Привычка выживать (СИ)

- Она вообще о нем знает? – уточнит Джоанна ядовито и получит неубедительный отрицательный ответ. – Эй, красавчик, а тебе разве не положено быть в каком-нибудь другом месте? – умышленно толкнет Гейла ногой по колену.

Гейл буркнет что-то вроде «где угодно, только не рядом с тобой», и Джоанне придется коротко рассмеяться. Этот завтрак после смешка не станет менее неловким. Бити поспешит разделаться со своей порцией и убраться для сдачи анализов. Джоанна поковыряет в тарелке несъедобную, на ее взгляд, но очень питательную, на взгляд ее мучителей, еду, повздыхает и отправится на очередную примерку платья для шоу.

- Надеюсь, в этот раз меня не сделают деревом.

Эффи проигнорирует ее высказывание. Пит, потоптавшись у стола, скажет, что не голоден.

Всю ночь он провел без всякого сна, и даже без порывов безумия взять в руки карандаш и нарисовать еще пару сотен изуродованных лиц Китнисс Эвердин, что не может радовать. Всю ночь он сидел в одиночестве в гостиной четвертого этажа, не включая свет и слушая брюзжание мертвого Президента Сноу, но почти не вникая в смысл слов. Всю ночь. Бесконечно сменяющие друг друга минуты безмолвия, однообразно одинаковые, до омерзения медлительные, до тошноты невозвратимые, потерянные уже раз и навсегда.

А потом какая-то нечистая сила дернула его искать помощи, совета или хотя бы присутствия бывшего ментора Двенадцатого Дистрикта на этаже, который тот занимал. Но, разумеется, в спальне Хеймитча не было. Он был бы там третьим лишним. Какое-то время Пит любовался спящими Китнисс и Гейлом, чтобы после плотнее затворить дверь и продолжить наслаждаться своей бессонницей с ворохом свежих мыслей.

Оставшаяся Эффи не сводит с Пита подозрительного взгляда. А затем подходит ближе, чтобы забрать из потерявших всякую чувствительность пальцев согнутую вилку.

- Тебе пора остановиться, Пит, - говорит она тихо. Он видит в ее глазах бездонный мрак отчаяния – тот самый мрак, который чувствует сам, который вот-вот настигнет его с не меньшей силой. Настигнет и раздавит.

- Нам обоим пора остановиться, Эффи, - силой заставляет он себя улыбнуться, и неловко, задевая расставленные приборы, встает с места. – Но мы не можем остановиться прямо сейчас, не правда ли?

Он не дождется ответа, даже если она захочет ответить. Он не дождется; перед воспаленными глазами, как галлюцинации, продолжат появляться видения из прошлого, покрытого кровью и грязью прошлого, и видения из настоящего, оставляющие на кончике языка солоновато-горький привкус сожаления и несбывшихся надежд. Он коснется плеча неподвижно стоящей Эффи рукой, пытаясь ее ободрить. И даже почувствует ее признательность, так похожую на привычное уже безразличие.

Хеймитч не увидит большей части происходящего. Небрежно кивнет Питу, отметив про себя его болезненный вид. С удивлением заметит в руках Эффи погнутую вилку, и отпустит какую-то несмешную шутку про силу красоты. Эффи ответит почти сразу, презрительно кривя губы, и этот ответ ее вполне приемлем на общем фоне циничного отношения всех окружающих к абсурдности их нынешнего существования.

- Чувствуется влияние Джоанны, - фыркнет Эбернети, уже устраиваясь за столом. – Но пока под влиянием Энорабии ты не заточишь свои зубки, мы сможем находить общий язык.

Капитолийка улыбается. Равнодушная, но будто на самой грани сохраняющая свой отстраненный вид. Уходя, она оставит вилку на крае стола, и Хеймитчу придется гипнотизировать чертов прибор до самого конца обеда, а потом пытаться разговорить Бити, который после всех процедур не настроен ни на общение, ни, тем более, на помощь своим сумасшедшим коллегам по несчастью. Впрочем, после процедур и самому Хеймитчу приходится понять это нежелание. Тем более что после возвращения на свой этаж, на него вихрем налетит ураган по имени Китнисс Эвердин, и едва ли не с кулаками попросит объяснений.

Конечно, огненная девочка вся пылает от возмущения. Она проснулась в объятиях своего названного родственника в комнате своего бывшего ментора, чтобы с трудом отделаться от родственника и попасть в хищные когти Джоанны Мейсон – злой и почти неадекватной после медицинских процедур, малую часть которых можно считать приятной.

- Я попросил ее, - пожимает плечом Хеймитч.

Джоанна с издевкой сделает за спиной Эвердин неизящный реверанс, будто в благодарность за признание своей невиновности. - Ты – самая жуткая из компаний, которую я могу себе представить, - покажет язык, и удалится на свой этаж, красиво виляя подкачанным задом.

- Зачем? – с угрозой спросит Эвердин у бывшего ментора, которого в данный момент ненавидит. – Почему ты не позволяешь мне оставаться в одиночестве после того, как я потеряла сознание?

Она вся колючая. Не стоит даже и пытаться успокоить ее так, как принято успокаивать нормальных людей. Она не верит никому из них; но она не знает еще, что не может верить самой себе. Внутри нее, думает Хеймитч, есть что-то, что руководит каждой ее мыслью. Что-то, что она не может контролировать; она даже не подозревает о его существовании.

От дальнейших разборок Хеймитча спасает Эффи. Пять минут тихого разговора в одной из спален, и Китнисс почти готова к записи интервью. Ее ждет Том в своей маленькой студии.

- Интервью не стоит переносить, - говорит Эффи тихо. – Быть может, уже завтра мы не сможем делать вид, что Китнисс все еще находится под действием наркотиков. Я дала ей успокоительное. Его должно хватить. На какое-то время.

- А что потом? – хмуро спрашивает Хеймитч.

- А потом, - Эффи улыбается краем губ, - нам придется сделать все, чтобы ее неадекватность не бросалась в глаза так явно.

Паршивый план, подытоживает Хеймитч, и идет за Китнисс, как приклеенный, чтобы поздороваться с заснувшим на своем месте Томом. Том, видя Хеймитча, еще чувствует подвох, и долго принюхивается, долго всматривается в безмятежные и, главное, трезвые глаза Хеймитча, а затем, расслабившись, отвлекается на беседу. Китнисс делают легкий макияж – чтобы скрыть тени под глазами, чтобы выровнять цвет лица и подчеркнуть благородную бледность. Эффи находится подле своей подопечной, и не перестает щебетать. Ее щебетание пропадает втуне. Китнисс, хмуро посматривая по сторонам, и видя перед собой улыбающегося Тома рядом с включенной камерой, горбится, складывает трясущиеся руки на столике рядом со стаканом воды и спрашивает хриплым, почти незнакомым голосом:

- И кого мне нужно здесь убить, чтобы меня оставили в покое?

Улыбка Тома меркнет. Хеймитч, наблюдающий вместе с Эффи за темным экраном, качает головой и собирается с мыслями, а потом деревенеет, видя, как мрачная Китнисс внезапно улыбается.

- Думаете, мертвецам не положено шутить? – звонкий смех ее едва ли разряжает напряженную атмосферу среди обслуживающего персонала, но Том подбирается и, без всякой задней мысли, восклицает:

- Добро пожаловать назад, Огненная девушка!

В глазах Китнисс, кажется, разгорается прежнее пламя. Но прежнее ли?

- Она умеет быть убедительной, - тянет Хеймитч, еще с трудом переваривая разительную перемену. Он старается не думать о том, сколько настоящей Китнисс осталось в этой, новой Китнисс, и осталась ли она вообще.

Эбернети изучает путаные отчеты Аврелия, не вслушиваясь в то, как на вопросы с подвохом отвечает Китнисс, но чувствует, что девочка все делает правильно. Не так откровенно, как требуется для душераздирающего шоу, но все-таки попадая в формат. Конечно, ответы ее коротки, и она, прежде всего, отвечает на вопросы Тома, не пускаясь в свободное плавание своих воспоминаний. Но этого достаточно, этого хватит, чтобы убедить всех по ту сторону экрана в той лжи, которую Хеймитч почти принял за правду.

Смерть ей к лицу.

- Питу все об этом известно? – шепотом спрашивает Хеймитч у Эффи, и показывает глазами на распечатки, которые все это время пристально изучал. Эффи кивает; Хеймитч вспоминает болезненный вид своего второго подопечного, и с трудом удерживается от проклятий. Похоже, нечеловеческое спокойствие покидает Мелларка именно тогда, когда хлопот не оберешься с Китнисс, выходящей из-под контроля нового Капитолия, не гнушающегося грязными приемами Капитолия старого. Им всем нужно будет поговорить друг с другом, но позже, гораздо позже, когда утихнет ажиотаж от записей интервью, когда Китнисс немного остынет, а Том перестанет раздражать всех вокруг своим безмятежным восторгом.