденьких обэхээсэсника со знанием дела составляли акт.

— Ишь как запел… — присев за стол, усмехнулся Мишка. — Так увернулся, что и не прицепишься. Мужик башковитый… — И, налив себе сока, вдруг махнул рукой: — А ну их, этих торгашей, все они на один манер шиты. Совестью не сильны, зато взаимовыручка у них, слава богу, держись… В доску разобьются, а друга выручат. Вишь, словно по тревоге забегали. Сейчас они такой волной на обэхээсэсников попрут. Те и не рады будут, что связались…

Мишка говорил правду. Весь персонал кафе дружно зашевелился. Повара начали что-то говорить посудомойкам, а те в свою очередь официанткам. В белом халате из кухни вышел старик ветеран и, на ходу прикалывая на лацкан пиджака депутатский значок, пошагал к столу, где вязали Хасана.

Разлохматившаяся и возбужденная отрока молодежь неожиданно приутихла. Из динамиков полилась «Рябинушка».

— Это они перестраиваются… — заметил Мишка. — Психологическое, так сказать, воздействие оказывают…

Недалеко от нашего столика на черной тумбочке стояло два телефона. Раньше они почти молчали, а теперь возле них толпились сотрудники и кому-то по очереди звонили.

— А это они ускоряются… — усмехнулся Мишка. — Если не веришь, послушай, о чем они говорят. Могу поспорить с тобой, они свалят этих обэхээсэсников, и Хасан будет спасен…

Усмехнувшись Мише в ответ, я прислушался к телефонным разговорам. Голоса с жадностью менялись, а интонации нарастали.

На спасение Хасана было брошено все… Был предупрежден общепит, главк и какой-то главный метрдотель города, находящийся в подполье, но знающий тысячу секретов и имеющий столько же связей. Калькуляторше по телефону было наказано, чтобы к завтрашнему утру в объяснительной записке она указала, что, вместо того чтобы завысить стоимость мяса, она по ошибке занизила его. Машинистке, печатавшей меню, было рекомендовано с сегодняшнего дня подать на увольнение по состоянию здоровья, а в деловой записке, ибо она являлась и членом профбюро, текст которой должен был защищать Хасана, признаться в своих огрехах-опечатках, выразившихся в занижении цены на некоторые блюда. Неизвестно какими только путями и по каким каналам в одной из бань был отыскан отставной генерал, который раньше контролировал все обэхээсэс города; он велел всем не волноваться и дал рекомендацию следующего характера: раз у обэхээсэсников нет направления на проверку данного кафе, значит, они начали шустрить не на своем участке, а залезли на чужой, чего в управлении страсть как не любят, и поэтому Хасану надо постараться акт не подписывать, зато копию акта вытребовать или же хотя бы номер акта выудить, а ночью срочнейшим образом передать ему, он будет до двенадцати ночи не спать, ждать результата.

Двухметровая официантка с выкошенной прической, вовремя предупредившая метрдотеля, с превеликим трудом по известному лишь ей коду связалась в Сочи с отдыхающим высокопоставленным работником, продвигающимся по служебной лестнице не по дням, а по часам и посещающим кафе с самого детства, и поэтому потворствующим многим делишкам, совершающимся в нем. Секретарь пообещал сию же минуту передать все шефу и убедить того дать срочную телеграмму в вышестоящую инстанцию. В психдиспансере на Хасана уже выписывалась справка в том, что он уже три года стоит на учете как страдающий выраженным слабоумием и одновременно шизофренией. В тресте ресторанов и кафе параллельно печаталась справка, в которой указывалось, что Хасан официантом не является, а всего-навсего есть стажер, и то очень слабый, с которым работать еще и работать; он плохо знает русский язык, а то, что он подсчитывает, надо пересчитывать. Повара связались с финнами и югославами, и те к утру пообещали прислать бумаги, в которых доказывалось, что куры, поступившие в кафе в качестве спецзаказа, были ошибочно занижены в цене, на самом же деле их цены намного выше коммерческих. По телефону буквально пять минут назад нанятый адвокат рекомендовал Хасану обвинить обэхээсэсников в грубости и постараться спровоцировать их на скандал, а в объяснительной записке ему следует написать, что те его вывели из себя, заморочили голову, в результате чего он и ошибся.

Короче, получалось, что накрывался не Хасана обэхээсэсники. Просто Хасан в силу своей неопытности и простоты души взял расходы на себя и тем самым пожалел обэхээсэсников, ибо когда к следующему утру со строгой пунктуальностью будет учитана истинная цена всех блюд, окажется, что Хасан должен был взять по закону с них не пятнадцать рублей сверху, а двадцать пять.