Совьетика

Зато Вторая Мировая война по британскому телевидению идет буквально каждый день – а не только перед Днем Победы, как было у нас в СССР. С дифирамбами, естественно, самим себе, любимым… Но это уже была слишком глубокая тема для Саймона. Над такими вещами он не задумывался. Он носил серьгу в одном ухе, в свободное время играл на бас-гитаре в рок-группе и гордился тем, что его считали «менеджером-неформалом». Мама его была родом из Северной Ирландии – откуда уехала в Англию по нерассказанным им нам причинам, – и сам он туда ехать, судя по всему, боялся. А папа был из англичан, обосновавшихся в Уэльсе. Из тех, которые требовательно и возмущенно говорят совершенно незнакомым их валлийцам, беседующим друг с другом за соседним столом в пабе: «Говорите по-английски!»…

Что касается Мелины, то она была родом из бывшей ГДР. От своих западных ровесников она ничем не отличалась, кроме этих самых своих фантазий да более ответственного отношения к работе: она еще ни разу ни одному клиенту не обещала чего-то, чего делать не собиралась, как это частенько делают в Ирландии. Она безумно обожала сериал «Друзья», при виде которого я обычно сразу выключаю телевизор – так меня тошнит от фальшивой его веселости с наложенным смехом и от глупости его героев, – и ежедневно пыталась нам рассказать, кто там с кем опять переспал, несмотря на то, что большинство этот сериал тоже смотрело, а меньшинство, которое не смотрело, значит, и не желало об этом знать. Я не перебивала ее, просто думала в это время о своем.

Фантазии заносили Мелину далеко – то у нее был папа-араб, но мама не захотела жить в гареме, то они «голодали в ГДР», и им «приходилось воровать с колхозного поля картошку» (я была в ГДР в 1989 году, когда, как она уверяет, и происходила «картофельная сага», – и хорошо помню полные, по нашим советским понятиям, берлинские магазины!). Так что когда Мелина, глядя на нас своими большими, честными глазами, начала вспоминать, как они с мамой «боялись, что за это их расстреляют», я не выдержала и фыркнула. Но ведь другие в офисе этому верили!

Кто? Ну, например, Марк. Он верил всему, что читал в бульварных газетах – и тоже очень любил зачитывать их нам громко, вслух, как будто все мы были неграмотными. Голова у него в буквальном смысле была в несколько раз меньше его огромного зада, из-за чего он напоминал мне диплодока. Он верил и в «оружие массового поражения», и в «советскую империю зла», и, наверное, в инопланетян….

– Русские опять продали ракеты Ирану!,- громогласно сообщал он из-за своего стола, поглощая жирный гамбургер во время ланча. – А еще в Британии – 400.000 нелегальных иностранцев! Живут за наш счет, понимаешь, гады!

В нашем офисе «иностранцев» было всего двое – я и Мелина. И нелегальными мы вовсе не были. Не говоря уже о том, что мы вовсе не жили за его счет. Но он неизменно при этом поглядывал на нас.

Был у нас в офисе и еще один «человек-гора» (по своим физическим размерам) – Мартин. Высокий, толстый, с маленькими глазками. Когда мы, новое пополнение в фирме, впервые вошли в офис, Мартин сразу начал знакомиться со всеми девушками. Всем им он задавал стандартный набор вопросов, принятых в такой ситуации: в каком университете Вы учились, какие у Вас планы на будущее? Когда же очередь дошла до меня, он спросил меня вовсе не насчет законченных мною университетов – хотя как раз тут-то мне было бы что ему рассказать.

– А ты, конечно, здесь замужем? – спросил он.

– Нет, я в разводе в Голландии! – ответила я, ему в тон. Он смешался, как сбитый с заданной программы робот, и больше уже не знал, что спросить…

Мартин был странный тип. На словах он говорил все, как полагается. Ничего «политически некорректного». Но проглядывало в нем что-то такое болезненное, почти патологическое. Например, когда он описывал мне, – и не я подняла эту тему!- что теперь, когда нет паритета, может Америка сделать с Россией. При этом он якобы Америке вовсе не симпатизировал и даже подчеркивал, что его любимый художник – Кандинский. Но проскальзывала в его словах какая-то животная радость прячущегося в кустах импотента, наблюдающего за изнасилованием. Сам не может, а слюнки пускает от наслаждения. Хотя ему лично от этого ничего не перепадет. Просто есть такой тип – слабых, которые чувствуют себя сильными, подтявкивая из-за чужой спины… Для их оргазма достаточно наблюдать, как насилуют другие.

Он свободно разговаривал по-немецки (несколько лет проработал в Германии на заводе для языковой практики) и немного понимал поэтому голландский, но о Голландии отзывался критически. «Развратники они там все!» В нем говорило – во всяком случае, публично – католическое воспитание его строгих родителей, но как же хохотала Мелина, когда в его отсуствие она искала необходимый нам для работы документ на его столе, а наткнулась на кассету с голландской порнухой!

– Смотри, смотри, наш праведник-то, ха-ха-ха! А ты знаешь, что он говорил вчера Марку в коридоре?

– Ну что?- спросила я без особого интереса.

– Что у него дома под постелью есть тайник, в котором он прячет от родителей такие вот штучки. И что на одной из них был турок с таким огромным… А не «голубой» ли наш Мартин?

– Может быть, только он сам об этом не знает и будет из последних сил себе это отрицать, чтобы не расстроить родителей. Они у него знаешь какие!- вмешалась наша ирландская коллега Виктория.

– Какие?

– Ну, как-то раз он поехал отдыхать с девушкой, так родители настояли, чтобы он и она жили в гостинице в разных комнатах…

– Мартин? С девушкой? Не верю!- воскликнула Мелина. – Он даже в отношении своего брате-доктора уверен, что все девушки охотятся за ним только ради денег, но его брат, по его словам, «не такой дурак». А ваш Мартин – я не удивлюсь, если он еще никогда…

Тут вошел Мартин, и она оборвала себя на полуслове.

К слову говоря, судя по всему, он Мелине нравился. Судя по всему, нравилась и она ему. Частенько он заговаривал с ней по-немецки, говорил ей немецкие комплименты, а один раз даже подарил букет роз. Правда, с тех пор, как она начала рассказывать нам о своем папе-арабе, мне показалось, что Мартин смотрел на нее как-то по-другому… В офисе у нас была уборщица-африканка, приходящая обычно в последние полчаса нашего рабочего дня. Я заметила, что когда она протирает стол Мартина, он весь сьеживается в своем кресле, словно боится ее.

– Чего это он? – спросила я как-то Викторию.

– Ну, ты понимаешь, он серьезно уверен, что у всех африканцев СПИД, вот и боится заразиться…

– Серьезно уверен???

– Да, он так считает, что все мужчины-африканцы – торговцы наркотиками, а женщины- проститутки, потому что чем. им еще заниматься…

– Это откуда же у него, интересно, такие взгляды? Они что, многих чернокожих знает лично?

– Да нет, просто нас в Ирландии так воспитывали, мы всегда в школах собирали через церковь деньги «для бедных черных младенцев» в далекой Африке, а теперь, когда «черные младенцы» оказываются тут, среди нас, то не всем это нравится, и…

– А для бедных русских вы там ничего в вашей церкви не собирали, а?

– Нет, что ты, русские – это коммунисты, а коммунисты, как нас учил наш священник, – это дьяволы во плоти, и я так рада, что вы теперь свободны…

Я молча отошла от нее. Да, у нас об ирландцах все-таки знают немного больше. По крайней мере, те, кто этим интересуется, мог найти для себя достаточно информации. Как нашла ее в свои школьные годы для себя об Африке я. У нас был даже парень, больной церебральным параличом, который свободно говорил по-ирландски и прекрасно пел ирландские песни! Здесь бы его просто зататарили с детства в какой-нибудь приют, названный именем того или иного святого – и всего делов… Да чего тут за примером далеко ходить, – ведь вот они, «цивилизованные», вживую, рядом со мной! «Зиг хайль, Мелина!», «задницы по стульям», « а ты, конечно, здесь замужем?»…

…Честно говоря, в то, что НАТО действительно начнет бомбить Югославию, я не верила до последнего дня. Не знаю, почему. Просто отказывалась поверить, что они уже до такой степени распоясались и считают себя совершенно безнаказанными – хотя если размышлять логически, все к тому шло.