Привычка выживать (СИ)

- Это только сон, всего лишь сон, - бормочет Гейл ей на ухо, и обнимает еще крепче.

Ты в безопасности, говорит он, не используя слов. Все хорошо. Я рядом.

Она с трудом различает очертания комнаты в темноте. Видит небрежно брошенный на кресле пиджак Хеймитча. Самого Хеймитча в комнате нет, но Китнисс готова поклясться, что слышит его шаги по коридору, то приближающиеся, то удаляющиеся от двери. Она помнит, что он – предатель, что он предал ее и оставил ее в одиночестве. Но она чувствует смутную благодарность – она не одна. Она с теми, кому когда-то давно могла доверять. Почему бы не начать доверять им снова, раз уж все равно никто другой не будет ей помогать? Она умоляет себя позволить им помочь себе. Она пытается смириться со словами Джоанны, которая, должно быть, права. Она пытается убрать стены, которыми от них отгородилась. Пытается раствориться в объятиях, которые еще помнит, которые обещают ей покой и безопасность.

Но она все равно продолжает лежать в постели с открытыми глазами, слыша, как дышит Гейл, согреваясь теплом его тела, но не желая это тепло принять.

…

Эффи Бряк сообщает Питу о том, что все победители должны пройти медицинское обследование. Она говорит ему о том, что фильмы, снятые о них в качестве дополнительного бонуса к шоу, которое уже осторожно рекламируют, предполагают эпизоды об их возвращении в родные края. Она даже делится с ним ориентировочными датами вылета их с Хеймитчем и Китнисс в двенадцатый дистрикт. В ходе ее монолога Пит не замечает, как служебная машина привозит их к зданию больницы. В этот раз они не пользуются лифтом, и заходят прямо в кабинет доктора Аврелия, который выглядит изрядно постаревшим за время, прошедшее с их последней встречи.

Доктор Аврелий ждет Пита, хотя и не выказывает особой радости при его появлении. Судя по всему, доктор Аврелий очень устал и плохо спит, и длится все это уже довольно давно. Аврелий сердечно здоровается с Эффи, они обмениваются дежурными фразами, а затем Эффи вкладывает в руку Аврелия свою маленькую брошь, и удаляется под предлогом важных дел. Аврелий зажимает брошь в руке и садится на свое место, предлагает Питу сесть напротив, и тяжело вздыхает.

- Ты всегда нравился мне, Пит, - говорит тихим голосом. – Но, признаться, я сильно разочарован в тебе. – Пит напряженно ждет продолжения. – Ты вынул почти всем душу вопросом о том, можно ли вылечиться от охмора, - говорит Аврелий с легкой улыбкой. – Кого-то ты убедил в том, что окончательно выздоровел. Кого-то – в том, что никогда не станешь прежним. И всем ты солгал, - доктор качает головой и улыбается. – Ты не смог ни в чем убедить самого себя.

Пит подается вперед, желая начать дискуссию, но Аврелий поспешно машет рукой.

- Наверное, меня жизнь никогда ничему не научит, - говорит с горечью, - но, даже не смотря на твою ложь, я все равно верю в тебя. Верю тебе; мне кажется, что ты знаешь, для чего избрал этот путь, и я не стану принуждать тебя поступать так, как сам бы поступил. Я, к счастью, не могу оказаться на твоем месте. И я доверюсь тебе, - следует пауза, врач сидит, массируя виски пальцами. – Эффи дала мне эту брошь, чтобы мы поговорили с тобой наедине. Эта брошь создана Бити, и она каким-то чудом блокирует наши слова, превращая их в помехи, - Аврелий вертит брошь в руках, а потом откладывает в сторону. – Ты в последнее время изучал все, что смог найти по охмору, так? – Пит кивает. – Быть может, ты нашел и способ избавиться от него?

- Вы нашли этот способ до меня, - отвечает Пит, и все происходящее начинает ему нравиться все меньше и меньше.

- О, - возникает недолгая пауза. – Я не имею в виду твой охмор, Пит. Я имею в виду охмор, которому подвергалась Китнисс Эвердин, пока находилась в состоянии комы.

========== ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ, в которой проясняется некая часть прошлого ==========

Уважаемые читатели, при нахождении ошибки/опечатки/не там и не так поставленной запятой, пожалуйста, используйте публичную бету.

На какое-то время наступает звенящая тишина. Пит молча изучает уставшее лицо доктора, и не знает, стоит ли ему что-то говорить. Аврелий тоже молчит, пытается понять, какое действие произвели на Пита его слова, но молчание самого Пита затягивается, как петля на шее доктора, и он, улыбаясь с горечью, качает головой.

- Все-таки из меня получился самый отвратительный врач. Одну мою пациентку охморяют за моей спиной. Другой мой пациент продолжает принимать таблетки, которые я ему не выписываю. Сейчас этими таблетками с тобой делится Эффи Бряк, так? – Аврелий не дожидается кивка. – Я разочаровался не только в тебе, но и в себе. Куда я смотрел, пока с вами двумя все это происходило? Хотя, я знаю, куда смотрел. Процесс охмора Китнисс начался тогда, когда началось твое лечение, поэтому я упустил ее из вида. Когда твое лечение закончилось, остро встала проблема Китнисс, и я потерял из вида тебя. Чертова жизнь, - хмыкает, отклоняется в кресле. – Я ведь рассказывал тебе о таблетках, выключающих эмоции, еще до того, как начать лечение. Их действие временное. Ты, наверное, забыл. Продолжаешь ли ты их пить, или бросаешь, эмоции постепенно возвращаются. Ты уже чувствуешь это; это неизбежно. Сперва появляются лишь мысли о них, ты знаешь, что должен чувствовать. Потом ты анализируешь то, что чувствуешь в каком-то удалении от самого себя. Ты можешь контролировать их, ты можешь играть в свои эмоции, тасовать их, как карты. Но они неизбежно начинают контролировать тебя. Посмотри на Эффи. Она уже не кажется безмятежно спокойной, все чаще она кажется озабоченной или испуганной. О, она боится. Боится, потому что ей известны последствия. Когда таблетки перестанут действовать, эмоции, до этого проявлявшиеся едва-едва, станут в разы сильнее. Не волнение, а сумасшествие. Не легкая влюбленность, а всепоглощающая любовь. Никаких промежуточных состояний. Тебя будет бросать от крайности в крайность, это неизбежно. И однажды эмоции достигнут критической отметки, Пит. Взрыва. Дозировка, прописанная мною на краткий период, не предполагала таких последствий, но ты сам прописал себе приговор.

Пит слушает внимательно, но пока не начинает сходить с ума от страха. Это только слова. Доктор и прежде ошибался в своих рассуждениях.

- Я не хотел так рисковать, - говорит Пит вяло. – Я хотел убедиться в том, что охмор больше не возьмет надо мной верх.

- Ложь, - смеется над ним Аврелий. – Тогда, когда твое лечение окончилось, ты не знал, что Китнисс жива. Чего ты боялся, Пит? Что боль от утраты раздавит тебя?

- Ложь, - говорит Пит резко.

- Как скажешь, - у доктора нет никакого желания спорить. – А потом, когда Китнисс Эвердин оказалась жива, ты понял, что не можешь рисковать ее жизнью, не можешь проверять, вернутся ли с эмоциями твои приступы, так? Как это… - Аврелий делает паузу, подбирая наиболее точное слово, - в духе прежнего тебя. Прежний Пит Мелларк всегда ставил ее интересы выше своих. Она должна победить. Она должна выиграть. Она должна жить. Ты никому не нужен, тебе незачем и не для чего возвращаться. Сейчас ты думаешь так же?

Ответ до неприличия краток. Вопрос почти не навевает воспоминаний; разве что Пит чувствует легкое прикосновения ветра с моря к коже.

- Да.

- Глупо, Пит, очень глупо. Знаешь, кто стал бить тревогу, когда ты оставался нечеловечески спокойным? Хеймитч, с подачи Джоанны. Правда, они всерьез думали, что Капитолий пытается подчинить тебя с помощью лекарств. Ты обманул их, но ненадолго. Иногда они видят тебя насквозь, каким бы спокойным ты не оставался.

Пит знает, что это только слова. Но Пит относится к словам внимательно и даже бережно, потому что в словах для него кроется и ад, и рай. И он спрашивает, как спрашивал тысячу раз до этого. – С эмоциями вернутся приступы?

Аврелий смеется.

- Ты уже сам знаешь ответ. И меня пугает то, что ты продолжаешь тянуть с отвыканием от таблеток.

Доктор позвал его не для того, чтобы говорить только о нем. Главное (как всегда, разумеется), что его заботит – Китнисс Эвердин. Китнисс Эвердин, на которую воздействовали уже тогда, когда она покончила жизнь самоубийством.